Иван Шевцов - Бородинское поле

• Название: Бородинское поле
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1981

В романе воспроизводятся события битвы под Москвой осенью 1941 года. Автор прослеживает историческую связь героических подвигов советских людей на Бородинском поле с подвигами русского народа в Отечественной войне 1812 года. Во второй книге много внимания уделено разоблачению происков империалистических разведок, вопросам повышения бдительности. Битва идей, которая происходит в современном мире, - подчеркивает главный герой книги Глеб Макаров, - это своего рода Бородинское поле.

---

Он возбудился до такой степени, что, прикрыв глаза, уже явственно видел сверкающую золотом собственную статую. Но как только открыл глаза - радужное видение исчезло. Вместо золотого монумента перед ним был все тот же глобус, повернутый теперь не Америками, а той противоположной стороной, на которой маленькой точкой значилась Москва. И эта крохотная точка погасила веселые искры в его глазах, развеяв сладкие грезы. Пришлось признаваться самому себе в непростительной ошибке: не в ту сторону пошел. Но исправить эту роковую ошибку он уже не мог. Потерянного не вернешь. Он вспомнил Наполеона… О Наполеоне он всегда вспоминал с небрежной снисходительностью. Он не мог позволить сравнить себя с каким-то легкомысленным французиком, взлеты и падения которого были чистой случайностью, суммой обстоятельств, лишенных логической закономерности. Не с большим почтением он относился и к предшественникам Наполеона, всем этим цезарям, чингисханам, тамерланам. У них не было размаха, не было идеи, хотя бы самую малость напоминающей идею "Майн кампф". Они не владели полководческим и государственным гением, которым одарил всевышний его, Адольфа Гитлера. Нет, он еще не сказал своего слова в истории, которое он должен, обязан сказать. И непременно скажет. Признание Йодлю было лишь постыдной минутной слабостью. Он не сложит оружия, пока в его распоряжении останется хоть один батальон. Он поведет этот батальон в последнюю контратаку и, если судьбе и богу будет угодно, погибнет вместе с последним солдатом. Может, этим солдатом будет последний немец. И пусть! Пусть гибнет нация, оказавшаяся недостойной своего фюрера. Значит, она того заслужила, такова ее историческая судьба. Да сгинет народ, недостойный своего повелителя.

Гитлер с силой ударил по глобусу, и тот бешено завертелся. Он смотрел на этот мелькающий пятнами вихрь мутными глазами и уже не различал ни океанов, ни материков. Ему виделось сплошное белое, заснеженное поле, над которым со свистом и завыванием мела жестокая, обжигающая поземка.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Все что угодно мог себе представить полковник Густав фон Гуттен, только не то, что творилось на фронте под Москвой в эти морозные январские дни.

До конца 1941 года вверенный ему пехотный полк, доукомплектованный и экипированный, размещался во Франции, и новый, 1942 год встречали у берегов Ла-Манша, а 8 января уже занимали оборону во втором эшелоне дивизии в сотне километрах от Москвы.

Фон Гуттен гордился своим полком: его костяк составляли ветераны, прошедшие боевую закалку в сражении на реке Сер в мае 1940 года, а сражение было жаркое и ожесточенное, с достойным противником, каким показали себя солдаты и офицеры 6-й французской армии. Там были атаки и контратаки, были убитые, раненые и пленные, горели танки и падали на землю горящие самолеты. Все было как на серьезной войне. Но то, что происходило здесь, опрокидывало все прежние представления Гуттена о военных действиях вообще и непобедимой армии фюрера в частности. То, что творилось здесь, на участке, обороняемом дивизией, в которую в чрезвычайной спешке был влит полк Густава Гуттена, полковник мог бы назвать кромешным адом, бедламом и еще черт знает чем, но всему происходящему он не мог найти объяснения. А Гуттен по складу своего характера был аналитиком, и всякое явление порождало в нем "вопросы: "почему?", "где причина?" и "кто виноват?". Все, что он слышал раньше о событиях на Восточном фронте, не имело ничего общего с тем, что он увидел воочию, и не просто увидел, а стал соучастником этих "кошмаров и безобразий", как выразился его адъютант лейтенант Август Кольб, тот самый Кольб, который в битве на реке Сер спас жизнь Густаву Гуттену.

Полковник Гуттен видел позорную, по его мнению, картину не отхода и даже не отступления, а бегства полков первого эшелона их дивизии. Через оборонительные позиции, занимаемые полком Гуттена, проходили не подразделения регулярных войск, а какой-то сброд физически и нравственно надломленных и растерянных людей, многие из которых не имели оружия. Из отрывочных, сумбурных рассказов этих бегущих, которых Гуттен даже стыдился назвать своими соратниками, он узнал, что ночью советские солдаты ворвались в их окопы, завязался скоротечный рукопашный бой, жестокий и кровопролитный… В итоге многие солдаты фюрера пали смертью храбрых, раненые остались на поле боя, иные взяты в плен, от полка уцелело не больше батальона. И самое немыслимое безобразие, что до глубины души возмутило полковника, - это сообщение о том, что вся полковая артиллерия в целости и исправности, все минометы и тяжелые пулеметы с боеприпасами оставлены неприятелю. Неслыханный позор, которому Густав Гуттен не мог найти не только оправдания, но просто объяснения.

