Сьюзан Хаббард - Иная

• Название: Иная
• Автор: Сьюзан Хаббард
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38939-1

Наполовину она принадлежит нашему миру, наполовину — миру иных. Ей уже тринадцать. Едва ли получится незаметно скоротать век в захолустном городке, поскольку у такого существа, как она, век может оказаться поистине бесконечным. Пора сделать главный выбор в жизни.

А что, если просто взять да отчаянно броситься в неизвестность, как в омут? Покинуть отчий дом, где неразгаданных тайн больше, чем детских воспоминаний, и отправиться на поиски якобы давно умершей матери, а заодно узнать, какова она на вкус — судьба вампира…

---

С самого рождения я жила со своим отцом, Рафаэлем Монтеро, в доме викторианского стиля в Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк.

Если хочешь укрыться от мира, поселись в небольшом городке, где все кажутся безымянными.

В отцовском доме было много комнат, но жили мы только в нескольких. Никто не пользовался башенкой на крыше (хотя много позже я провела там несколько часов, глядя в круглые окошки и представляя себе мир за пределами городка). От основания башни шел длинный коридор, в который выходили двери шести свободных спален. Широкая парадная лестница вела вниз, она разделялась надвое площадкой с нишей под витражным окном. На устилавшем площадку ковре были разбросаны марокканские подушки, на которых я часто валялась с книжкой или просто глазела вверх на светящиеся красные, синие и желтые стеклянные ромбы и треугольники. Витраж был куда интереснее, чем настоящее пепельно-серое небо, которое в Саратога-Спрингс только летом становится пронзительно-голубым.

Утро начиналось с прихода домработницы миссис Макгаррит. Это была миниатюрная худенькая женщина с редеющими рыжими волосами. Морщинки грусти и радости покрывали ее узкое личико примерно в равных пропорциях. Для меня у нее всегда находилась улыбка — в те времена.

Отправив собственных детей в школу, миссис Макгаррит приходила к нам и оставалась до четверти третьего, когда некоторые из ее отпрысков возвращались домой. Она готовила, убирала и стирала. Сначала она варила мне завтрак: как правило, овсянку со сливками или маслом и кленовым сахаром. Кухарка из миссис Макгаррит была так себе — каша у нее получалась пригорелая и недоваренная одновременно — и она никогда ничего не солила. Но сердце у нее было доброе.

А я чувствовала, что где-то у меня была мама, которая умела хорошо готовить. Я много знала про маму такого, о чем мне никто никогда не рассказывал. Вы можете подумать, будто я все это выдумала, чтобы компенсировать то, что никогда ее не видела. Но интуитивно я была уверена, что мои догадки верны, основаны на фактах, в которые я просто не была посвящена.

Миссис Макгаррит рассказывала, что слышала, будто бы мама, родив меня, заболела и легла в больницу. Деннис, помощник папы, говорил, что «ее забрали у нас по причинам, никому не понятным». Отец молчал. Все они сходились только в одном: мама исчезла после моего рождения, и никто из нас ее с тех пор не видел.

Однажды утром после завтрака, когда я занималась в библиотеке, почувствовала какой-то сладкий аромат, смешанный с запахом обычного крахмала. У миссис Макгаррит имелся пунктик; при глажке она щедро крахмалила всю мою одежду, а варила крахмал по старинке — на плите.

Я сделала перерыв и отправилась на кухню — шестиугольное помещение, выкрашенное в яблочно-зеленый цвет. Дубовый стол был покрыт ровным слоем муки, рядом стояла миссис Макгаррит и заглядывала в духовку громадной старинной плиты марки «Гарланд». Домработница казалась маленькой по сравнению с плитой с шестью газовыми конфорками, двумя духовками, жаровней и противнем. На одной из конфорок булькала кастрюля с крахмалом.

На столе рядом лежала кулинарная книга с пожелтевшими страницами, открытая на рецепте медового торта. Кто-то синими чернилами нарисовал рядом с рецептом три звездочки и написал: «Лучше всего получается на нашем лавандовом меде в июле».

— Что означают эти звездочки? — спросила я.

Миссис Макгаррит отпустила дверцу духовки и обернулась.

— Ари, вечно ты меня пугаешь, — сказала она. — Я даже не слышала, как ты вошла. — Она вытерла чистые руки об испачканный мукой передник. — Звездочки? Наверное, так твоя мама обозначала сложность рецептов. Думаю, четыре звездочки — высшая категория.

— Это мамин почерк?

Наклон вправо, с ровными петельками и закруглениями.

— Это ее старая кулинарная книга. — Миссис Макгаррит принялась собирать ложки, мерные чашечки и миски. Она сложила их в раковину. — И она станет твоей. Думаю, мне давно следовало передать ее тебе. Она всегда стояла на той полке, с тех пор как я пришла сюда работать. — Домработница указала на настенную полку возле плиты. Для рецепта требовалось по полчашки муки и меда, три яйца и разнообразные специи.

