Олифант Олифант - Собаки!

• Название: Собаки!
• Автор: Олифант Олифант
• Жанр: Юмористическая проза

Забавная классификация пород собак.

«…я бы никогда не подумала, что на полсотне страниц можно столько нанести околесицы. Это выше человеческих сил! — Так ли уж выше! — я, польщённый, разбавил и выпил. — Если хотите, я нанесу ещё больше! Ещё выше нанесу!..»

«Москва — Петушки» В. Ерофеев.

Источник: http://zhurnal.lib.ru/editors/o/olifant_o/pios.shtml

---

Другое дело, если вы, к примеру, микробиолог. Открываете новый убийственный вирус. От него нет спасения, он неуязвим и фантастически живуч. И вы даёте ему самое подходящее и дорогое для вас имя — Брюс Уиллис. Пишете письмо своему идеалу в Беверли-Хиллс, а его агент отвечает, что мистер Б. Уиллис не в восторге от подобного подарка… Говорят, что когда доктор Боткин изобрёл желтуху, то довольно долго искал, кому бы посвятить эту грозную болезнь. Так и пришлось назвать её «Болезнью Боткина».

Кстати, посвящать лучше всего после смерти одариваемого. Вполне возможно, что герр Шиллер при жизни, не одобрил бы, как его доброе имя склоняется собачниками.

— Мой Шиллер так вчера уделался, что керосином не ототрёшь.

— Этот Шиллер ни одной течной твари не пропустит.

— Приобрёл вчера трёх Шиллеров и у всех глисты…

62. МАЛЫЙ ГОЛУБОЙ ГАСКОНСКИЙ ГРИФФОН

— Если ваш гасконский гриффон вернулся домой со шкурой красного цвета, то это не значит, что теперь он революционер и социалист. Он просто испачкался в краске.

— Если ваш гасконский гриффон вернулся домой со шкурой зелёного цвета, то это не значит, что он просто испачкался в краске. Он теперь Робин Гуд.

— Если ваш гасконский гриффон вернулся домой со шкурой белого цвета, это значит, что он уже поседел от старости.

— Если ваш гасконский гриффон вернулся домой со шкурой оранжевого цвета, то он просто спятил. И считает себя апельсинчиком.

— Если ваш гасконский гриффон вернулся домой со шкурой голубого цвета, то это значит, что он голубой гасконский гриффон.

63. СМОЛАНДСКАЯ ГОНЧАЯ

Существует такое забавное понятие, как Национальная Идея. Народ какой-нибудь страны, вдруг, а, иногда, и не вдруг, решает, что теперь все будут жить так-то и так-то. Вот, к примеру, амазоноки. Решили жить без мужчин. Родится мальчик, его тихонечко придушат и спокойно ждут следующего приплода. И, ничего, получалось. Жили, не тужили. Или спартанцы. Выдвинули идею, что, каждый должен стать атлетом-спортсменом-воином. Родился слабенький или с дефектом — со скалы в море, зато, остальные будут, как пасхальные яички, один к одному. И тоже сработало. Или, вот, шведы. Замыслили стать нацией викингов и стали. Все при топорах, на ладьях, глаза горят, руки делают. Одна проблема, нет-нет, да и уродится кто-нибудь не викингового норова или комплекции. А в Скандинавии, детьми со скалы особенно не поразбрасываешься. Там одного-то, в скалах, снегах и фьордах, зачать-родить-выкормить целая проблема. Но, Национальная Идея тем и хороша, что решается всем миром. Посовещались вожди и друиды, да выделили недомеркам небольшую провинцию Смоланд, что на юге Швеции. Вот, уродцы там и прижились. Нашли руду, поставили кузницы, стали мечи-кольчуги ковать. Одна у них проблема была. Уж больно заказчики суровые. Скуёт, бывало, смоландец шлем огромному волосатому викингу. А тот ему на голову не лезет, или, наоборот, велик. Ну, понятное дело, мастер пострадает. Хорошо, ещё если без членовредительства. Поэтому, всё, что в Смоладе не производится — исключительного качества, не придерёшься. Даже пословица у местных умельцев такая есть, типа, «Береги честь Смоланду».

И собаки там все, как на подбор. Уж, ели гончая, то не догонишь…

64. МАЛАЯ ГОЛУБАЯ ГАСКОНСКАЯ ГОНЧАЯ

Это то же самое, что и Большая Голубая Гасконская гончая (см. Гончие и Борзые № 32), только поменьше.

65. ИСПАНСКИЕ ГОНЧИЕ

Первые отряды испанских конкистадоров прибыли в Мексику, конечно же, в поисках золота. Да они, кроме как о золоте и говорить ни о чём не могли. Ведь, оно такое тяжёленькое, красивое и так редко встречается. Кстати, очень хорошо, что тогда меня не было на свете, ибо я тоже редок, красив и тяжёл… Но, вернёмся к испанцам. Этих усатых мужчин в камзолах и касках сразу же ждало первое разочарование — прибрежный песок оказался не золотым. Мало того, за пляжем начинались джунгли, в которых тоже ничего не блестело. Правда среди стволов то и дело мелькали индейцы, спешащие по своим дикарским делам.

