Иван Шевцов - Бородинское поле

• Название: Бородинское поле
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1981

В романе воспроизводятся события битвы под Москвой осенью 1941 года. Автор прослеживает историческую связь героических подвигов советских людей на Бородинском поле с подвигами русского народа в Отечественной войне 1812 года. Во второй книге много внимания уделено разоблачению происков империалистических разведок, вопросам повышения бдительности. Битва идей, которая происходит в современном мире, - подчеркивает главный герой книги Глеб Макаров, - это своего рода Бородинское поле.

---

- Хочу сходить на кладбище, посидеть у могилки, прощения попросить. - Она была очень спокойна, внутренне собрана, и все недавние душевные тревоги остались позади.

Оскар ее понимал и знал, что она не отступит от своего решения. Отговаривать не стал: бесполезно. Лишь сказал:

- Одной тебе ехать нельзя - не тот возраст. Надо, чтоб кто-то сопровождал.

Свои услуги он не стал предлагать, хотя мысль побывать в СССР он лелеял давно. Он знал, что ей нежелательна в настоящее время их совместная поездка.

- Флора со мной поедет, - с уверенностью, удивившей всех, сказала Нина Сергеевна. С Флорой она договорилась раньше.

Ехать в Москву решили в мае: уйдет немало времени на оформление виз. Так оно и получилось.

В Москву прилетели в середине мая. В аэропорту их встречали Святослав и Варвара Трофимовна. Они шли от самолета к аэровокзалу - седая старая женщина в черном платье, с накинутой на плечи белой шалью и держащая ее под руку стройная светловолосая, девушка, одетая в элегантный пепельного цвета брючный костюм, на котором на левой стороне груди красовалась черная лаковая брошь с тремя земляничками. Святослав их узнал еще издали. И опять, как три месяца тому назад, когда здесь, в аэропорту, дочь припала к груди отца-генерала, так старенькая мать припала к груди своего первенца, облаченного в генеральский мундир. Нет, она не плакала, она долго не могла оторваться от груди генерала. А когда подняла голову и посмотрела на сына, то заулыбалась ясной доброй улыбкой. И морщинистое лицо ее, и глаза, оттененные огромными синими кругами, светились теплым, мягким светом тихой радости.

Святослав сидел за рулем, сосредоточенный и взволнованный, а мать рядом - гордая, прямая и счастливая. Деревья вдоль шоссе приветливо сверкали яркой свежестью молодой листвы, играло и переливалось солнце на зеленях и полянах, а Нине Сергеевне казалось, что земля, на которую она ступила после тридцатишестилетней разлуки, справляет какой-то свой праздник, такой торжественный и нарядный. Этот праздник она ощущала в себе самой, в своей вдруг помолодевшей душе. Ей было приятно оттого, что ее будущее, ее продолжение - две разные ветви ее сложной судьбы находятся в эти минуты рядом с ней - в лице ее старшего сына и младшей внучки. И теперь ничто не тревожило и не угнетало ее, а сознание близкого конца нисколько не устрашало, а лишь погружало в умиротворение и покой.

- Варя, а ты мало изменилась, - сказала Нина Сергеевна, обернувшись назад. - Встреть я тебя в толпе на Бродвее, я непременно узнала б. Вот истинно. Когда мы с тобой виделись в последний раз? В день твоей свадьбы. Это перед войной. Ты была вот как Флора сейчас - молоденькая и очаровательная.

- Да что ты, Нина, я скоро буду бабушкой, - сказала Варвара Трофимовна и нежно обняла Флору.

- Когда ты станешь бабушкой, то я стану прабабушкой. Так, кажется? Твой сын женат на моей внучке. Я правильно говорю, Слава?

- Все правильно, мама. Как только я стану дедушкой, так ты автоматически переходишь в разряд прабабушек, - шутливо ответил Святослав и спросил: - Куда едем - ко мне или к Варе?

- Не к тебе и не к Варе, - ответила Нина Сергеевна и после паузы сказала: - Вези меня к отцу, к Глебу…

- Домой или?… - решил уточнить Святослав.

- На кладбище, - тихо ответила Нина Сергеевна, и на лицо ее сразу набежала печальная тень.

- Ну что вы приумолкли? - после долгой паузы заговорила Нина Сергеевна. - Как тебе понравился Виктор? Правда, он на тебя похож? Рассказывал, как вьетнамцы были удивлены, когда увидели вас рядом. - И уже к Флоре: - А ты что ж, стрекоза, молчишь? Стесняешься? Не надо стесняться: тут все свои, родня. Она по-русски хорошо говорит.

- Я не стесняюсь, бабушка, - отозвалась Флора. - Я слушаю и смотрю. Все так интересно. А природа как у нас.

Возле Ваганьковского кладбища - цветочный базар. Нина Сергеевна купила букет алых роз, а Флора - гвоздик. На кладбище было людно в этот погожий майский день. Они шли медленно и молча по центральной аллее, потом свернули влево, в тенистую аллею, зажатую гранитными и мраморными надгробиями. Плиты, памятники, обелиски, кресты. Ограды, ограды - чугунные, железные, стальные. Молодая травка у оград, свежий песок на могилах и торжественная тишина, не нарушаемая, а, пожалуй, дополняемая грачиным граем. У одной могилы со скромным памятником толпился народ. Вся могилка утопает в цветах, а люди все подходят, молча кладут цветы, становятся словно в почетный караул, вполголоса обмениваясь краткими фразами.

