Далия Трускиновская - Корзинка с бриллиантами

• Название: Корзинка с бриллиантами
• Автор: Далия Трускиновская
• Издательство: Фолио-Пресс
• Жанр: Детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-7627-0002-X

Цирк — это сила, грация, красота… А для героини повести, студентки-первокурсницы, он еще стал работой, центром запутанной детективной истории с кражей бриллиантов и жёсткой школой взросления.

---

Вызвав таким образом генеральскую дочку на соревнование, я молча взяла у нее корзинку и подумала про Гаврилова. Ведь он тоже всего добился сам. Его сманили с ипподрома, когда он был почти мальчишка. У него не было папочки в звании народного артиста, он не женился на аттракционе, он просто работал. И вот у него свой номер, да еще какой номер! Он и пятку-то покалечил, потому что работает без послаблений.

Опять мысль о Гаврилове пришла мне на выручку. Я коротко простилась с генеральской дочкой — а о чем нам, собственно, разговаривать, о Макарове, что ли? — и понеслась назад, в цирк.

Корзинку я, естественно, повесила на шею. В последний раз. Когда я теперь еще нацеплю настоящие бриллианты!

* * *

Обратно я ехала уже городским транспортом. А он тащится, как катафалк. И получилась такая арифметика — мы с Ириной опоздали минут на двадцать. Пока я нашла корзинку и прибежала на остановку, прошло еще чуть ли не полчаса. И катафалка я ждала тоже невесть сколько, так что даже подумала — надо было попросить генеральскую дочку подвезти меня к цирку! На машине-то — раз плюнуть. Набраться нахальства и попросить — она бы не отказала.

В общем, я оказалась в цирке как раз, когда клоуны Витька с Сережкой работали «Канат». Я узнала эту репризу еще в фойе по музыке и не удержалась — выглянула в боковой проход.

Они поставили «Канат» совсем недавно, все время придумывали новые корючки, а потом, после представления, ругались так, что их гримерную все за версту обходили. Это у них просто такой творческий процесс.

Под невыносимо-восточную музыку Витька с Сережкой в полосатых халатах шли по воображаемому канату, шли и встретились, и начали спихивать друг друга. Потом Витька свалился с каната, ухватился за Сережку, тот стал его втягивать, а зал за животы хватался от смеха. Потом они вообще запутались в этом канате. У меня было полное ощущение, что я его вижу, этот грязный и лохматый канат, ей-богу! Может, потому, что они репетировали с настоящим канатом?

А потом вдруг пошла музыка Гаврилова.

Мне некогда было разбираться, почему переставили номера. И я даже обрадовалась — значит, он сейчас освободится, и мы торжественно пойдем возвращать корзинку Кремовской.

Он выехал и увидел меня.

Я взяла двумя пальцами корзинку, висевшую на шее, и с торжествующим видом показала ему — мол, порядок! Он едва заметно кивнул. И тут я поняла, что ему не сделали блокаду. Как, каким образом я это поняла — не знаю. Но он носился по кругу, превозмогая боль. Наверно, я почувствовала эту боль, со мной иногда бывают такие парапсихологические штучки. Когда Макаров выступал с кошмарной ангиной, у меня тоже разболелось горло.

Гаврилов работал весь номер полностью, как будто назло тем, которые торопились к чемоданам. Он работал честно, потому что публике все равно, болит у него нога или не болит. Публика платит за билеты и желает получить за свои деньги полновесный товар. И она права! Поэтому оболтус в синем гусарском мундире, престарелый оболтус с арапской черной физиономией скачет по кругу, и ноги в синих лосинах и сверкающих сапогах разъезжаются в шпагат, чтобы между двумя жеребцами пробежал третий.

Когда дошло до барьеров, он накинул на левую кисть петлю цигли. И сразу же стал выглядеть как-то увереннее. Я знала, что ему стыдно пользоваться этой штукой. Выходит, без нее он все-таки боялся… боялся? Гаврилов?

Я не успела додумать эту мысль до конца. Первый и второй барьеры он взял хорошо, он скакал на Хрюшке и Саньке, остальные лошади попарно брали те же барьеры «мордой в хвост». Но на третьем сволочь Хрюшка подался вбок. Цигля натянулась — и лопнула! Гаврилов спиной вниз полетел под копыта. Я завопила. Конечно, не я одна тогда кричала — наверно, все женщины в зале. Но я услышала только свой голос. И опрометью кинулась за кулисы. Когда я подбежала к форгангу, униформа уже внесла Гаврилова, положила на пол и принимала бегущих с манежа лошадей. Артисты и служащие сбегались со всех сторон — даже те, кто уже выгонял вагончики клетки-переходника, бросили их.

— …а Борька понял, что хозяин упал, не захотел прыгать и вскинулся… а Ромка метнулся и опрокинул на него барьер!.. — услышала я, это униформа впопыхах отвечала на вопросы. Я отпихнула Эдика и пробилась к Гаврилову.

Его почему-то окружали одни женщины. Вокруг головы Гаврилова была кровавая лужа. Коленями в этой луже стояла Любаня и пыталась расстегнуть гусарский мундир.