— «На нашем лавандовом меде», — прочитала я снова. — Что это значит, миссис Макги?

Миссис Макгаррит включила воду, и когда она ее выключила, я повторила свой вопрос.

— Ну, это мед, который делают пчелы, пьющие нектар из цветков лаванды, — сказала она, не поворачиваясь от раковины. — Знаешь те большие заросли лаванды у забора?

Я знала. Точно такие же цветы украшали обои в комнате наверху, где когда-то жили мои родители.

— Как делают мед? — спросила я. Миссис Макгаррит начала преувеличенно громко плескать посудой в мыльной воде, и я поняла, что она не знает ответа.

— Тебе лучше спросить у папы, Ари, — сказала она наконец.

Вернувшись в библиотеку, я вынула маленький блокнотик на пружинке, который всегда носила с собой, и добавила слово «мёд» в список вопросов, подготовленный к послеполуденным занятиям.

Каждый день в час пополудни отец поднимался из подвала. По утрам он работал у себя в лаборатории. Его компания «Серадрон» занималась биомедицинскими исследованиями.

Он занимался со мной в библиотеке с часу до пяти, с двумя перерывами в процессе: один на йогу и медитацию, один — на перекусить. Иногда, если позволяла погода, я гуляла в саду и играла с Мармеладкой, соседской рыжей полосатой кошкой, которая любила нежиться на солнышке возле лавандовой полянки. Затем я возвращалась в дом и присоединялась к отцу в библиотеке, где он читал свои научные и литературные журналы, он питал необычное пристрастие к литературным исследованиям XIX века, особенно касающимся Натаниэля Готорна[2] и Эдгара Аллана По. Я могла читать любые книги из нашей библиотеки, но выбирала в основном волшебные сказки.

В пять мы переходили в гостиную. Он садился в темно-зеленое кожаное кресло, а я усаживалась на обитую темно-красным бархатом скамеечку для ног, которая идеально подходила мне по росту. Иногда он просил меня открыть конверт, говорил, что ему трудно открывать вещи. За спинами у нас располагался камин, которым, насколько я знаю, никогда не пользовались. В очаге стоял стеклянный экран с вделанными в него бабочками. Я потягивала рисовое молоко, а он пил красный коктейль, который назывался «пикардо». Отец не давал мне его попробовать, говоря: «Ты еще маленькая». По-моему, в те времена я всегда была «еще маленькая».

Здесь я хочу описать папу: высокий мужчина, метр девяносто, с широкими плечами и узкой талией, мускулистыми руками и красивыми ногами (только много позже я поняла, насколько красивыми, увидев, как уродливы ноги у большинства людей). Прямые черные брови и спокойные темно-зеленые глаза, бледная кожа, длинный прямой нос, тонкие губы: верхняя изогнута наподобие лука, а уголки нижней опущены. Атласно-черные волосы чуть завивались надо лбом. Даже в детстве я инстинктивно понимала, что отец необычайно хорош собой. Он двигался, как танцор, легко и плавно. Его шаги невозможно было услышать, но его присутствие ощущалось с того момента, когда он входил в комнату. Мне казалось, что, даже если я ослепну и оглохну, я все равно буду чувствовать, что он здесь, самый воздух вокруг него ощутимо мерцал.

— Как делают мед? — спросила я в тот вечер.

Его глаза округлились.

— Все начинается с пчел, — сказал он.

И последовательно изложил весь процесс, начиная с нектара и кончая выборкой сот.

— Рабочие пчелы — стерильные самки, — учил он. — Самцы в основном бесполезны. Их единственная функция — спариваться с царицей. Они живут несколько месяцев, а потом умирают.

Отец с трудом выговаривал слово «умирают», как будто оно принадлежало какому-то незнакомому языку. Потом он описывал, как пчелы танцуют, когда возвращаются в улей, рисуя руками петли и волны, и в его устах все выглядело слишком красиво, чтобы быть настоящим.

Перейдя к рассказу о пчеловодах, он отошел к полкам и вернулся с томом энциклопедии. Папа показал мне изображение человека в широкополой шляпе и закрытым сеткой лицом, который держал в руках устройство с носиком для окуривания ульев.

Теперь у меня был образ матери: женщина в толстых перчатках, закутанная в длинную вуаль. Но я не стала говорить об этом папе или спрашивать его про «наш лавандовый мед». Он никогда не отвечал на вопросы о маме. Обычно он менял тему. Однажды сказал, что такие вопросы его расстраивают.

Я представляла, каков на вкус лавандовый мед. Единственный мед, который мне довелось попробовать, был из клевера, согласно этикетке на банке, и вызывал в воображении зеленый аромат летних лугов. Лавандовый, как мне представлялось, должен был обладать более крепким, острым цветочным вкусом, с едва заметным оттенком дыма. Он был бы фиолетово-голубым на вкус — цвета сумеречного неба.