Иван Шевцов - Бородинское поле

• Название: Бородинское поле
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1981

В романе воспроизводятся события битвы под Москвой осенью 1941 года. Автор прослеживает историческую связь героических подвигов советских людей на Бородинском поле с подвигами русского народа в Отечественной войне 1812 года. Во второй книге много внимания уделено разоблачению происков империалистических разведок, вопросам повышения бдительности. Битва идей, которая происходит в современном мире, - подчеркивает главный герой книги Глеб Макаров, - это своего рода Бородинское поле.

---

- Где вас взяли в плен? - были первые слова командарма, сказанные по-немецки.

Леонид Александрович знал язык неприятеля, и эта деталь, кажется, обрадовала Гальвица, что-то обнадеживающее вспыхнуло в его глазах и в тот же миг погасло. Гальвиц знал русский язык, но решил это скрыть. Он заговорил по-немецки осторожно и тягуче:

- Я был пленен, господин генерал, в пути, когда ехал из штаба девятого корпуса в штаб четвертой танковой армии. Ваши разведчики или передовые части внезапно атаковали нас… Это было так неожиданно. - Он подернул плечами и прикрыл на миг затуманенные глаза.

- Что вы делали в девятом корпусе и с каким заданием ехали в штаб генерала Гёпнера? - на этот раз спросил командарм через переводчика.

- Я военный историк, что-то вроде летописца. Я не солдат и не сделал ни одного выстрела. Я прикомандирован к штабу фельдмаршала фон Бока, - холодным и вежливым голосом ответил Гальвиц и, скривив тонкие губы в ядовитой улыбке, прибавил: - Теперь уже фон Клюге. Вам, очевидно, известно, господин генерал, что Гитлер отстранил от должностей фельдмаршалов Браухича, Бока, Рунштедта и Лееба. Он назначил себя главнокомандующим.

Это мы знаем, - перебил его Говоров, а про себя заметил, что Гальвиц в отличие от других военнопленных говорит просто Гитлер, а не фюрер. - Продолжайте отвечать на вопрос.

- Восьмого декабря Гитлер отдал приказ войскам перейти к обороне. Строить несколько оборонительных линий в глубину. Ваше контрнаступление создало тяжелую ситуацию на участке четвертой танковой армии, и генерал Гёпнер отдал приказ на отвод своих войск.

Это была неожиданная новость, и Говоров переспросил:

- Откуда у вас такие сведения?

- Вы можете мне верить, господин генерал, эти сведения вполне достоверны. - Гальвиц смело встретил недоверчивый взгляд командарма, он уже несколько успокоился, покорясь чужой воле, и вел себя непринужденно.

- Так все же зачем вы ехали в штаб четвертой танковой? - напомнил Говоров с небрежной отчужденностью.

- Я не хотел оставаться в войсках, которым неприятель создал угрозу окружения. Я имею в виду девятый корпус.

- Хотели избежать окружения и попали в плен, - язвительно воскликнул Говоров.

- Ирония судьбы, - с грустью отозвался Гальвиц и, не дожидаясь последующих вопросов, прибавил: - Впрочем, у меня нет претензий к судьбе. А потом - рано или поздно это должно было случиться.

- Вы давно пришли к такому выводу? Или это… инстинкт самозащиты?

Гальвиц уловил в вопросе генерала скрытую иронию. Глаза его сделались непроницаемыми, он облизал сухие губы и, как человек, у которого задели самолюбие, заговорил отрывисто и с усилием:

- Вы можете меня расстрелять, господин генерал. Смерти я не боюсь. И если мне хочется остаться в живых, то только затем, чтоб убедиться в своих предположениях о будущем. Хотел бы я знать: чем кончится безумная затея Гитлера, что станет с моим народом и отечеством? А что касается вашего вопроса о том, когда я прозрел, то буду откровенен: в эти жуткие месяцы сражения под Москвой.

- И как вы представляете это будущее? - с некоторым любопытством спросил Говоров.

- Ваше неожиданное наступление создало в нашей армии и в верховном командовании нечто подобное шоку. Оно ошеломило, повергло солдат и офицеров в уныние. Дух армии упал, а следовательно, подорвана вера. И все понимают, что повинны в этом не Браухич и Бок.

Говоров перебил его неожиданным вопросом:

- А почему Гитлер и вообще фашисты ненавидят славян? Мне кажется, славяне никогда не нападали на немцев и не угрожали им.

- Это в общем так, все верно. Но славяне многочисленны. Они - непосредственный сосед германцев и владеют огромной территорией с несметными природными богатствами, чего не хватает немцам…

- Жизненного пространства, - презрительно усмехнулся Говоров и тут же спросил: - Ну а евреев? Они же не столь многочисленны, как славяне.

- Там другая причина, - ответил Гальвиц. - Гитлер ненавидит их как своих конкурентов. Ведь они считают себя особой, богом избранной нацией и тоже претендуют на мировое господство.

