Хуан Бас - Скорпионы в собственном соку

• Название: Скорпионы в собственном соку
• Автор: Хуан Бас
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА, ИРОФИЗДАТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Никогда не пытайтесь стать героем, погубить тирана – себе дороже. И почему об этом не знал юный мечтатель Асти, которого шестеро приятелей-леворадикалов сподвигнули отравить гнусного диктатора? Итог вышел печальным. Ни славы, ни героизма.

Все пошло наперекосяк, и Асти, что называется, влип по самые уши. Но судьба любит дураков – и rope-отравителю удается выйти сухим из воды.

Отныне его цель – месть предателям, погубившим его жизнь! Никакой жалости. Никакой пощады. Кровь и ужас станут жребием всех, кто окажется на пути грозного мстителя!..

---

Или «скорые» попросту едут в другое место. Может быть… или нет? Это как с бородой Хаддока поверх простыни или под ней в «Акулах Красного моря». Я бы ногти себе сгрыз с досады, если б уже этого не сделал.

Если б я мог выяснить, что в точности там происходит; но я здесь в изоляции, в этом саркофаге на колесах – вот так оптимист! – и разницы никакой, если б колеса были квадратными.

Необходимость позвонить вызывает у меня в памяти образ моего мобильника, упавшего на пол в Гуггенхайме после того, как упал я, и воспоминание о том, как его раздавила своим франкенштейнским ботинком эта горилла, охранник с лицом Стивена Сигала.

– Простите, у вас есть мобильный телефон? – спросил я у своего кошмарного таксиста, заранее предвкушая какой-нибудь извращенный или сюрреалистический ответ.

Он меня не разочаровывает.

– Мобильный телефон? Как же!

– Что значит «как же»? Он у вас есть или нет?

– Конечно, он у меня есть, как и у всех, на кого ни плюнь. Я ведь не оборванец какой-нибудь, умирающий с голоду… Это уж слишком.

– А вы позволите мне позвонить? Я вам заплачу, само собой.

– Ну вот, приехали, так, значит, у вас-то как раз и нет этого барахла. Надеюсь, у вас есть хоть деньги за дорогу заплатить…

– Да, разумеется, да. – Я удивляюсь самому себе: такое терпение проявляю – прямо как святой Франциск Ассизский со своими барашками. – И у меня есть мобильный телефон, но он у меня сломался. Поэтому я спрашиваю вас, не позволите ли вы мне позвонить с вашего, пожалуйста…

– Не получится: невозможно. Он у меня лежит там, где и должен лежать: в ящике стола; все время выключен. Вы что, хотите, чтоб я еще больше раскошеливался? Вы знаете, сколько в Бильбао лицензий для таксистов?

– Ладно, ладно. Забудьте, пожалуйста.

А! Вот это будет проще, надеюсь.

– Не будете ли вы столь любезны и не поищете ли по радио какую-нибудь местную новостную станцию? Дело в том, что я хотел бы узнать, не произошло ли чего-нибудь в музее, в Гуггенхайме.

– Вы просите невозможного… В это время не передают новостей.

Я почувствовал, что мы сейчас свалимся в новую черную дыру, но на этот раз не собирался сдаваться.

– Да, да, я знаю… Но если случится что-нибудь важное, например покушение или какое-нибудь серьезное происшествие, они прервут программу, чтобы сообщить об этой новости. Поищите, сделайте мне одолжение.

– Мне не то чтобы трудно это сделать, поймите меня правильно, мне-то все равно, но вы рассуждаете неразумно. Если что-нибудь случится, само собой, они остановят и эту передачу, а они продолжают петь свои вильянсико. – Он повернул ко мне морду, довольный своим мужицким силлогизмом. Впрочем, должен признать, он меня удивил. – Тут я вас поймал врасплох, а?

– Сдаюсь… – Я вот-вот заплачу.

Он снова смотрит на меня, теперь с подозрением.

– Слушайте, а вы ничего там такого не натворили? У вас нет мобильника, вы так спешите в больницу, хотя у вас ничего не сломано, как видно… И хотите узнать, не произошло ли чего-нибудь в этой банке со спаржей… – Он внезапно раздражается и повышает голос: – А то вы у меня сейчас вылетите из такси, да? Мне не указ ни ЭТА, ни эти слизняки – муниципальная полиция, ни мать, родившая меня на свет, которая уже чертову тучу времени как почила с миром, кстати.

Мое сложное положение подсказывает мне, что не стоит препираться с этим ненормальным – который иногда неожиданно перестает казаться столь уж ненормальным, как будто он себе на уме… бред, – и постараться найти в этой пробке другое такси. Как бы там ни было, он до такой степени меня достал, что я не могу сдержаться и отвечаю ему со злобой:

– Уверяю вас, что, если б я был этаррой,[49] я бы уже давно вышиб вам мозги.

– Вот еще… Предупреждаю вас: вышибить мне мозга – это не так-то просто.

– Ладно. Хватит об этом.

