Душан Митана - Конец игры

• Название: Конец игры
• Автор: Душан Митана
• Издательство: Радуга
• Жанр: Детектив
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002224-X

Душан Митана (род. в 1946) принадлежит к молодому поколению словацких писателей, пришедшему в литературу в начале 70-х гг. Его первая книга «Невезучие дни» вышла в свет в 1970 г., за ней последовали «Патагония» (1972) и «Ночные известия» (1976). Ему принадлежит также ряд сценариев для телевидения и кино. Произведения Митаны были отмечены литературными премиями, однако широкую известность принес писателю роман «Конец игры», в котором пристальное внимание к морально-этической проблематике, характерное и для прежних вещей этого автора, сочетается с острой иронией и элементами детектива.

---

— Любопытно, — заметил капитан в задумчивости. — А смею ли спросить, откуда вы возвращались вместе?

Славик напряженно вперился в мать. Уверенность, с какой она начала вести себя, его совершенно сбила с толку; он вдруг растерялся, обессилел. Ему уже не оставалось ничего другого, как пассивно следить за развитием событий: сейчас карты раздавала она.

— Из квартиры сына, — прозвучал ответ.

Она, что, совсем рехнулась? Не соображает, что топит его? Ее же слова ставят под сомнение, нет, начисто опровергают то, что он сказал минуту назад. Она сама изобличает его еще в одном обмане, теперь уже окончательно нет надежды, что капитан поверит ему. Как раз теперь, когда, казалось бы, он нашел единственно возможный и действенный способ защиты, она всаживает ему нож в спину, вместо того чтобы помочь.

Капитан подтвердил его опасения.

— Н-да, любопытно… Если память мне не изменяет, несколько минут назад ваш сын утверждал нечто иное. Когда дело дошло до этого, так сказать… семейного скандала, он был там один. А потом пошел к вам. Отказываюсь что-либо понять… в своих показаниях вы полностью опровергаете друг друга. Не могли бы вы как-нибудь договориться?

Ну ясно, теперь он может быть доволен; он столкнул нас лбами, наконец ему удалось то, к чему он стремился с самого начала — обратить союзников в противников.

Мать снисходительно улыбнулась.

— Все очень просто. Мой сын не хотел понапрасну впутывать меня в это дело. Но теперь, когда пан инженер Дворский сказал вам, что видел нас… в общем… нет смысла ничего утаивать. Да, я была там, когда они поссорились, а потом…

— Минуту, — перебил ее капитан. — Инженер Дворский видел, как вы вместе пришли к вам. И это существенная разница. Это вовсе не значит, что вы были в квартире вашего сына… Но еще дело в том, что таксист видел, как в квартиру пана режиссера шел только он. Он один. Вас таксист не видел, пани Славикова.

— В этом нет ничего удивительного, товарищ капитан, — продолжала мать терпеливо настаивать на своих показаниях. — Я пришла позже. Вам понятно? В самом деле, мы пришли порознь. И кроме того… я не такая известная персона, как мой сын. Таксисты не знают меня в лицо.

Капитан смотрел на нее с нескрываемым восхищением и симпатией.

— Что ж, пани Славикова, должен признать… хотя и не без сожаления… вы преподали мне хороший урок. — Он закурил. — Теперь мне все ясно.

Всей тяжестью тела он оперся на спинку стула, перевесился назад, чуть покачался на задних ножках, вперив взгляд в глобус перед собой, словно это помогало ему сосредоточиться, затем кивком выразил как бы согласие со своими мыслями, вернул стул в устойчивое положение и, поднявшись, стал ходить по комнате. Теперь он размышлял уже вслух.

— Ну что же получается в итоге: согласно вашей новой версии, — он остановился возле Славика, — первым пришли домой вы, пан режиссер, нашли свою супругу в нетрезвом виде, поссорились с ней, — он подошел к матери, — а тем временем подоспели вы, пани Славикова… ваша невестка немного попортила фризуру вашему сыну, и вы, понимая, что никакие разумные доводы на нее не подействуют, — он отошел к окну, словно хотел иметь в поле зрения их обоих, — ушли домой вместе, что наконец подтверждается и свидетельством инженера Дворского. А ваша супруга, пан режиссер, осталась в квартире одна. Живая. Так?

Мать вместо ответа вызывающе поглядела на часы, а Славик повторил его последнее слово:

— Так.

Куда-то вдруг улетучились все страхи, спала тяжесть. С какой бы радостью он бросился на шею матери и горячо расцеловал ее. Но когда вспомнил о своих недавних оскорбительных сомнениях, о том, что заподозрил ее в отступничестве, на него нахлынула волна такого невыразимого стыда, что он даже не посмел взглянуть ей в глаза.

— Но кто же в таком случае ее убил? — слова капитана снова спустили Славика на землю. Он пожал плечами.

— Я все время думал, что вы здесь для того и… чтобы установить это. Как ни верти, а все-таки должен быть кто-то, кто пришел после нас.

Капитан устало вздохнул.

— Опять все та же карусель. Вероятно, вы забыли, что мы не обнаружили присутствия другого лица, кроме вас и Веры Мразовой.

— Хочу надеяться, что вы не собираетесь обвинить меня в убийстве лишь на том основании, что бессильны установить «присутствие другого лица»? Которого не могло там не быть! Присутствие матери и то не удалось вам установить, хоть она там была!

