Николай Зенькович - Высший генералитет в годы потрясений Мировая история

• Название: Высший генералитет в годы потрясений Мировая история
• Автор: Николай Зенькович
• Издательство: ОЛМА-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-224-04950-4

Николай Зенькович, автор более 20 книг захватывающих исторических расследований, изданных в серии «Досье», создал уникальное произведение — драматическую хронику «ХХ век. Высший генералитет в годы потрясений».

Расколов в начале века русскую армию на две — Белую и Красную, генералы в итоге погубили русскую государственность и самих себя. В конце века армия, на этот раз Советская, снова раскололась, и снова печальным результатом стала потеря государства. В обоих случаях любимым оружием генералитета были доносы и предательство, лжесвидетельства и клевета.

---

Дальнейшие ответы допрашиваемого напоминают дурной сон. Еще вчера доказывал, что неудачи первых дней войны произошли по независящим от него причинам, толково и со знанием дела объяснял сложившуюся на фронте обстановку, а сегодня признается в своей преступной деятельности, в катастрофе на фронте. Хотя и пытается сопротивляться версии, навязываемой следствием. Он еще не до конца сломлен. Но это уже агония.

ПАВЛОВ. Организационно по линии заговора я связан ни с Уборевичем, ни с другими не был. Будучи приверженцем Уборевича, я слепо выполнял все его указания, и Уборевичу не нужно было вербовать меня в заговорщическую организацию, так как и без этого я был полностью его человеком.

ВОПРОС. Следствием по делу участников заговора установлена ваша организационная связь по линии заговора с Уборевичем и другими его соучастниками, но в этом вас будем уличать позже. В первую очередь нас интересуют ваши предательские действия в последний период, в бытность вашу командующим Западным фронтом, об этом сейчас и расскажите.

ОТВЕТ. После испанских событий мои отношения с Мерецковым до последних дней продолжали оставаться самыми хорошими. Мерецков по-прежнему оказывал на меня большое влияние, и все его указания по военной линии (он был тогда начальником Генштаба и начальником боевой подготовки) я выполнял, не вникая в их сущность.

Как показали дальнейшие события, эти указания Мерецкова были вредительскими, так как они сводились к затягиванию сроков боевой подготовки вверенного мне округа, что в настоящее время было недопустимо.

Мерецков всегда внушал мне, что Германия в ближайшее время воевать с Советским Союзом не будет, что она очень глубоко завязла в своих военных делах на Западном фронте и в Африке. В связи с этим Мерецков предлагал мне не делать особого упора на ускорение боевой подготовки в округе, а вести все по годичному плану. В финскую кампанию, когда я выезжал на финский фронт в качестве начальника бронетанковых войск, обратил внимание Мерецкова, что все лучшие силы с западной границы стянуты на финский фронт и что этим мы оголяем границу с Германией. На это Мерецков еще раз заявил, что нападения со стороны Германии в ближайшее время ожидать не надо. Все эти убеждения Мерецкова я принимал за чистую монету и в своих дальнейших действиях, как командующий Западным особым военным округом, не торопился с повышением уровня боевой подготовки, что привело во время военных действий к предательству фронта, разгрому частей Красной Армии и материальной части, так как округ, которым я командовал, оказался неподготовленным к войне.

Прервем горький монолог допрашиваемого и зададимся вопросом: только ли один Мерецков, тогдашний начальник Генштаба, убеждал других, что Гитлер в ближайшее время не нападет на Советский Союз? Павлов называет только его фамилию, безусловно, не без наводки следствия. Мерецков сидел в тюрьме, и обвинение именитого узника было беспроигрышным вариантом.

В вероятность нападения Гитлера не хотело верить все высшее политическое и военное руководство страны. Немало написано на тему о том, как Сталин боялся спровоцировать вторжение Гитлера. Кто-кто, а Павлов, командующий приграничным округом, знал, что значит оказаться между молотом и наковальней. Незавидная судьба соракачетырехлетнего генерала армии! С одной стороны — вот он, реальный враг, нагло рассматривавший тебя в цейсовские бинокли с западного берега Буга. С другой — требовательно напоминающая Москва: смотри в оба, не дай спровоцировать тебя на вооруженное столкновение. Может, война, а может, и нет.