Успешная ночная атака русских, занявших передовые траншеи немецкой обороны, если не удручающе - этого не мог допустить Гуттен, - то, во всяком случае, и не ободряюще подействовала на солдат да и на некоторых офицеров его полка, таких, например, как командир второго батальона майор Розенберг, просивший усилить его танками.

Полковник вспомнил, как в ночь под Новый год лейтенант Кольб провозгласил тост за то, чтобы каждый солдат и офицер убил на Восточном фронте не менее десяти русских. Гуттен тогда осторожно поправил своего ретивого адъютанта:

- Десять коммунистов, Август.

- Не вижу разницы между коммунистами и русскими, - отозвался изрядно захмелевший толстяк майор Розенберг. - Одна цена. Все они славяне, все - исконные враги Германии и фюрера.

Шли вторые сутки, как полк прибыл на Восточный фронт, и ни он, полковник Гуттен, ни его адъютант лейтенант Кольб не убили ни одного русского, а майор Розенберг доносил, что его батальон понес потери от массированного огня русской артиллерии.

Полк Гуттена занимал оборону по восточной опушке леса, смешанного, со множеством полян, кустарников и мелколесья. Полковник считал эту позицию удобной: тылы были укрыты в лесу. Правда, на правом фланге, на участке первого батальона, местность была открытая, но зато перед окопами серой от кустарников змеей извивался овраг, служивший препятствием для танков. Оборонительный рубеж был оборудован загодя - железобетонные колпаки на пулеметных гнездах, блиндажи, окопы полного профиля, соединенные ходами сообщения, траншеи, колючая проволока, минные поля - словом, все условия для длительной жесткой обороны, способной сдержать мощный натиск наступающего противника.

В тылу первого батальона, в большом селе, от которого уцелело меньше половины строений, располагался штаб дивизии, а невдалеке от него, на опушке леса, между стыком первого и второго батальонов, - штаб полка.

Густав Гуттен не любил засиживаться в штабе, он предпочитал управлять боем со своего НП, где кроме адъютанта и ординарца - постоянных спутников полковника - находились еще два солдата и ефрейтор.

До полудня полковник побывал в ротах первого и второго батальонов, выслушивал доклады офицеров о готовности сражаться до последней капли крови, в изумленных и таких пытливо-пристальных взглядах солдат читал немые вопросы, на которые у него не было ответов. И тогда он обращался к ним с прочувствованным напутствием:

- Солдаты! Нам выпала высокая честь нанести решающий удар по коммунистам. Я верю, что как и на реке Сер, так и здесь, у стен русской столицы, вы не дрогнете. Мы снова покажем всему миру, на что способен… - он хотел сказать "непобедимый", но, вспомнив отступающие полки первого эшелона, опустил такое привычное, любимое им слово, после некоторой паузы продолжал: - солдат великой Германии. Мы выполним приказ фюрера и не отступим ни на один сантиметр…

Ему хотелось говорить еще и еще возвышенные и клятвенные слова, хотелось сказать о том, что вверенный ему полк не допустит позора, но перед глазами так еще зримо стояла картина бредущих без оружия, раненых и обмороженных, морально подавленных солдат, и он решил, что лишние слова могут снизить весомость сказанного.

Не заезжая в штаб, полковник прямо из второго батальона направился на свой НП, расположенный на косогоре менее чем в полукилометре от КП. Отсюда в этот ясный морозный солнечный день далеко просматривался правый фланг обороны полка - там находился сейчас первый батальон, - хорошо был виден и передний край до самых окопов первого эшелона, оставленных прошлой ночью соседним полком и занятых русскими.

Полковник наводил окуляры стереотрубы именно на эти окопы, старался рассмотреть того грозного и сильного неприятеля, который опрокинул и обратил в бегство целый полк. По его мнению, наступающие должны были иметь по меньшей мере пятикратное численное превосходство. Но, как ни всматривался полковник в занятые русскими окопы, не находил там сколько-нибудь значительного оживления. Отдельные позиции казались и вовсе пустыми, и это наводило Густава Гуттена на злые и укоризненные мысли по адресу тех своих собратьев по оружию, которые столь поспешно отступили, не приняв боя совсем малочисленного неприятеля. "Просто не разобрались ночью, поддались панике и бросили позиции, позорно бежали", - думал полковник, а вслух сказал, не отрывая глаз от стереотрубы: