Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

• Название: История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
• Автор: Екатерина Матвеева
• Издательство: ШиК
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-86628-038-8

Издательство «ШиК» представляет роман Екатерины Матвеевой, первое художественное произведение автора, прошедшего трудный путь сталинской каторги — «История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек».

Опять Гулаг, опять сталинские лагеря? Да. — Гулаг, сталинские лагеря, но здесь, прежде всего, произведение в жанре русской классической прозы, а не воспоминания, ограниченные одной судьбой, это итог долгих раздумий, это роман с художественными достоинствами, ставящими его в ряд редкостной для нашего времени литературы, с живыми образами, с мастерски раскрытыми драматическими коллизиями. Это полифоническое произведение, разрез нашего общества в его зеркальном отражении в Гулаге и зеркальное отражение Гулага в «вольной жизни». Автор ищет ответ на жгучий вопрос современности: почему в одночасье рухнул, казалось бы, несокрушимый монолит коммунистического режима, куда и почему исчезли, как тени, «верующие» в его справедливость и несокрушимость. И все же, прежде всего, это роман, развитие сюжета которого держит у читателя неослабевающий интерес с первых и до последних страниц.

---

— Эх, жаль, вина не купили, — сказала Валя.

— Какое тебе вино, денег и так едва хватило, уж жди, на воле выпьем.

Только принялись жевать, как явились начальники: Павиан, Веселый армяшка и Клондайк.

— Сидите, сидите, — милостиво разрешил Павиан. — С Новым годом вас! — поздравил он всех.

Веселый армяшка подошел к Наде.

— Мне сказали, вы у Гнесиных учились?

— Да, — ответила, смело соврав, Надя.

— Я тоже там начинал, в музыкальной школе. Вы с какого года?

— С тридцатого.

— А я с двадцать восьмого, — сказал Веселый армяшка.

Клондайку, видимо, не понравилось такое панибратство, и он поспешил открыть дверь, приглашая на выход.

— Вы заприте дверь, — приказал Павиан, и все двинулись наружу.

Надя пошла накинуть крючок и задвинуть щеколду, а в тамбуре ее схватил Клондайк и расцеловал в оба глаза.

— Ты как двуликий Янус, обалдеть можно!

— Какой тебе больше нравится?

— Оба, оба! Одного люблю, другого обожаю.

Надя, боясь простудиться в тамбуре, быстро вытолкала его за дверь.

— Надя! Что с вашими глазами? — в ужасе спросила Валя.

— А что? — Надя взглянула в зеркало и обомлела. Ресницы на ее глазах были слеплены и размазаны. Она бросилась к умывальнику и постаралась ликвидировать остатки туши. Но не тут-то было. Пришлось отмывать горячей водой, и все равно темные круги еще долго оставались под глазами.

— Когда красишь ресницы, надо не забывать о них ни на минуту, а уж тем более не разрешать целовать глаза, — не без ехидства заметила Валя.

«Тушь» Надя тут же кинула в печку.

Первый январский день ей запомнился пригожим. Валек с ресторанных торжеств лежал в лежку не в силах поднять головы и прислал солдата сказать, что машина испортилась, он будет ее ремонтировать. Надя сразу догадалась.

— Что? Вместо бензина спирт залили?

— Видно, что залил!

Пришлось опять идти запрягать Ночку. На обратном пути, недалеко от пекарни, ее встретил невеселый и усталый Клондайк.

— Что с тобой?

— Черт меня попутал выпить вчера с капитаном. Анатолий домой пошел к жене, а мы, как два холостяка, незаметно бутылку усидели.

— Какой же он холостяк, у него жена!

— Давно в Смоленск отправил, домой.

— Ну, чего теперь? Голова болит? — спросила Надя.

— Теперь уже лучше, а с утра голову повернуть не мог.

— Не умеешь пить, не переводи добро, — резонно посоветовала Надя.

Дорогу перед Новым годом не чистили, но снегу было немного, и они шли, болтая о всякой ерунде. Клондайк сказал, что уже выбрал две темы для будущего диплома, а Надя заявила, что к Гнесиным не пойдет, а будет стараться попасть в консерваторию, и мечта ее вовсе не Кармен, а Марфа из «Хованщины» и Флория Тоска.

— Ты будешь в Ленинграде, обязательно послушай эти оперы!

Клондайк, как всегда, ответил: «Вместе послушаем!»

— Смотри-ка! — остановилась Надя. Внезапно звезды померкли, стало бархатно-темно. Миг — и все вокруг преобразилось. Словно кто-то там, наверху развернул во всю небесную ширь разноцветное покрывало, сотканное из миллионов цветных иголок, и колышет его по небу, ни секунды не оставляя в покое, меняет местами цвета — от фиолетового пурпура до изумрудной зелени.

— Это ведь северное сияние! — догадалась Надя, и оба замерли на месте, как зачарованные. Даже Ночка остановилась.

— У тебя искры из глаз сыплются! — вскрикнула она, взглянув на Клондайка.

В его светлых глазах отражались все цветные переливы неба, оттого они казалось, светились разными огнями.

— У тебя тоже! — сказал Клондайк. — В такую ночь надо, как язычники, молиться на чудеса природы.

На следующий день Надя сказала Вальку:

— Спасибо, Валек, что опился, как поросенок. Я с Ночкой ездила и такое видела!

