Олег Смирнов - Неизбежность

• Название: Неизбежность
• Автор: Олег Смирнов
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: О войне
• Год: 1985
• ISBN: ИБ N 4299

Август 1945 года. Самая страшная война XX века, перемоловшая миллионы человеческих жизней, близится к концу. Советские войска в тяжелых кровопролитных боях громят японскую армию...

Эта книга - продолжение романа "Эшелон", по мотивам которого снят популярный телесериал.

Это - классика советской военной прозы.

Это - правда о последних боях Второй мировой.

Это - гимн русскому солдату-освободителю.

Читая этот роман, веришь в неизбежность нашей Победы.

"Каким же я должен быть, чтобы оказаться достойным тех, кто погиб вместо меня? Будут ли после войны чинодралы, рвачи, подхалимы? Кто ответит на эти вопросы? На первый я отвечу. А на второй?".

Роман Олега Смирнова «Неизбежность» посвящен финальным событиям второй мировой войны, ее "последним залпам"-разгрому и капитуляции японской армии в 945 году. Стремясь к сознанию широкой панорамы советскояпонской войны, писатель строит сложное, разветвленное повествование, в поле действия которого оказываются и простые солдаты, и военачальники.

В романе «Эшелон» писатель рассказывает о жизни советских воинов в период между завершением войны с фашистской Германией и начадом воины с империалистической Японией.

---

Комбат и полковые офицеры в сердцах ругаются; прикидывают, по какой тропе отошли японцы, и решают: марш-бросок, будем преследовать противника по горячим следам. Ох, и дался нам этот марш-бросок! Не заботясь уже ни о какой звукомаскировке, бухая сапожищами, бренча оружием и котелками, мы побежали на юго-запад от базы. Бежали по одному, по двое. Страхуясь, помогая друг другу, добрались до просеки и по ней рванули вовсю. Я бежал, стараясь все-таки быть во главе роты, и сердце у меня бабахало, пот заливал глаза, и почему-то екала селезенка.

Ничего, вперед! А что впереди? Бой! Тяготились проверкой увольнительных и стоянием на посту, так получите бой, достойный фронтовиков!

Мы нагнали японцев километра три спустя. Они встретили нас ружейно-пулеметпым огнем. Ведя фронтальный огонь, батальон развернулся и окружил лощину. Деваться японцам было некуда.

Или плен, или смерть. Кто предпочел первое, кто второе, но поперву все дрались отчаянно. На каждую нашу попытку сблизиться отвечали пулеметными очередями — пулеметов у японцев было больше, чем винтовок, и на очереди они не скупились. Пули вжикали у виска, стригли ветки, откалывали кусочки гранпта, с визгом рикошетили. Наше командование думало было послать парламентера, но не рискнуло. Покричали в рупор, чтоб сдавались.

По-русски и на смеси японского с китайским. Ответом былн хлесткие очереди. Да это попятно: смертники есть смертники.

Подъехала полковая артиллерия, и комбат решил: обработаем лощину сорокапятками. Ударили пушки. Выстрелы чередовались с разрывами, а затем сплошной гул затопил лощину. Вздымались куски землп и деревьев, загорелся подрост, дымом заволокло кусты. Пороховая гарь и вонь шибали в ноздри.

Ракета взмыла, рассыпалась зеленоватыми брызгами. Я заверещал в свой свисток на шнурке и крикнул:

— Первая рота, встать! Вперед!

Засвистели и закричали и другие ротные, и стрелковые цепи начали перебежками передвигаться к лощине, впритирку к огневому валу. Пушкари перенесли огонь в центр лощины, а потом и вовсе прекратили стрельбу, чтобы не попасть в своих. Пули над нами посвистывали, но гораздо реже, чем в начале боя: артиллерия потрудилась не зря. Еще одна зеленая ракета комбата повисла над лесом, и я крикнул:

— Первая рота, в атаку! Ура!

Взводные и отделенные, а там и вся рота подхватили этот клич. «Ура» вскипало и на других участках — вскипало, крепло, не опадало. Я бежал за цепью, приволакивая ушибленную о валун ногу — в атаках часто вот так стукаюсь обо что-нибудь, — хрипло дышал, хрипло выкрикивал:

— Бегом, бегом! Правей, правей! Ура!

Вряд ли меня слышали, по командовал и чувствовал некоторое успокоение: все правильно, коль командую. И еще испытал иезабытый азарт атаки, когда уже не обращаешь внимания на пули, поддаешь ходу и ненароком опережаешь своих солдат. А казалось, откуда силы? До этого же был какой марш-бросок! Ничего, силы нашлись.

— Ура, ребята! Ура! Бей их. круши! — кричал я больше для себя, чем для подчиненных. В подобных командах опи вряд лп нуждались.

Где-то вскрикнули, кто-то упал. Чей-то мат, чей-то стоп. Пулеметные и автоматные очереди. Разрывы гранат. При вспышках осветительных ракет вижу, как, сеутулясь, бегут паши солдаты, как стреляют, мечут гранаты, схватываются в рукопашной: короткая очередь, удар прикладом. Я и сам всаживаю очередь в подвернувшегося японца со вскинутым ножом и, не успев даже подумать о нем, бегу дальше, в гущу схватки. В клубах дыма мелькают Логачеев, Кулагин, Нестеров. Погосяп, Симопепко, Рахматуллаев. Успеваю пх узнать. Живые! И еще кто-то бежит, которого не могу узнать, и еще кто-то. Дым заволакивает. Уже попадаются японцы с поднятыми руками, оружие отброшено. Валяются убитые, корчатся вспоровшие себе животы, мы перепрыгиваем через них, бежим дальше. Глотка пересохла. Ноги подгибаются. Бреду по поляне, собираю бойцов, сбиваю в кучу сдавшихся японцев. Раненым — нашим и японцам — оказывают первую помощь. Наших убитых, слава богу, не видно. Комбат приказывает раненых на носилках и плащ-палатках выносить на дорогу, а остальным — и нашим и японцам — тушить пожар. Помоему, комбат поступил соответственно. Пожар может разойтись и погубить изрядно леса, а лес — богатство. Китаю пригодится. И мы лопатками, шинелями, плащ-палатками, гимнастерками сшибаем пламя, закидываем его землей, затаптываем сапогами.

