Юрий Рытхэу - Метательница гарпуна

• Название: Метательница гарпуна
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: «Молодая гвардия»,
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Это повесть о Чукотке, где современность переплетается с недавним первобытным прошлым далекой окраины нашей страны. Главная героиня повести — дочь оленевода Мария Тэгрынэ — получила широкое образование: закончила педучилище, Высшую комсомольскую школу, сельскохозяйственную академию. Она успешно применяет полученные знания, где бы ни протекала ее деятельность: в райкоме комсомола, на строительной площадке атомной электростанции, на звероферме, в оленеводческом стойбище.

Действие повести происходит на Чукотке, в Москве и Ленинграде.

---

— Вы знаете, что я уж начала понемногу вникать в звероводство. Это моя специальность, и надеюсь…

— Наши специалисты одобрили все то, что вы предлагаете, — объявил Ходаков.

— Значит, могу возвращаться в Лукрэн и приступать к делу.

Маша старалась сказать это как можно тверже и спокойнее, однако голос ее дрогнул, и она заметила на лице Ходакова едва уловимую усмешку.

— Крепкие тылы подготовила ты себе, Машакай! — неопределенно сказал Ходаков.

— Какие же это тылы? — пожала плечами Маша. — Это фронт работы.

— Как там сын Пинеуна?

— Спартак? — переспросила Маша, вздрогнув от неожиданности.

Ходаков кивнул.

— Пока остался жить у бабушки. Куда же ему деться?

— В интернат не хочет?

— Тогда бабушка останется совсем одна. Можно ли лишать ее последней радости? И для Спартака такая резкая перемена в жизни не пойдет на пользу. Он хороший мальчик, не по летам серьезный, с развитым чувством долга… Да и я надеюсь быть недалеко от него.

— Мария Ивановна. — Ходаков все никак не мог найти верного тона: то говорил с ней на «ты», то на «вы». — Мы тут много думали над тем, куда тебя поставить. Разные были варианты. Я, скажем, настаивал на том, чтобы поручить тебе руководство окружным управлением сельского хозяйства. И со мной почти все согласились. Но мы упустили одну малость — не спросили, куда тебе самой хочется. Ты нам дала урок. И поделом. Он пойдет на пользу… Я тебя понимаю. Понимаю и в другом плане, ты догадываешься, о чем я говорю… И очень сочувствую.

Маша вскочила, едва не опрокинув чашку с чаем, и бросилась обнимать его.

— Машакай! Да ты что? В кабинете! Машакай, уймись!

— Дорогой Петр Владимирович! Какой вы хороший!

— Какомэй! Что тут происходит?

Маша обернулась на знакомый голос. Это была Анна Григорьевна, ответственный работник исполкома, депутат Верховного Совета всей страны.

— Никак целуетесь? Извините. — Анна Григорьевна сделала движение, будто собирается выйти из кабинета.

— Куда же вы, Анна Григорьевна? — смущенно и виновато воскликнула Маша. — Аннушка! — позвала она вдруг.

Да, когда-то дочь морского охотника с мыса Шмидта, учившуюся с Машей в одном педагогическом училище, только курсом старше, звали именно так.

— Ну, раз я Аннушкой снова стала, тогда пошли ко мне, — с доброй улыбкой сказала Анна Григорьевна. — У меня к тебе тоже разговор есть. И чай варкын.

Они вместе перешли лестничную площадку и очутились в другом рабочем кабинете.

В глубине этой просторной комнаты Маша увидела старого человека в замшевой кухлянке старинного покроя с множеством кожаных ленточек на спине. Старик сидел за столом и шумно тянул с блюдечка горячий чай.

Анна Григорьевна, остановившись в дверях, тихо спросила Машу:

— Узнаешь?

— Кто это? — У Маши болезненно сжалось сердце: на щеке старика среди морщин синели вытатуированные оленьи рожки.

— Это Гатле, — сказала Анна Григорьевна. — Я пойду, а вы поговорите. Чувствуй себя как дома. Что нужно — вот кнопка: секретарь придет.

Маша медленно пересекла большую комнату, уселась напротив старика.

— Тыетык.

— Етти, — не очень охотно ответил Гатле. — Какомэй, в этом огромном доме — одни женщины! Где мужчины?

Странное было ощущение у Марии Тэгрынэ. Она не знала, как держать себя со стариком, который приходился ей родным отцом.

— Тебе кто-нибудь нужен из мужчин? — спросила Маша.

— Сейчас нет. Я свое дело решил. Пенсию мне определили.

Маша улыбнулась про себя: врагу Советской власти Советская же власть назначает пенсию. Где еще такое может случиться?

— Однако много я поработал, заслужил отдых, — стал разглагольствовать старик. — Олешек выпасать по тундре нелегкое дело. В совхозе на хорошем счету был. Теперь вот года большие, а родных нет. Спасибо Советской власти, пенсию дала…

Возле старика в папке лежали какие-то бумаги. Маша раскрыла папку. Сверху оказалось ходатайство о пенсии. Там говорилось, что хоть Гатле и был в свое время классовым врагом, но многолетним трудом заслужил прощение и вполне достоин пенсии как по старости, так и по трудовому стажу. Бумагу эту подписал директор совхоза. Здесь же в папке лежали разные квитанции, свидетельство о сдаче двадцати голов оленей в фонд обороны, старые облигации.

