Александр Харитановский - Человек с Железным оленем

• Название: Человек с Железным оленем
• Автор: Александр Харитановский
• Жанр: Путешествия и география

---

– Что случилось? – поинтересовался Глеб.

– Гренландского кита к берегу поднесло. Мертвого. Я хотел поближе подтянуть по разводьям. Решил взорвать перемычки во льду. Сходил домой, взял динамит. Еще с Юкона привык с ним обращаться. А тут что-то не рассчитал, и патрон взорвался в руках…

– Спасибо шурину. Он меня на своих собаках за два дня до мыса Дежнева довез. Там фельдшер был. Раны почистили, зашили. Так и стал безруким в шестьдесят-то лет. Сейчас старший сын помогает. Он рядом живет своей ярангой.

Судя по угощению, которое выставила хозяйка, пожилая, но очень миловидная чукчанка, одетая в цветную камлейку, сын кормил старика отменно. На столе были и масло, и какао, и сгущенное молоко.

– Это все с «Елизиф» привезли, – опять разгадал старик мысли гостя.

После ужина Воол закурил душистый табак, который хранился в железной коробке с надписью по-английски «Принц Альберт». В те годы именем этого столь «популярного» принца рекламировали и костюмы, и рубашки, и даже галстуки…

Гостеприимство норвежца хотя и казалось несколько наигранным, но Глеб его рассказы слушал с удовольствием. Старик, нацепив на култышку кожаную рукавичку с крючком, довольно ловко разложил карту. В молодости он бывал всюду – от Калифорнии до Якутии… Плавал на китобойных судах, ездил на собаках, ходил пешком. Воол знал Амундсена, Свердрупа и других известных путешественников. Они даже оставили у него в особой книге свои записи – впечатления от встречи.

– О, Амундсен чудак, – ухмыльнулся в усы Воол. – Забрал у нашего чукчи Какотта дочку и увез в Норвегию учиться. Это было, – протянул старик, – да, в 1922 году. Он там спал, в левом пологе, на матраце. А я Софью сам научил и читать, и писать. По-английски.

Глеб хорошо отдохнул у норвежца. Ночь провел на «амундсеновском» матраце.

– Думаю еще съездить на родину, – сказал Воол, когда прощались. – Подал просьбу о заграничном паспорте.

Слишком много воды. Ее шумные потоки разрубают снежные карнизы на обрывистых утесах-кекурах, пробиваются под сугробами, образуя мосты и арки. Все развезло: ручьи превратились в речки, низины – в болота и озера. Дорогу приходилось выбирать по косогорам или уходить на припай, хотя и он ненадежен – ожившее море отламывает и уносит целые поля. Но теперь словно сам ветер помогал велосипедисту. Всего лишь десятки километров отделяли его от крайней северо-восточной точки страны – мыса Дежнева.

Травина ожидала еще одна любопытная встреча. В устье небольшой речки, где в берег врезалась губа, удлиненная косой, он в свою паганелевскую трубу увидел шхуну. Среди ледовых нагромождений торчали скошенные назад мачты. Судно лежало на боку. Но над ним вился дымок.

Глеб, кружа между стамух, направился к шхуне. Через час с небольшим уже карабкался по обмерзшей палубе к входному люку. Навстречу выскочил человек с намыленной бородой. В руках винчестер.

– Мы подумали, медведь. Заходите, заходите, – крикнул вниз: – Аристов, принимай гостя!

В кубрике горел примус, возле которого стоял мужчина, плотный, среднего роста, и пек на нерпичьем жиру блины.

– Здравствуйте! Какими ветрами?..

Травин старался придерживаться народной мудрости, гласящей: «В многоглаголении несть истины» – и был предельно краток. И все же рассказ занял несколько часов.

– Слушайте, это же рекорд. Мировой! – восторженно оценили моряки путешествие.

Впрочем, они оказались вовсе и не моряками. Аристов – заведующий финансовым отделом Чукотского рика, а его товарищ – Рябов – учитель. Им поручили подготовить к перегону в Уэлен шхуну, отобранную у контрабандистов.

– Они сюда еще ходят. Жалко с даровой пушниной расстаться, – сказал Аристов. – У Свенсона нынешняя навигация тоже будет последней.

– А Алптет, – заметил учитель. – Его яранга у Северного мыса. Это уже свой притеснитель, чукча. У него и в Чауне что-то вроде фактории.

– Оборот в двенадцать тысяч рублей золотом, – подтвердил Аристов. – Тонко маскируется. Надо же додуматься: умер сын, так он крест на могиле поставил с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «Марксист», а у самого в долговой кабале полберега!

– Из иностранцев еще Воол, – сказал Рябов.

– Я у него два дня назад был, – обмолвился Глеб. – Он рассказал свою историю – за золотом на Чукотку приехал.

– За золотом?! – Аристов расхохотался. – Я ведь тоже чуть золотоискателем не стал. Укатил было в Австралию.

– Куда?