Была и еще рискованная операция — брали переодетых в красноармейскую форму бандитов. Ночью хунхузы — уж неведомо, как они раздобыли нашу новехонькую одежду, может, с воинского склада уперли, — взяли дом купца-галантерейщика. Проникли туда под видом патруля, от имени военного коменданта, якобы проверить, не находятся ли там подозрительные лица. Проникли, закрыли двери на запоры и учинили дикое: женщин и девочек изнасиловали и зарезали, мужчин тоже исполосовали ножами, ограбили жилье и лавку и скрылись. Но купец остался жив, истекая кровью, он проковылял за бандитами и увидел, в какой дом они зашли с добычей. Добрался до военной комендатуры — и дежурному коменданту: "Я цестпый купеза, а васа солдата…" Ему не поверили, но купец твердил: в советской военной форме, были не только черноволосые, но и светлые.

Моя рота оцепила дом, где засели бандиты. На предложение выйти и сдаться долго молчали, потом начали стрелять через окна и двери. Мы тоже стреляли в окна и двери, по это не было выходом из положения. Не сдаются — нужно штурмовать. Дожили: подставляем башку под пулп какой-то бапдитни. Но надо. И, размыслив, я вызвал добровольцев, отобрал из них пяток человек во главе с парторгом Миколой Симопепко. Пока мы отвлекали хунхузов огнем, эти пятеро залезли на крышу, по крыше пробрались к задней степе, разбили глухое окно и ворвались в дом, в воровской притон. Едва там затрещали наши автоматы, рота пошла на приступ, и мы также ворвались внутрь. Хунхузов ликвидировали: китайцы, маньчжуры и двое русских парней, дети белоэмигрантов.

Проверяя на улицах Ванемяо своих патрульных, я встретился со старшим сержантом Геннадием Базыковым, командиром орудийного расчета, Героем Советского Союза. Обнялись, расцеловались. Он спросил, как воевалось в составе передового отряда.

Я ответил:

— Нормально.

И спросил его, как воевалось пушкарям в составе нашей дивизии. Он ответил:

— Нормально…

Мы посмеялись, выкурили по сигарете, Гена сообщил мне, что, по непроверенным данным, дивизия представлена к почетному наименованию «Хинганская». Порадовались. Гена сказал:

— Если присвоение состоится, будет звучать так: ОршапскоХингапская. Красиво?

— Красиво, — сказал я, и мы разошлись.

Здорово, если дивизия получит наименование Хинганской!

А что присвоят танковой бригаде полковника Карзапова? Может быть, и она будет Хинганской?

Затащили к себе офицеры дивизионной многотиражки "Советский патриот". Угощали ханжой, расспрашивали о действиях в передовом отряде, чиркали в блокнотиках, обещали написать.

Я сказал:

— Делюсь не для того, чтобы обязательно описывать. Просто вспомнилось…

Редакционная холостежь зашумела:

— Узнаем скромника Глушкова! Накажем! Распишем по первое число! В герои произведем!

Полный, солидный майор-редактор принялся их утихомиривать:

— Перестаньте, юноши! Что лейтенант о вас подумает?

Тогда пустились критиковать постановку гарнизонной и караульной службы: дескать, много формализма. Пожилой редактор оборвал:

— Перестаньте вольтерьянствовать!

Ему ответили:

— Не будем вольтерьянствовать — будем пьянствовать!

Но редактор сказал: "Не остроумно" — и завинтил баклагу с ханжой.

35

Война еще формально не окончилась, но живых людей можно понять: мы считаем, что фактически уже кончилась. Шесть лет бушевала вторая мировая, как раз первого сентября тридцать девятого гитлеровская Германия напала на Польшу, и пошлопоехало. Ныне на Дальнем Востоке мы подводим ее итоги, плачевные для агрессоров: Германия разбита, Япония разбита, так-то играть с огнем, самим можно сгореть. Мы в чужом огне не сгорели, мы выжили, и нам надо думать о послевоенной жизни. Все мечтают разъехаться по домам, одни старшина Колбаковский не рвется: его дом — армия, он и дальше будет сверхерочшгчать. Он так прямо и говорит:

— Покеда не выгонят по старости, буду тянуть армейскую лямку. Не представляю себе другого-то существования…

А солдаты вполне представляют. У всех твердые, продуманные планы, о которых говорится во всеуслышание. Чаще прочих на эту тему распространяются Толя Кулагин, Логачеев, Погосян и Вадик Нестеров. Кулагин заявляет:

— Робя. кто куда, а я в сберкассу… Кто куда, а я обратно в сельское хозяйство, в полеводство. Хлеб выращивать — что благородней, а? И буду я уже не звеньевой, а бригадир. Растп надо. Может, и предколхоза стану. Учитывая мои фронтовые заслуги.