Я остановилась, как вкопанная. У меня от ужаса даже руки онемели. И я стала озираться — да неужели же никто ему не поможет? И увидела, что джигиты и Витька с Сережкой окружили Хрюшку и возятся с его седлом. Вот идиоты, подумала я, вот кретины, и тут услышала слово «цигля!».

Вдруг напротив меня возник Кремовский — уже подгримированный и полностью готовый к выступлению, фантастически красивый в черном костюме с золотом, даже сумочка для подкормки была у него из золотой парчи.

— Твоя работа! — крикнул Кремовский Любе. — Твоя работа!

— Нет! Это не я! — плача, воскликнула она.

— Как же не ты! И козе ясно! Пусти, — обратился Кремовский к Женьке Костанди, — я тебе говорю, пусти меня к ней!

Но Женька заложил ему руку за спину и не отпускал.

— Любушка, девочка! — Это Вейнерт наклонилась и схватила Любаню за плечи. — Люба! Да не может же этого быть!

— Не трогай ее! — и Кремовский, вырвавшись, оттолкнул Вейнерт от Любани. — Это она циглю подрезала!

— Цигля перетерлась! — вступился Салават. — Никто ее не подрезал!

— С чего это она перетерлась?! — рявкнул Кремовский. — Гаврилов никогда с циглей не работал — как это она вдруг перетерлась?

— Подрезали, растак ее, подрезали! — это был Витька, еще в полосатом халате и с круглым красным носом на резинке, он тыкал всем в лицо ремень с петлей. — Аккуратненько подрезали!

К Гаврилову протиснулась запыхавшаяся Надя.

— Я вызвала «скорую»! — доложила она.

— А теперь вызывай милицию! — крикнул ей Витька. — Циглю-то подрезали!

— Кто подрезал? — изумилась Надя.

— Вот она!

— Ничего я не подрезала! — крикнула Люба, вскочила, выхватила у Витьки ремень и наотмашь ударила его. От нее шарахнулись.

— А ну, брось циглю! — приказал ей Кремовский. — Брось, кому говорю? Отомстила, да? Отомстила? Если не мне, так пусть никому не достанется, да?

И он ткнул дрожащим пальцем в неподвижного Гаврилова.

— Сволочь ты, Валерик! — огрызнулась Любаня.

— Нет, ты всем скажи — отомстила и довольна, да? Ты думаешь, мы все здесь ничего не видим и ничего не понимаем? Так, да?

И я вдруг поняла, что значат эти странные слова. Мне еще Вейнерт намекала, что у Любани с Гавриловым что-то было. Но я ей тогда не поверила — они же так всегда ругались!..

Любаню надо было спасать! Как — я не знала, но оттолкнула совсем ошалевшего Витьку и заслонила Любаню от Кремовского. Что-то надо было ему сказать, обязательно что-то сказать, чтобы он заткнулся!

Но говорить не пришлось.

Он увидел у меня на груди корзинку.

И, конечно же, он сразу узнал ее.

Кремовский, растерявшись, чуточку отступил назад. И он при этом так поглядел мне в глаза, что я сделала шаг к нему. Он еще чуточку отступил — и я сделала еще один маленький шаг. Никто и никогда так не звал меня взглядом.

Потом мы оба подались одновременно в сторону и вдруг оказалось, что мы уже не в толпе.

Тогда Кремовский вдруг схватил меня за руку, и мы шагнули за клетку-переходник, которую только что подпихнули поближе к форгангу.

Он должен был спросить, как эта штука ко мне попала, и я бы ответила ему, что Любаня здесь не при чем, и пусть придет Кремовская, и я при ней все расскажу, а тогда уже разбирайтесь сами.

— Я все понял! — тыча пальцем в корзинку, хрипло прошептал Кремовский. — Это ты нашла, да? Ты же все время мельтешишь на конюшне! Ты только молчи, понимаешь?

Я, еще ничего не соображая, сдернула с шеи цепочку, чтобы отдать наконец эти проклятые бриллианты, но Кремовский отмахнулся.

— Ты только никому ни слова, ясно? Об этом знал только Гаврилов? Ну? Да говори же ты!

Я кивнула.

— Ты молчи, я тебе потом все объясню! Я теперь все понял! Да не бойся, дурочка, я тебя не заложу… Мы потом обо всем договоримся… Понимаешь? А теперь молчи!

Я в полном ошалении протянула ему на ладони корзинку, но он взял мою руку и зажал корзинку в мой собственный кулак.

И тут я действительно поняла!

Это же его Гаврилов застукал в комнате у Любани! Поэтому оболтус Гаврилов так и веселился — ведь Кремовский вроде как искал семейное имущество! И Гаврилов сказал, где все эти блестяшки, и убедил Кремовского, что он единственный знает, что брилики вернулись к хозяйке… Но он сказал, что потребует от Кремовской правды… а то… Он был единственный… так считал Кремовский… Цигля!.. Тут я на секунду ослепла. Я перестала видеть лицо Кремовского, я только знала, где оно. Отлично знала! И я со всей силой ударила по нему кулаком с зажатой корзинкой.