— Хочу вас снова заверить, что над вашим делом работают самые хваткие люди, — сказал капитан строго, холодно. — Наконец, у вас уже была возможность убедиться в этом на собственном опыте. То, что нам удалось сделать за столь короткое время, свидетельствует… — он махнул рукой. — К чему я это говорю? Вскоре, пожалуй, вы удостоверитесь в этом более основательно.

Славик с мучительной тревогой сознавал, что капитан не бросает слов на ветер; его слова, казалось, звучали предупреждением, острасткой, если не открытой угрозой. Но объяснил он свой страх всего лишь растерянностью — ведь неожиданный ход матери перечеркнул его тщательно и обстоятельно продуманный план.

— Допускаю, что после показаний вашей матери положение частично изменилось, но вам не стоит делать преждевременные выводы, — продолжал капитан. — Даже если мы пока оставим в стороне вопрос, почему вы не сказали нам правду тотчас — если это была… так сказать, лишь невинная семейная ссора, — существует еще множество моментов, которые могут изрядно осложнить вам жизнь. Вам обоим. Например, ложное свидетельство, ложное алиби, вы же не будете отрицать, пани Славикова… признание причастности к месту преступления… так сказать, признание целенаправленное, вынужденное, а тем самым и возможность… затем последующая мистификация, сначала вы ее нашли мертвой, потом живой, одним словом, я бы на вашем месте, пан режиссер, особенно не зарывался.

— Понял. Вы просто уверены, что я убил ее…

— Это говорите вы, — подчеркнул капитан.

— Я не собираюсь вас разубеждать, но уж коли у нас такой откровенный разговор, я бы хотел выслушать ваше мнение об одном обстоятельстве, которое уже само по себе убедит любого в моей невиновности. До сих пор вы мне еще не объяснили причины, по которой я мог это сделать. Не думаете ли вы всерьез, что я был способен убить женщину, от которой ждал ребенка? — сказал Славик и в ту минуту, когда произносил эти слова, искренно, всей душой верил, что говорит правду. Никто, никто не может поверить, что он был способен на это.

Капитан с любопытством следил за Славиком, возбужденно жестикулировавшим, покрасневшим — словно вся кровь бросилась ему в лицо.

— И впрямь, злополучный мотив, — усмехнулся капитан. — Признаюсь, это место — самое слабое звено в цепи, хотя… некоторое объяснение, видимо, можно найти. Одну мою гипотезу вы уже опровергли… знаете ли, что я думаю по этому поводу… да, аффект понятен, когда вы ее увидели пьяной, вы решили, что у нее был какой-то мужчина… кто знает, может, даже она сама вам сказала… после всего, что ей наговорил тот человек… никак не вспомню, как это называется, женская логика для меня всегда была загадкой, не удивился бы, если бы она вам это сама сказала… из мести или неведомо по какой другой причине, женщина, которая чувствует себя обманутой, и сверх того, еще захмелевшая, боже мой, что такая женщина только может выдумать… но беру свои слова обратно… я действительно убежден, что ни при каких обстоятельствах вы не смогли бы убить женщину, от которой ждете ребенка… это скорей… чисто гипотетически, если бы она вам сказала, что ребенок у нее от кого-то другого… при вашем самолюбии, нет, нет, извините… это все домыслы, поверьте, я лично против вас ничего не имею, напрасно вы убеждаете себя, что я отношусь к вам предвзято, возможно, вы мне и не поверите, но, право, мне вас жаль… я вовсе не подтруниваю над вами, вы сами побудили меня к этому, ведь вы хотели выслушать мои соображения по поводу мотива, не так ли? А я в самом деле не знаю… одно только, думается, могло привести вас в исступление — если она вам сказала, что ждет ребенка от кого-то другого…

— Однако она мне этого не сказала, — процедил Славик сквозь стиснутые зубы.

— В порядке. Не волнуйтесь, верю вам. Повторяю, мотив остается для меня загадкой. Откровенно говоря, только по этой причине я пока не передал ваше дело по инстанциям. Но оттягивать далее не могу. Придется это сделать… так сказать на основании вещественных доказательств. Пусть другие тоже помучаются, правда? В конце концов, мое дело… так сказать, собирать факты. А их у меня, слава богу, предостаточно. И убедительных.

— Не будьте смешным, прошу вас, — бросил Славик пренебрежительно и, хотя понимал, что вовсе не в его интересах раздражать капитана, продолжал все тем же провокационно вызывающим тоном: — Вы обнаружили у нее под ногтями мои волосы. И это вы называете убедительными доказательствами? Я вам уже объяснил, как это произошло… — Он почувствовал на себе пристальный взгляд матери; она едва заметно, неодобрительно покачала головой, словно предупреждала его: остановись, пока не поздно, но у него уже не было пути, по которому он мог бы вернуться вспять, и он заходил все дальше с удивительным, пьяняще болезненным чувством азартного шулера, который без устали завышает ставки и чем больше проигрывает и дольше играет, тем труднее ему встать из-за стола и кончить игру, хотя он и сознает свое неотвратимое фиаско: проигрыш и полное разоблачение. — Не будьте смешным, — повторил он. — Для опровержения ваших доказательств я обойдусь даже без адвоката. Боюсь, что ими вы не удивите мир.