Елена Арсеньева - Репетиция конца света

• Название: Репетиция конца света
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Биографии и Мемуары

Беда подстерегала автора детективов Алену Дмитриеву накануне Нового года. Ее муж Михаил не вернулся из Москвы, а прислал ужасное послание и букет роз. Любовь прошла, писал он, и мы должны расстаться. Импульсивная Алена вначале хотела убить себя, но потом рванула в столицу. И напрасно! Муж уже улетел в Болгарию. Убитая горем Алена покупает билет домой, рассчитывая провести новогоднюю ночь в пустом вагоне СВ. Каково же было ее изумление, когда в купе вошел красавец-мужчина. Горе или самоутверждение толкает ее в объятия случайного попутчика? Но это не конец, а только начало Алениного грехопадения и всего загадочного и страшного, что ее ждет впереди

---

На старости лет, о господи!..

Алена зажмурилась как могла крепко, но удержать слезы не удалось. Старалась лежать с каменным лицом, не всхлипывать, хотя мама с двумя дочками-подростками, которые громко, взахлеб, по-деревенски, пили чай внизу, вряд ли могли видеть, что там делает молчаливая, замкнутая соседка на верхней полке.

«Хорошо, что я хоть не накрасилась, а то сейчас бы все потекло», – подумала Алена, а потом отчаяние поглотило ее, и все, что она могла, это желать избавления от невыносимой боли. Избавления любой ценой.

Здравая мысль о том, что все проходит, все кончается, не приходила ей в голову: не было в голове места для здравых мыслей. Там властвовало отчаяние безнадежности и его верные придворные: мечты о единственном спасении. О смерти!

Да. Инсулин, вот что ей нужно.

В каком-то романе у Алены это уже было, было: больной женщине по ошибке ввели инсулин, и она почти мгновенно скончалась от комы, а догадаться о причине смерти никак не могли, ведь в организме каждого человека есть инсулин, поди определи, введен он нарочно или нечаянно.

Значит, так. Взять шприц с инсулином, пойти куда-то, где есть люди, – скажем, в библиотеку, сесть где-нибудь в углу, быстренько сделать укол – сквозь чулок, в пятку, чтобы не нашли потом следа, – и через несколько минут тихо отъехать от гипогликемии... Даже если кто-то даст себе труд поднять голову от книжки, заметит ее предсмертные судороги и поднимет крик, скорее всего подумают, что у нее сердечный приступ, гипертонический криз или еще какая-то расхожая хреновина. Ей никто не помешает умереть, просто не успеют. И поскольку в организме человека, как уже было сказано, инсулин имеет место быть, об истинной причине смерти вряд ли догадаются. Разве что найдут шприц, которым Алена себя уколола...

Вот в чем вся закавыка! Самое трудное – спрятать шприц. Уколоться, сунуть шприц в какой-нибудь конверт, спрятать – куда? В свою сумочку нельзя, дураку понятно. В ящик стола? Но в библиотеке столы без ящиков. В мусорную корзинку? Желательно не в ту, которая будет стоять рядом с ее столом! Вопрос – и самый главный: сколько времени пройдет после укола, прежде чем Алена потеряет сознание? Вроде бы счет пойдет на секунды... И ведь это только сказать просто: «Взять шприц с инсулином»! А где ты его возьмешь? В смысле, не сам шприц, с этим как раз нет проблем, а инсулин? Он продается только по рецептам, знакомая докторша не выпишет, потому что у тебя нет никаких признаков диабета... и слава богу. Слава богу? Да за что же в данном конкретном случае его славить?

Сейчас Алена страстно желала быть больной, смертельно больной, причем чтобы время ее жизни было уже сочтено. И вдобавок, если бы она была больной, может, Михаил ее не бросил бы? Может, ему осточертело именно то, что она никак не желала быть слабой женщиной, что гордилась своей силой? Какая, к черту, сила, если у нее сейчас не осталось ничего для жизни, если она способна думать только о смерти и жалеет лишь об одном: что не может перестать жить немедленно, сейчас! И приходится еще думать, как похитрее смоделировать свое самоубийство. Насколько проще было Владимиру Кутькову, одному из участников банды, дело которой Алена начала изучать в архиве областного суда – для нового романа! Этот самый Кутьков покончил с собой буквально за несколько дней до того, как милиция вышла на след банды. Почему? Совершенно непонятно! Снял с крюка люстру, приладил вместо нее веревку с петлей, сунул в ту петлю голову – все на виду, напоказ... А тут сиди и ломай себе голову!

Вернее, лежи.

Кстати! А что же это она все лежит да лежит, словно в анабиозе? Пока еще действует нижегородская сотовая связь, надо попытаться дозвониться до Михаила. Вдруг он вернулся в квартиру? Вдруг возьмет трубку? Вдруг удастся сказать ему... объяснить... уверить, что она любит его, любит, что для нее нет жизни без него! Ну не может, не может же он быть настолько жесток, что оставит Алену в новогоднюю ночь в одиночестве! Оставит умирать в одиночестве...

Она соскочила с полки, пряча лицо от жадных взглядов попутчиц – просекли, конечно, что у нее глаза опухли от слез! – мельком отметила, что забыла не только газеты в ларьке, но и тапочки – дома, сунула ноги в сапоги и в синем шелковом халате, который раньше был маловат, а теперь дважды обхватывал фигуру, выбежала в тамбур.

