Джон Кимхе - Несостоявшаяся битва

• Название: Несостоявшаяся битва
• Автор: Джон Кимхе
• Издательство: Воениздат
• Жанр: История
• Год: 1971

В военно-историческом очерке английского историка-публициста на основе обширного документального и фактического материала разоблачается тезис буржуазной историографии о том, что осенью 1939 года Англия и Франция якобы были не в состоянии дать вооруженный отпор агрессивным акциям германского фашизма.

Автор убедительно показывает механизм поощрения агрессора, явное нежелание английских и французских правящих кругов выполнить свои обещания в отношении стран, которым угрожала гитлеровская Германия.

---

Газета «Тайме» не была одинока в своем оптимистическом взгляде на мартовские события. Английский посол возвратился в Берлин в середине февраля после «серьезной болезни», в подлинности которой ему стоило больших трудов уверить Риббентропа. Гендерсон хотел, чтобы немцы поняли, что его болезнь вовсе не была дипломатической формой выражения Англией своего отвращения к еврейскому погрому в ноябре прошлого года. Немцы приветствовали возвращение посла и подчеркивали это. А посол, в свою очередь, сообщил в Лондон о верных симптомах мирных намерений в высших правительственных кругах Германии, о миролюбивых оттенках в выступлениях Гитлера и добавил свои личные заверения, что немцы не предпримут никаких поспешных действий, хотя Мемель и Данциг в конце концов придется возвратить.

Насколько далеки от реальности были подобные предположения, видно из серии приказов, изданных имперской канцелярией в течение нескольких недель после мирного урегулирования в Мюнхене. Первым из них явилась «Временная директива», изданная Гитлером 21 октября 1938 года. Она предписывала вооруженным силам и отраслевым министерствам впредь «в любое время» быть готовыми ликвидировать остатки Чехословакии и оккупировать Мемель. Они должны также быть готовы ко всем случайностям, вытекающим из задач обороны границ и защиты от неожиданного воздушного нападения. Но центральным вопросом в директиве оставалась Чехословакия. «Мы должны быть готовы в любое время разгромить остатки Чехословакии, если ее политика станет враждебной по отношению к Германии. Целью является быстрая оккупация Богемии и Моравии».

Спустя четыре недели, 24 ноября 1938 года, Гитлер издал свое «первое дополнение» к директиве от 21 октября, подписанное Кейтелем. Фюрер приказал кроме задач, упомянутых в директиве, «осуществить необходимые приготовления для внезапного занятия свободного города Данциг». Через три недели Гитлер добавил еще одно указание к директиве. Подготовка к ликвидации Чехословакии должна продолжаться, «исходя из предпосылки, что не ожидается сколько-нибудь серьезного сопротивления».

13 марта, когда газета «Тайме» опубликовала успокаивающую редакционную статью, Риббентроп послал предупреждение немецкому посольству в Праге о необходимости быть наготове и принять меры, чтобы не было на месте никого из сотрудников посольства на случай, если чехословацкое правительство захочет с кем-либо связаться.

Из Будапешта регент Венгрии адмирал Хорти в тот же день телеграммой «сердечно поблагодарил» Гитлера. Необходимые приготовления осуществлены, информировал он фюрера. «В четверг, 16 марта, произойдет пограничный инцидент, за которым в субботу последует главный удар». Хорти заканчивал свое сообщение новыми заверениями в своей «непоколебимой дружбе и благодарности».

В тот же день Гитлер в продолжительном разговоре по телефону со словацким премьером Тиссо настаивал, чтобы последний объявил о независимости Словакии, тем самым обострив чешский кризис.

Быстрое нарастание кризиса отражалось в субботних и воскресных материалах прессы и радио Германии, Польши и Чехословакии. Немецкие, словацкие, чешские и венгерские войска пришли в движение. Одна словацкая миссия прибыла в Варшаву, другая — в Будапешт; одни правительства распускались, другие назначались. В этой суматохе в Берлин прибыл верховный комиссар Лиги наций в Данциге швейцарский профессор Буркардт. В воскресенье, 12 марта, он навестил своего старого друга, руководителя немецкого министерства иностранных дел Эрнста фон Вейцзекера; последний сообщил ему, что завершены последние приготовления для оккупации Праги. На следующий день они снова встретились, и Вейцзекер довольно подробно рассказал о возможных последствиях для Польши, Данцига и Мемеля, вытекающих из подготовляемой оккупации Чехословакии. Буркардт немедленно доложил о содержании этих бесед своему шефу в Женеве, политическому директору секретариата Лиги Фрэнку Уолтерсу.

Через два дня нацистский президент данцигского сената Артур Грейзер подробно ознакомил Буркардта с дальнейшими намерениями Гитлера в Чехословакии, Данциге и Мемеле. Буркардт еще раз доложил об этом Уолтерсу, а тот в свою очередь проинформировал министерство иностранных дел в Лондоне.