- Могила Сергея Есенина, - тихо сказал Святослав.

- Подойдем, - попросила Нина Сергеевна и шепнула внучке по-английски: - Здесь похоронен великий русский поэт, любимец народа. - Она отделила из своего букета одну розочку, подала Флоре. - Положи на его могилу.

Флора положила розу и гвоздику. А какой-то молодой человек, бледный, русоволосый, вдруг начал вслух читать есенинские строки:

Гори, звезда моя, не падай,
Роняй холодные лучи.
Ведь за кладбищенской оградой
Живое сердце не стучит.

………………………….

Я знаю, знаю.
Скоро, скоро
Ни по моей, ни чьей вине
Под низким траурным забором
Лежать придется также мне.
Погаснет ласковое пламя,
И сердце превратится в прах,
Друзья поставят серый камень
С веселой надписью в стихах…

Потом они шли дальше, минуту молча постояли у могилы художника Сурикова. Наконец, пробираясь по узким проходам между оград, вышли к широкой, окрашенной в зеленый цвет ограде, за которой покоились три холмика. Над двумя стояла скромная гранитная плита, и надпись на ней гласила: "Здесь похоронены Вера Ильинична и Трофим Иванович Макаровы". Над третьим холмиком, без всякой надписи, в металлической рамочке, прикрепленной к ограде, висел портрет генерала. Святослав открыл дверцу, и Нина Сергеевна первой вошла за ограду и положила сначала по одной розочке на две первые могилы, а затем весь букет на могилу Глеба Трофимовича. Потом и Флора вошла за ограду и возложила гвоздики на могилу дедушки.

- Летом поменяем ограду и поставим памятник, - нарушил молчание Святослав.

Нина Сергеевна села на скамеечку внутри ограды и попросила оставить ее здесь одну. Варвара Трофимовна и Святослав переглянулись. Правильно поняв их взгяды, Нина Сергеевна сказала:

- Не беспокойтесь за меня, не заблужусь. Отдохну немного и приду к машине. Я запомнила твою машину и место, где она стоит. И ты, Флора, иди с ними.

Ей не перечили. Оставшись одна, Нина Сергеевна погрузилась в воспоминания. Она не спеша всматривалась в портрет, находя в нем знакомые и незнакомые черты. Думы и воспоминания плыли неторопливо, поднимая из глубин души волнующие, трогательные чувства. И она заговорила, мысленно, без слов, обращаясь к портрету, словно перед ней был живой ее первый муж, первая любовь:

"Вот, Глебушка, прилетела я к тебе издалека, прилетела, чтоб нам потом уже больше не разлучаться. А раньше не могла, не хотела судьбу твою беспокоить. Не суди меня строго - не могла. Скоро свидимся, там обо всем и поговорим. Состарилась я, Глебушка, устала от жизни. Оглянусь назад - сколько прожито-пережито всякого - и хорошего и худого. Всяко бывало - и голод, и холод, и нужда, и война распроклятая. И достаток потом был, богатство на чужой стороне. Только счастья нет. Не в богатстве оно. Да что я бога гневлю - было счастье, было: тогда, до войны, когда мы с тобой молоды были, счастливы. Ни дворцов у нас с тобой не было, ни автомобилей, у тебя две шинелишки - походная и выходная. Да у меня два-три платьица и одни туфельки. А мы были счастливы, и детишки наши, Славик да Наташа, росли при нас счастливыми. Бог миловал их, живы остались, и теперь внуки у нас есть, и правнуки будут. Радость наша, будущее наше. Только боязно мне, Глебушка, за их будущее. Много черного зла на свете накопилось - алчного, завистливого и жестокого… Но не буду, не буду, Глебушка, прости меня. Я что сказать еще хочу: когда ты умирал, я чувствовала, я места себе не находила. Как это, почему? Никто не знает. А теперь прощай. До скорой встречи. Я еще никому не говорила, тебе первому: я ведь насовсем приехала. Обратной дороги мне нет. Так уж, видно, судьбой предназначено: где начинал свой путь, там и кончай. Начало с концом должны сомкнуться на родине. Тут моя родина".

Она тяжело поднялась, поправила гвоздики на могиле, которые, как ей казалось, Флора положила неаккуратно, вышла из ограды, осмотрелась. Сверху, сквозь зеленую листву ветвей, струился мягкий луч и таял над вечным покоем. Нине Сергеевне казалось, что это небо посылает на землю свою благодать, и от такой мысли на душе ее было легко и тихо, только мысли роились в голове неудержимо, бродили и ширились. Им было тесно, они напирали, требовали выхода. Их надо было излить, высказать. Это били думы, которые копились в ней долгие годы там, далеко за океаном, думы о родине, о превратностях судеб людских и о мире. Да, да, именно о мире. Все те годы, которые начались с победного сорок пятого, там, в Америке, она жила в тревоге за судьбу мира, потому что постоянно только и слышала о третьей мировой войне, которая неизбежно окончится катастрофой для всего человечества, и прекрасная планета Земля будет превращена в сплошное кладбище. Зачем, почему, во имя чего люди и страны должны враждовать друг с другом?