- Вы нацист? - Говоров испытующе уставился на Гальвица.

- Формально я состою, в партии, но по убеждению - нет.

- А вы не считаете, что вы изменили своему фюреру и Германии?

Вопрос этот, видно, несколько смутил доктора истории. Лицо его невольно зарделось, губы задрожали в жалкой улыбке. Ответил, выплевывая жеваные слова:

- Я никогда не был поклонником Гитлера и никогда не ставил знака равенства между ним и отечеством.

Чувствуя себя уязвленным и подавленным, он опустил глаза и склонил голову. Он понимал свое положение и, надо думать, жестоко страдал. Не меняя позы и не поднимая головы, он произнес тихо и с чувством:

- Прошу вас поверить в искренность моих слов.

Леонид Александрович, внимательно наблюдая за Гальвицем, задавал себе вопрос: искренне тот говорит или играет, спасая свою шкуру? Решил: пожалуй, искренне. После долгой паузы спросил по-немецки:

- А скажите, герр доктор, среди офицеров и генералов рейха есть такие, которые смотрят на события вот так же, как вы, то есть разделяют ваши взгляды?

Гальвиц устало поднял голову, медленно и задумчиво посмотрел в пространство. Ответил тихо и грустно:

- К сожалению, немного. Но после этого поражения их становится больше. С каждым днем. И генералов, и офицеров. Начинают думать. В частности, генерал-полковник Гёпнер. Я его хорошо знаю.

- И что же, по-вашему, командующий танковой армией, любимчик Гитлера, не верит в победу? Делает дело, в которое не верит?.. Я так вас понял?

- Не совсем так, господин генерал. Гёпнер не верит в военный талант Гитлера.

Говоров знаком приказал увести пленного. Затягивать разговор не было времени и смысла. Затем с членом Военного совета и начальником штаба армии они обсуждали положение в свете того, что сообщил Гальвиц. Да, в результате нашего наступления, стремительного форсирования Москвы-реки и овладения Колюбакино над девятым армейским корпусом фашистов нависла угроза полного окружения. Немцы это понимают. Видно, не очень считаются с категорическим приказом фюрера оборонять каждый метр, если командующий четвертой танковой армией генерал-полковник Гёпнер отдал приказ на отход. Возможно, с разрешения Клюге или самого Гитлера.

Говоров пригласил к себе начальника разведки. Сведения Гальвица об отходе четвертой танковой подтверждались. Надо бы сообщить об этом в штаб фронта. Но прежде надо быть уверенным в достоверности сведений о приказе Гёпнера. Гальвиц внушал ему доверие, но он мог быть плохо информирован. Говоров позвонил генерал-майору Орлову - командиру мотострелковой дивизии, наступавшей на главном направлении. Тот доложил, что дивизия ведет ночной бой, медленно продвигаясь вперед: на всех участках противник оказывает серьезное сопротивление.

Только закончил разговор с Орловым, как позвонил его сосед - генерал-майор Лебеденко, командир стрелковой дивизии. Полки Лебеденко также продвигались с боями. Противник на отдельных участках бежит, бросая технику и оружие. Есть пленные.

Далеко за полночь командарм позвонил начальнику штаба фронта, доложил обстановку и сообщил о приказе генерала Гёпнера. Василий Данилович Соколовский сказал, что штаб фронта уже имеет эти сведения, и тут же предъявил свои претензии: командование фронта считает, что темп наступления пятой армии слишком замедлен. Генерал Жуков недоволен и спрашивает: почему до сих пор не введен в бой кавалерийский корпус Доватора?

Говоров сказал, что наступление кавкорпуса намечено на завтра, и, вспомнив, что сейчас уже глубокая ночь, поправился: точнее, уже сегодня. Потом вместе с членом Военного совета и начальником штаба армии, склонясь над оперативной картой, обсуждали положение дел в секторе своей армии.

Усталость брала свое, сон одолевал, и, порешив все первостепенные вопросы, командарм позволил себе часок-другой вздремнуть. Но как только голова его коснулась подушки, Леонид Александрович понял, что сразу не сможет уснуть, что тот сон, который атаковал его полчаса назад, теперь отступил, а на смену ему подкрались подстерегавшие его мысли о недавнем разговоре с немецким доктором истории. Казалось, ничего такого особенного не услышал он от Гальвица, и мысли его не были новы для Говорова, но то, что он слышал их из уст врага, немца, фашиста, беспокойно отзывалось в душе и наводило на размышления. Сила духа, нравственное превосходство - вот главный фактор в победе.

Размышляя об историческом прошлом своего народа, о героических традициях, Леонид Александрович вдруг нашел образное сравнение: история нации - это все равно что корни дерева. Чем глубже и сильней эти корни, тем могущественней дерево, ибо корни его питают. Подруби корни - дерево зачахнет и в конце концов погибнет.