— Чего?

— Северное сиянье! Первый раз за все годы!

— Да! — пожалел Валек. — А я не видел никогда!

Напрасно думалось Наде, что с появлением машины у нее будет больше свободного времени. Старый газик постоянно ломался и вставал в самых непредвиденных местах, угрожая заморозить хлеб. Валек измучился с бесконечными ремонтами. Старик был капризен и прихотлив, как всякая старость. Постоянно приходилось ждать его под вахтой. Первое время Надя злилась и ругала шофера за опоздание, потом смирилась, как с неизбежным злом, и только просила, когда дежурили «человеческие» вахтеры, вызывать ее из хлеборезки.

Настоящая зима пришла в последних числах января. Два дня не прекращался снегопад, и хлеборезкам приходилось трудно. Дорогу к домику расчищали два раза в день, широко, для проезда машины. Спасибо Валек помогал. Надя приезжала усталая и злая. Бранила всех прокуроров, судей и адвокатов. В зоне ей встретился новый начальник режима. Хмурое и недоброе лицо, настороженный взгляд. «И откуда только выкапывают таких». Павиан вот уже больше недели тому был отправлен на 1-ю капитальную, Горохов, вернувшись после болезни в зону, сразу навел порядок. «Хоть и жаль Клондайка, но вовремя он убрался отсюда», — порадовалась за него Надя. Однажды она вернулась с пекарни измученная и голодная. Машина забуксовала в снегу, пришлось откапывать, она хотела есть и согреться, не испытывая больше никаких чувств. Но уже с порога ей послышались возбужденные возгласы Вали. «Опять перепалка Вали с Козой», — решила она.

— А я говорю, стерва эта Тимошук, не дала хорошим врачам вылечить ваше правительство хоть стрихнином! — подбоченясь с тряпкой в руках, ораторствовала Валя.

— Вы же не любите евреев, а там их большая часть, если не все…

— Уважаю! Если это правда, что они затеяли, я готова простить им Христа!

— В чем дело? — спросила Надя и пошла переодеться.

— По радио передали указ о награждении Лидии Тимошук орденом Ленина за раскрытие заговора врачей Кремлевской больницы.

— Ну и что? А тебе-то что за дело?

— А я говорю, стерва, доносчица, не дала вылечить членов правительства и «дорогого друга заключенных»!

— Но они же признали себя виновными! Сознались! — попробовала возвразить Коза.

— А вы! Вы — не признались? А кто не признался? Да и какое имеет значение? Признался, не признался. Нужно убрать кого-то, и все!

— Я представляю, как им досталось это признание… Били, наверное, — понизив голос до шепота, сказала Коза. — По себе знаю!

— Девушки! Закруглили беседу! Я хочу освободиться подчистую, а не как болтушка, — усмирила их Надя, а сама подумала:

«Что же это за люди такие вместе со Сталиным, если даже врачи-целители людских болезней ополчились на них?»

В воскресенье она встретила Клондайка и первым делом спросила про врачей.

— Не нужно тебе! Не лезь не в свое! — сказал Клондайк строго, совсем как начальник режима.

Но Наде было важно узнать, а как он относится к разоблачениям «врагов».

— Опять космополиты? Боюсь, наш вождь не празднует "евреев, а?

— Наш вождь не празднует никого, и тебя в том числе.

— Любил бы ты меня! — возразила Надя, — а уж вождя нелюбовь постараюсь пережить.

На пекарне по поводу награждения Лидии Тимошук молчали. Но Надя все же спросила Мансура:

— Святое дело разоблачать врагов. Один донос — и орден, и почет. Не хочешь разоблачить кого-нибудь?

Мансур посмотрел на нее неодобрительно и хмуро. Лопата, которой он высаживал из печи хлеб, замерла в его руке.

— Я бы этих врачей сам передушил!

— За что же?

— За то! Зачем сознались!

— А ты веришь, что они…

— Конечно, нет! Очередная провокация! — и вдруг улыбнулся широко и весело. — Наш старый маразматик отроду был трус, а теперь, пересажав столько народу, со страху с ума сходит!

В начале марта небо расчистилось от туч и из-за гор выпрыгнуло солнце. Опять заслезились глаза и начался повальный конъюнктивит. С наступлением темноты Надя начинала плохо видеть. В санчасти ей дали розовые круглые шарики — витамины «С». Но больных было много, а витаминов мало.

— Это «куриная слепота» — определила Коза. Авитаминоз.

— Безобразие и свинство с твоей стороны, что ты не хочешь моей помощи. — Рассерженно сказал Клондайк, встретив ее.

Надя повернулась к нему спиной, не желая слушать, стеганула лошадь и поехала на пекарню.

— Ну в чем дело, — спросил, догнав ее, Клондайк.

— Никогда не смей на меня повышать голос! Иначе ты для меня будешь только начальник режима! — с глазами, полными слез, проговорила Надя.

Клондайк, рискуя быть увиденным, пошел с ней рядом. Никогда еще ему не приходилось преодолевать такое сопротивление.

— Надя, ты жестокая! Подумай сама, каково мне видеть, что ты таешь с каждым днем, ты ослабнешь и потеряешь голос!

— Не растаю, другие уже по десятке отсидели, не растаяли. Счастливо оставаться! — сказала она и тронула вожжей Ночку.