Когда все кругом плохо, может стать еще хуже. Чтобы пробка стала вечной, начинается дождь – проливной, прямо-таки как в тропиках. Куда подевался мирный сиримири,[50] свойственный Бильбао? Я смиренно смотрю в окно, наблюдая, как люди бегут, стремясь укрыться от ливня под портиками того самого «Корте-Инглес», в который так хочется отправиться этому идиоту, и снова погружаюсь в воспоминания о своих отношениях с Антончу Астигаррагой.

8

Причиной, по которой Астигаррага захотел поговорить со мной тем вечером, было всего лишь то, что он намеревался принести свои извинения – я охотно принял их: благородство обязывает – за свое буйное поведение в баре близнецов Ригоития. Несмотря на свою спиртовую интоксикацию, он помнил меня, так же как и подробности злополучного происшествия, со всей ясностью, и, увидев в баре, тотчас же узнал, несмотря на то что на этот раз со мной не было Мило.

Он попросил у меня прощения в учтивых выражениях, без какой-либо гордыни, чего я совершенно не ожидал от типа с такими повадками, как у него.

С этим человеком вас на каждом шагу поджидали сюрпризы; в тот момент я не знал, что все это – лишь прелюдия к настоящему делу.

– Во мне было много вина, а иногда я веду себя весьма дерзко с теми, кто не виноват в моих злоключениях. Если вы когда-нибудь снова придете сюда, в мой бар, можете приводить с собой собаку, ей будет оказан хороший прием. Я люблю животных, особенно собак… У меня тоже была собака, давным-давно… – сказал он с грустью, почти с тоской.

– Благодарю вас за ваши извинения, со своей стороны могу вас заверить, что все прощено и забыто… – Какое душевное наслаждение доставляет великодушие. – Предлагаю сменить тему: я счастлив, что обнаружил ваш бар. За два посещения я испробовал полдюжины шедевров из тех, что вы творите, и могу охарактеризовать их только одним прилагательным: превосходные.

– Творить… творить… мне кажется, что только случай может творить или разрушать; однако благодарю вас за комплимент.

Примечательное наблюдение. У него есть чувство юмора, как он продемонстрировал некоторое время назад в разговоре со страдающим афразией уродом, он неглуп и, вероятно, за его культурный уровень отнюдь не стоит стыдиться. Иначе и быть не могло у человека, способного изобретать столь изощренные кулинарные сочетания.

Следовательно, воплощение капитана Хаддока было еще одним примером столь редкого типа: воспитанный и учтивый доктор Джекилл, которого обильное потребление вина превращает в брутального и грубого Хайда.

Он был не первым представителем этого типа среди моих знакомых. Например, мой бывший друг, бывший проктолог, а в настоящее время – шизоидный идиот Пипо Перна на четвертом стакане виски за секунду переходил от внешней сдержанности к тому, что начинал разговаривать в точности, как утка Дональд Дак в оригинальной версии мультфильма; на пятом он превращался в существо, среднее между девочкой в «Изгоняющем дьявола» и доктором Менгеле;[51] а на шестом изобретатели копрофагии и зоофилии с копытными животными казались по сравнению с ним ничтожными клещами. Его навсегда оставили идиотом при помощи удара алюминиевой бейсбольной битой, сделанной в Мондрагоне, городе, в психиатрической клинике которого он обитает в настоящее время, когда он встал на карачки на высокую стойку бара «Линахе» на улице Сан-Франсиско – это местный Гарлем – с намерением помочиться на чью-то яичницу.

– Но думаю, насчет «превосходных» вы преувеличиваете. Я всего лишь готовлю, немного применяя воображение, как, впрочем, многие делают сегодня, вот и все, – добавил он со смирением, которое отнюдь не показалось мне фальшивым.

– Гораздо более того, поверьте мне. Я считаю себя опытным гурманом и заверяю вас, что во всем Бильбао никто, ни в одном баре не предлагает столь утонченного выбора блюд, такого уровня качества и творческой фантазии. Вам не в чем завидовать лучшим барам Сан-Себастьяна, славящимся своими изобретательными закусками.

Я знал, что сравнение с сан-себастьянскими барами понравится ему; он подтвердил это широкой улыбкой. Тщеславие и есть настоящий двигатель вселенной, и хотя Астигаррага и не был чванливым глупцом, но и он не избежал его влияния.

– Очень любезно с вашей стороны. Вы кажетесь мне знатоком, а их не много. Вы в данный момент спешите?

– По правде сказать, нет. – Термин «знаток», столь по праву примененный ко мне, возбудил во мне аппетит.

– Если я не злоупотребляю вашим терпением, то мне бы хотелось дать вам попробовать некоторые из моих безделушек, с тем чтобы вы высказали мне свое мнение. Здесь никто ничего не понимает; все они – животные, привыкшие питаться желудями.

Я вспомнил Тиберия XVIII и его эскорт.

– Совсем наоборот, это будет честь для меня, – сказал я, стараясь, чтоб он не заметил, как возликовали мои вкусовые бугорки, заигравшие торжественный марш на трубе Луи Армстронга.

Он протянул мне саперную лопату, которая была у него вместо руки, с горячностью пожал мне руку, и мы официально представились друг другу – до сих пор мы этого не сделали.