— Не нравятся мне эти аборигены, — глубокомысленно заметил Главный Конкистадор, разглядывая первого пленного. — И у этого какие-то глаза бегающие. Наверное, успел спрятать всё своё золото. Обыскать!

Обыск принёс пару медных наконечников для стрел, полкармана семечек подсолнуха, обрывок бечёвки, костяную заколку для волос и золотую коронку.

— Значит, золото есть, — воскликнул Главный Конкистадор, потрясая коронкой. — Наловите ещё дикарей.

Конкистадоры свели с кораблей свору испанских гончих и выпустили их в джунгли. Спустя полчаса собаки нагнали полный пляж всевозможных майя и ацтеков.

— Говори, где ваше золото, идолопоклонник! — схватил за волосы первого попавшегося индейца Главный Конкистадор.

Поставьте себя на место дикаря. Идёте, к примеру, в лес по грибы, а тут из кустов орешника выскакивают собаки, гонят вас на поляну, где одетый в железные штаны мужчина принимается орать — «Куда ты спрятал золото партии?».

Естественно, что ничего путного подобные методы испанцам не дали. Мало того, ночью пленники освободились от пут и бежали, благоразумно прихватив с собой всех собачек.

— Без гончих нам больше дикарей не наловить, — мрачно сказал наутро Главный. — Возвращаемся домой.

Так бесславно закончилась первая Конкиста.

Правда, по прибытию в Испанию, конкистадоры наврали своему королю, что везли домой целый корабль золота, но тот утонул, а, где, не помнят, потому что была ночь и темно…

66. ШТЕЙНБРАКК

Давным-давно жила в старой доброй Германии некая маркиза Анна. Дни её протекали в одиночестве, ибо, возлюбленный жених дамы вот уже седьмой год сражался с сарацинами на святой земле. А что бы невесте не докучали женихи и воздыхатели, оставил ей своего пса Лепорелло породы штейбракк. И, только соискатель руки маркизы появлялся у ворот замка, как немедленно возникал верный страж с оскаленными зубами. Женихи убирались прочь, и Анна возвращалась к молитвам, чтению и вышиванию. Однако, время шло, штейнбракк старел и однажды испустил дух. Привязавшаяся к псу маркиза, была безутешна в своём горе. Рыдая и скорбя, похоронила бедного Лепорелло в глубине сада и приказала установить на могиле мраморную статую верного друга. Первым о кончине грозного стража прознал некий Д. Гуанно — иностранец, негодяй, проходимец, бретёр и голодранец. С букетом цветов он проник в сад маркизы и, глумясь, возложил их к надгробию Лепорелло.

— Сегодня же вечером посватаюсь к твоей госпоже, — глумливо поклонился он статуе — заходи взглянуть на нас, дружок.

И, одолжив у приятеля новый камзол, явился к маркизе Анне со сладкими речами и предложением руки. Читал стихи, наигрывал на мандолине, цитировал греческих философов и подливал вина в кубок. Но только он встал на одно колено, прижав руки к сердцу, как послышались тяжёлые шаги. Распахнулись двери и в залу вошла мраморная статуя верного Лепорелло. Маркиза лишилась чувств, лакеи бросились вон, а Д. Гуанно потерял дар речи.

— И кого это ты назвал «дружком», мерзавец? — раскатилось эхо по замку.

Д. Гуанно пал ниц, а каменный штейнбракк схватил его за ворот и оба исчезли навсегда…

67. ДРЕВЕСНАЯ ГОНЧАЯ КЮР — РАЗНОВИДНОСТЬ СТЕФЕНСА (см. 54) 68. РЫЖИЙ БРЕТОНСКИЙ ГРИФФОН

Спасаясь от поклонников и прессы, великий Лев Николаевич Толстой нашёл уединение и покой в Ясной Поляне. От Петербурга имение располагалось далековато, да и незваных гостей здесь принимали неохотно, так, что лучшего места для работы и размышлений было не найти. Единственной связью с внешним миром оставалась бесперебойно работающая почта. Письма шли лавиной, и, иногда начинало казаться, что каждый, худо-бедно научившийся грамоте житель Империи считал своим долгом отписаться графу с пожеланиями здоровья и творческих успехов или прислать какую-нибудь милую сердцу безделушку. Впрочем, скажем честно, писем этих Толстой не читал, а вот посылочки вскрывать и рассматривать любил. А уж чего только восторженные читатели не присылали! Тут тебе и тёплые носки из казачьей станицы, и серебряная коробочка с кокаином от экзальтированных курсисток, и именной кортик от офицеров Кронштадта, и цельный копчёный осётр от ресторатора N, и вышитые платочки, иконки, крестики от каторжан, и детские наивные рисунки от гимназистов. Да, всего и не перечислишь. У Софьи Андреевны была даже мысль создать своего рода музей подарков, но граф воспротивился.

И вот приносит как-то поутру почтальон некий ящичек с дырками. А там, под крышкой в мягких опилках лежит очаровательный щеночек рыжего бретонского грифона и записка от старого сослуживца ещё по Крымской кампании, мол, «прими, дорогой Лев от давнего товарища, помню, люблю».

— Софьюшка, — кричит граф, — это же от барона Х.! Жив, значит ещё, старый рубака. Ах, какое время было. Люди какие!