– Да, да, как слышали, – подтвердил он. – Очистили мы в двадцать третьем году Дальний Восток от интервентов. Свет, думаю, теперь бы неплохо посмотреть. Для начала выбрал Австралию. И знаете, уже визу во Владивостоке добыл, ждал попутного парохода. Да встретился случайно с товарищем по партизанскому отряду.

«Ты что, – говорит, – Советскую власть завоевывал, чтобы потом у австралийских буржуев батрачить? И пошел меня честить: «А может, тебе золото понадобилось?» – «А на черта мне золото, просто мир поглядеть охота». – «Коль охота глядеть, то поехали на Камчатку». С первым пароходом мы в Петропавловск. В ревкоме нам говорят: «Требуется уполномоченный, чтобы жулика насквозь видел и с народом умел поговорить. Как смотришь, товарищ Аристов?.. Будешь проводить в районах денежную реформу, менять валюту на советские деньги».

На Камчатке тогда ходили и доллары, и английские фунты, и японские иены, и даже царские рубли. Вручили мне двадцать два мешка с серебряными монетами – полтинниками, рублями, гривенниками. Каждый мешок больше пуда. Дали инструкцию, как менять, и отправился с нартовым обозом. Так я вместо Австралии в Африку попал. Есть такой мыс на восточном Камчатском побережье, – усмехнулся рассказчик. – С тех пор и прослыл докой по финансовой части. Сейчас вот, – посерьезнел Аристов, – большое дело начинаем с кооперацией. Организуем первую зверопромысловую базу в бухте Пловер. Шхуну так и назовем «Кооперация». Верно, Рябов?

Учитель согласно мотнул головой.

Уэлен

«Уэлен» значит «Черные камни». В 1959 году в одном дальневосточном издании появилась географическая статья, в которой: утверждалось, что селение так назвал шкипер Фридольф Гек – русский мореплаватель, живший в конце XIX века. Назвал в честь своей младшей дочери Елены. Русское имя у чукчей звучало будто бы как «Уэлен». Автор статьи ссылался на рассказ ныне здравствующей дочери шкипера Елены Фридольфовны Васюкевич. Объяснение, конечно, неверное. Еще на картах времен экспедиции Биллингса (1791 г.) это место обозначено «Уэлен», то есть по-чукотски «Черные камни». Каменная россыпь в начале пятикилометровой косы, где расположен поселок.

В июле 1931 года на косе было разбросано всего несколько десятков яранг, а в центре возвышались четыре одноэтажных бревенчатых дома. На одном развевался красный флаг. К нему и направился Травин.

За столом широкоплечий парень разговаривал с темноволосой полной девушкой. Она вскинула на вошедшего карие глаза. А парня как пружиной вынесло из-за стола. – Вот это встреча! Не узнаешь? А бат в Милькове кто давал? Подкорытов.

Мужчины схватились за плечи.

– Я тут председателем рика. Закончил во Владивостоке совпартшколу, – сказал Подкорытов.

– Тогда принимай отчет.

И опять на стол лег неизбежный паспорт-регистратор.

– Нас десять человек русских. Живем коммуной. Это одна из наших, учительница Ася Абрамова, – кивнул Подкорытов на кареглазую. – Вместе едим, вместе покупаем одежду, ну и дружно работаем.

– Работа работой, – вмешалась Абрамова. – А завтра в Наукане «праздник кита». Нас приглашали… Пойдемте, – обратилась она к Травину.

Селение Наукан в те годы – самое крупное на Чукотском полуострове. Шестьдесят яранг, вдвое больше, чем в Уэлене! Жили в Наукане не чукчи, а эскимосы. По бытующим здесь преданиям, они переселились на мыс Дежнева с Аляски и отвоевали право жить на этом круто спускающемся в море мысе на восточной точке Азии.

Науканцы славились как отважные зверобои. Они промышляли не только моржей, тюленей, но даже китов. Животных перехватывали в Беринговом проливе, где проходит морской «тракт», по которому киты кочуют из Тихоокеанского бассейна в Арктический. Здесь их и гарпунили.

От Уэлена до Наукана три часа ходьбы. Когда уэленцы добрались, то застали все население – взрослых и детей, стариков и женщин – на берегу. Ждали охотников.

…С моря показалось множество байдар, буксировавших морского великана. На первой – лучший стрелок. На носу этой лодки в качестве благодарственной дани морю прикреплен кусок бледно-розового сала. По бокам животного надутые нерпичьи шкуры, поплавки. Берег встретил флотилию звоном бубнов, громкими песнями и приветственными криками. Кита разделывали прямо в воде. Потом начался пир. В воздухе плыли запахи вареного. Танцевали, пели, играли в мяч, сшитый из тюленьей кожи. Кто-то притащил оленью шкуру. К ней устремились несколько человек, схватились за края и растянули. Подхватили девушку, кинули ее на середину и стали подбрасывать. Та летала как мяч. И каждый раз вновь оказывалась на ногах. В этом и заключалась игра – не падать на шкуру, а подпрыгивать стоя.