Холодом проняло тело, но Алена сейчас не способна была воспринимать физические неудобства. Отвернулась к заледенелой двери, вынула из сумки мобильник, принялась набирать номер.

За спиной хлопнуло, стукнуло, кто-то прошел из вагона в вагон. Потом еще раз и еще. Не сиделось людям на месте, всем остро понадобилось размять ноги, прогуляться. Небось косятся на дамочку в халате: чего трясется тут, на морозе? Да и пусть косятся, пусть слушают!

Гудок, еще гудок...

– Ольга Ивановна? Это опять Алена. Михаил вернулся? Он дома?

– Да, дома, – неприветливо отозвалась хозяйка квартиры. – Но он...

И в это мгновение холодный голос пропал.

– Ольга Ивановна, алло! Алло!

Алена зажмурилась, покрепче стиснула зубы, пытаясь унять истерический вопль, так и рвущийся из горла.

Спокойно. Спокойно. Всего-навсего прервалась связь. Надо перенабрать номер.

Нажала на повтор. Прижала трубку к уху, слушая, как колотится сердце.

Сзади что-то громыхнуло железно и так неожиданно, что Алена испуганно обернулась. Какой-то мужчина в черной короткой, легкой, не по сезону, кожанке открывал дверцу печки, доставая оттуда невероятно грязное, помятое ведро.

Дело обычное – проводник исполняет свои прямые обязанности. Однако что же это так долго не набирается номер? Алена снова нажала на повтор, вытерпела несколько безумных минут, но снова не дождалась гудка. Да что там, к черту, приключилось со связью?! Взглянула на дисплей. Электронные часы показывают 12.30, а больше ничего, никакой надписи, только в уголке светятся три вертикальные полосочки, означающие, что батарея заряжена. Батарея-то заряжена, да какой в ней прок, если уже 12.30 – то есть поезд увез Алену из зоны действия нижегородской сотовой связи! И теперь ей никак не дозвониться до Михаила, пока не приедет в Москву.

Господи боже! Да какого же черта она валялась все эти часы на своей верхней полке? Почему не названивала каждую минуту в Москву?! Вот уж воистину – кого бог хочет погубить, того он лишает разума. Вместо того чтобы предаваться греховным, жутким размышлениям о смерти, лучше бы попыталась дозвониться до Михаила. А теперь... теперь терпи, терпи еще четыре с лишком часа!

Господи, господи...

Алена повернулась, смахивая слезы и тихо радуясь, что тамбур уже пуст.

Она вошла в вагон, чуть не столкнувшись с кудрявой худенькой проводницей, которая, держа в руках два стакана, как раз подошла к кубу с кипятком. Другая проводница сноровисто бежала по качающемуся вагону с мусорным совком и веником. Девушки шустрили как могли.

Да, хлопотная у них работа. В хлопотах и время пройдет незаметно. Это у них. А Алена... как она выдержит эти четыре часа? Сейчас они казались длинней всей ее предыдущей жизни!

– Чайку не хотите? – спросила первая проводница.

Алена покачала головой, растянув губы в подобие улыбки.

– Что ж вы раздетая ходите? – упрекнула вторая. – Чай, не лето, простудитесь!

Алена снова покачала головой, еще шире растянув губы.

Парень в короткой черной куртке проскользнул мимо, бросив на нее косой взгляд. Она отвернулась и от него, и от улыбок проводниц, и от жадных глаз попутчиц в купе. Забралась на полку, вытянулась на спине, закрыла глаза и принялась тихо молить бога о том, чтобы удалось встретиться с Михаилом и уговорить его вернуться, а если это ей не суждено, то нельзя ли умереть прямо сейчас, немедленно, без мучений, от какой-нибудь внезапной остановки сердца или чего-нибудь в этом роде?

Очевидно, всевышнему эти взаимоисключающие просьбы показались невразумительными, бессмысленными, поэтому ни одну из них он не выполнил.

***

«Как я подпишусь? – подумал Володя. – Кутьков? Но ведь это, строго говоря, не моя фамилия. На самом деле я – Лапиков... Хотя кто его уже помнит, этого Лапикова!»

И он подумал: до чего же смешно, что он так ненавидел прежнюю фамилию. Она казалась ему мелкой, незначительной, она так и напрашивалась на издевательские прозвища. Лапка, Лапушка – дразнили его еще в школе, но совсем даже не ласково, а презрительно. Он учился еще в старших классах, когда стал мечтать сменить фамилию. Некоторые, он слышал, женились и брали фамилию жены. Особенно это было распространено среди русских, которым удавалось жениться на литовках (Володя раньше жил в Вильнюсе). Но, во-первых, таких ненормальных литовок – в конце 80-х выходить замуж за русских?! – с каждым днем оставалось все меньше, во-вторых, литовские девушки Володе не нравились, он хотел русскую жену, а в-третьих, брать фамилию жены ему казалось унизительным. Недостойным мужчины. Вот если бы разбогатеть и купить паспорт какого-нибудь... да хоть Ивана Иванова или Петра Петрова! Или вот еще красивая фамилия есть – Струмилин. Стрельцов тоже хорошо... Стать бы Стрельцовым! Новая фамилия, новая биография, новая судьба...