Удивительным в ходе событий этой недели было то, что немцы почти не предпринимали никаких мер по сохранению своих действий в тайне. Значительная часть информации о передвижениях войск, сообщения о разговорах высокопоставленных официальных лиц, в высшей степени неосторожных с точки зрения сохранения тайны, бросающиеся в глаза мероприятия по подготовке оккупации — все это не могло не дойти до секретных служб Англии и Франции, до министерств иностранных дел этих стран и их посольств в Берлине и Праге, не говоря уже о словоохотливых дипломатических кругах Варшавы и Будапешта.

Однако мнение некоторых наших наиболее выдающихся историков, будто Гитлер сам был поражен столь неожиданным ходом событий и приказал оккупировать Чехословакию, так сказать, под влиянием момента, не подкрепляется убедительными фактами. Имеются доказательства, что кризис в марте был заранее продуман и подготовлен. Его не предвидели ни Чемберлен, ни его друзья. Его воздействие на английского премьер-министра было, однако, не совсем таким, каким оно было представлено общественности и воспринято ею. После всех этих событий между Чемберленом и Гитлером состоялся любопытный диалог, который сильно заинтриговал Гитлера и остался для пего загадкой до конца его дней.

Но сначала мы должны спросить у самих себя, как получилось, что огромный аппарат информации, имевшийся у министерства иностранных дел, вооруженных сил и секретных служб, не сумел поднять тревогу ни во Франции, ни в Англии. Черчилль был этим обеспокоен и 13 апреля, через месяц после вышеуказанных событий, поднял этот вопрос в парламенте. «После 25-летнего опыта работы в условиях мира и войны, — сказал он, — моя вера в британскую Интеллидженс сервис осталась непоколебимой». Эта организация, по убеждению Черчилля, «была лучшей из подобных в мире». И все же в случае с порабощением Богемии «английское правительство, видимо, не имело ни малейшего подозрения или, во всяком случае, никакой уверенности в том, что надвигалось. Я не могу поверить, чтобы это было промахом британской секретной службы», — добавил Черчилль, оставив у аудитории такое впечатление, будто только он знал нечто другое.

Выступая сразу же после пасхи, когда Муссолини вторгся и оккупировал Албанию, Черчилль поставил вопрос, на который нет ответа до сегодняшнего дня. «Как случилось, — спрашивал он, — что накануне насилия над Богемией министры позволяли себе предаваться так называемым „радостным переговорам“ и предсказывать „начало золотой эры“? Как случилось, что на прошлой неделе, когда отчетливо надвигались какие-то события совершенно исключительного характера, последствия которых невозможно даже предвидеть, было отдано предпочтение соблюдению всех праздничных обычаев?»

Действительно, как это случилось? А был ли Черчилль прав, освобождая секретную службу от своего порицания? Однако странной особенностью обоих случаев было то, что не только министры английского правительства оставались в очевидном неведении относительно развязки надвигавшихся критических событий, но в таком же положении оказались и ответственные руководители имперского генерального штаба и штабов видов вооруженных сил, которых это непосредственно касалось. Ни армия, ни адмиралтейство не предприняли предварительных мер на случай похода Гитлера на Прагу или вторжения Италии в Албанию месяцем позже. Наоборот, английский средиземноморский флот был разбросан, а один из его крупных кораблей стоял на якоре в Неаполитанском порту.

Однако это было не завершением всей этой истории, а только началом. Мы должны согласиться с Черчиллем, что секретная служба знала о намерениях Гитлера и планах Муссолини. Мы знаем от Александера Кадогана, что в субботу, 11 марта, он получил от разведывательной службы предупреждение, от которого «волосы встают дыбом». Мы знаем также, что информация, изложенная в таких формулировках, не убедила ни Кадогана, ни его шефа — министра иностранных дел; она не оставила следа и в убеждениях премьер-министра, считавшего, что все идет хорошо. А может быть, Чемберлен ожидал этого и был готов принять надвигавшееся событие как необходимую заключительную главу мюнхенского решения? Его первая реакция подтверждает такое предположение. Его последующее негодование и перемену в лице нужно рассматривать как реакцию на исход двух независимых, непредвиденных и несвязанных событий.

Первым был спонтанный гнев английской общественности по поводу действий Гитлера; он распространился в консервативной партии, в парламенте и даже в кабинете министров. Чемберлен видел и помнил, как эти не поддающиеся контролю силы чуть не разрушили политическую репутацию правительства после соглашения Хора — Лаваля в 1935 году.[24] На этот раз он не собирался допустить что-либо подобное. И пока он обдумывал свой следующий шаг, через надежные частные каналы от секретной службы поступила новая информация, которая должна была помочь определить следующий шаг.