— Бумажки рассматриваете? — с усмешкой спросил Гатле, вскинув голову, и вдруг выражение его лица переменилось.

— Хорошие бумажки, — спокойно сказала Маша.

— Кто ты такая? — прохрипел старик.

— Меня зовут… — она чуть помешкала, — Марией Ивановной.

— Нет, ты не Мария Ивановна!

— Кто же я? — вызывающе спросила Маша.

— Я знаю, кто ты, — упавшим голосом ответил старик и опустил голову. — У тебя на щеке мой знак…

Маше показалось, что на ее щеку упал огонек. Неужели в детстве перенесенная боль от раскаленного клейма отозвалась через три с лишним десятилетия?

— Значит, ты меня узнал?

Старик молчал. Он не смел даже поднять глаза.

Схватив дрожащими руками папку, Гатле встал и пошел к двери.

— Куда так торопишься?

— Мне надо ехать, — пробормотал он. — Я сделал все дела. Надо успеть перебраться на другую сторону лимана и ждать самолет.

— Разве ты не хочешь поговорить со мной?

Только после этого Гатле посмел глянуть в глаза дочери. Наверное, так смотрит загнанный старый волк.

— О чем нам с тобой разговаривать? У тебя в сердце ненависть ко мне…

Она промолчала. Ей трудно было разобраться в своих чувствах. Над всеми ее чувствами господствовали пока смятенность и растерянность. Может, было бы лучше, если бы Гатле сейчас же уехал в Верхнюю тундру, оставив в одиночестве Тэгрынэ, свою родную дочь с нетундровым именем?

— Я тебя забыл, — каким-то детским голосом пролепетал Гатле. — Ты такая была маленькая, когда твоя мать ушла из стойбища.

Маше хотелось сказать: ты выгнал нас! Но она подумала: «Зачем сейчас это? Что теперь можно изменить? Надо думать о будущем, а не о прошлом».

— Спокойно пей свой чай, — сказала она. — Самолет сегодня уже не полетит. Видишь, темнеет.

— Наш летчик хороший. Боря его зовут, — с несвойственной ему теплотой произнес Гатле. — Он со мной хорошо разговаривает. Понимает меня. Хорошими папиросами угощает. С всадником.

«Казбек», — догадалась Маша и подумала, что надо бы купить старику папиросы в дорогу.

— Где ты остановился? — спросила она.

— В гостевом доме… Там еще тракторист из нашего совхоза. За новой машиной приехал. Аэросань называется… Правду сказать, солгал я насчет самолета. Боря еще вчера улетел, а мы на этой аэросане поедем. Новая машина. Как самолет, только крыльев нет.

— Я к тебе зайду сегодня, — пообещала Маша. Ей становилось тягостно, она не знала, о чем говорить с этим человеком. Каждое его слово казалось ей неискренним.

Гатле поспешно забрал папку, сунул под мышку и пошел к двери. Фигура старика, в длинном замшевом балахоне с кожаными полосками на спине, в роскошном малахае, отделанном росомашьим мехом, и с бумажной папкой под мышкой, вызывала невольную улыбку.

— Приходи, приходи… — Гатле задержался у двери. — Вот только не знаю, как мне тебя и называть. Мария Ивановна? Или Тэгрынэ? А может, просто…

— Как хотите, так и называйте, — ответила Маша.

Гатле ушел, а она осталась за столом, на котором остывал чай в стакане. Свой стакан старик допил. Он не мог уйти, оставив драгоценную жидкость, да еще сдобренную сахаром.

Отворилась дверь. Появилась Анна Григорьевна.

— Я считала своим долгом устроить вам эту встречу, — виновато произнесла она. — Он узнал тебя?

Маша молча показала на свою татуировку.

— Да, он на все ставил это клеймо, — задумчиво сказала Анна Григорьевна. — А теперь вот пришел за пенсией к Советской власти… Знаешь, Маша, когда я подписывала его бумаги, одна мысль пришла мне в голову: какая же стала наша страна, если мы так вот запросто своим бывшим врагам выдаем пособия на жизнь!

— Я его совсем не знаю, — тихо обронила Маша. — Сидя вот здесь, все ждала, искала чего-то, думала, мелькнет какой-нибудь проблеск в душе, проснется какое-то подобие дочернего чувства — ничего не мелькнуло, ничего не проснулось…

Анна Григорьевна только улыбнулась.

— Ну а когда в Лукрэн? — после продолжительного молчания спросила она.

— Как можно скорее, — ответила Маша.

— Все, что будет надо — ты знаешь мой телефон, — можешь позвонить. А можешь и приехать. Я всегда готова помочь тебе, — сказала Анна Григорьевна на прощание.

— Спасибо, — поблагодарила ее Маша.

Выйдя из окружкома, она направилась в магазин. Рабочий день еще не кончился, поэтому в торговом зале было не много людей. Маша взяла десяток пачек «Казбека», бутылку красного вина и отправилась в гостиницу.