Все дни и ночи первой недели войны для Павлова наполнены работой и тревогами предельного накала. Командующий постоянно сидел у аппаратов связи, над картами и документами — в одиночку, а чаще всего с начальником штаба, с руководителями управлений и служб фронта. Нередко к нему присоединялись маршал Ворошилов и маршал Шапошников. Третий маршал — Кулик — уехал к генералу Голубеву, на самое опасное, Белостокское, направление. Ломали головы, как прикрыть подступы к Минску. Непрерывно маневрировали резервами, пытались связать противнику руки, как можно больше сковать и перемолотить его сил. Главная задача военачальников — создать ситуацию, которая привела бы немецкое командование к просчетам. Павлов, Ворошилов и Шапошников призывали на помощь все свои знания, все свое умение предвидеть, разгадывать, оценивать.

Увы, на восьмой день войны Минск пал. Московские маршалы и командующий фронтом просмотрели крупную танковую группировку, прорвавшуюся со стороны Вильнюса к белорусской столице. Группа неожиданно вклинилась между Западным и Северо-Западным фронтами. Она и решила судьбу Минска. Судьбу Павлова. Который, между прочим, за неделю до войны заверял Сталина по телефону, что лично выезжал на границу и никакого скопления немецких войск там не обнаружил, а слухи о готовящемся вторжении Гитлера назвал провокационными.

Кому сейчас объяснить, что он докладывал в Кремль ту информацию, которую там хотели услышать? Из Наркомата обороны и Генштаба весь май и начало июня шли сердитые звонки: смотри, Павлов, только из твоего округа поступает информация о сосредоточении немецких войск на границе. Непроверенная, паническая информация. Несдобровать тебе, Павлов.

И командующий округом внял критике, лично доложил Сталину обстановку…

ПАВЛОВ (продолжает показания). Основное зло я нанес своей беспечностью и неповоротливостью, я слишком много доверял своим подчиненным и не проверял их. Эта беспечность передавалась моим подчиненным.

Так, например, мною был дан приказ о выводе частей из Бреста в лагерь еще в начале июня текущего года, и было приказано к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста.

Я этого приказа не проверял, а командующий 4-й армией Коробков не выполнил его, и в результате 22-я танковая дивизия, 6-я и 42-я стрелковые дивизии были застигнуты огнем противника при выходе из города, понесли большие потери и более, по сути дела, как соединения, не существовали. Я доверил Оборину — командир мехкорпуса — приведение в порядок мехкорпуса, сам лично не проверил его, в результате даже патроны заранее в машины не были заложены.

22-я танковая дивизия, не выполнив моих указаний о заблаговременном выходе из Бреста, понесла огромные потери от артиллерийского огня противника.

В отношении строительства УРов я допустил со своей стороны также преступное бездействие. В 1940 году строились только отдельные узлы, а не сплошная линия укреплений, и я поставил об этом вопрос только в 1941 году перед событиями. Вопросы эти хотя и были разрешены положительно, но было уже поздно. В результате моей бездеятельности УРы к бою готовы не были. Из 590 сооружений было вооружено только 180–190 и то очень редкими узлами. Остальные бетонные точки пришлось использовать как временные пулеметные гнезда и убежища. Такое положение с УРами дало возможность противнику безнаказанно их обходить и форсировать.

По связи. Я передоверил этот важнейший вопрос Григорьеву — нач. связи, в результате чего он не подготовил связь, а я не проверил ее, радиостанций в округе не было в достаточном количестве, последние были выбиты из строя, в то время как при моем настоятельном обращении в центральный склад НКО мою просьбу могли бы удовлетворить, так как радиостанции там были.

Я допустил беспечность с выдвижением войск к границе.

Вместо того чтобы, учитывая обстановку за рубежом, уже в конце мая месяца вывести все свои части на исходное положение и тем самым дать возможность принять правильные боевые порядки, я ожидал директив Генштаба, пропустил время, в результате чего затянул сосредоточение войск, так что война застала большую половину сил на марше в свои исходные районы.

В отношении складов. Я допустил схематическое утверждение складов, приближенных к границе на 50–60 километров. В результате этого склады были в первые же два дня подожжены авиацией противника или наши войска вынуждены были, отходя, рвать их сами.

В отношении авиации. Я целиком доверил на слово рассредоточение авиации по полевым аэродромам, а на аэродромах по отдельным самолетам, не проверил правильность доклада командующего ВВС Копца и его заместителя Таюрского, допустил преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятий на случай нашего наступления, но никак не обороны. В результате таких действий в первый же день войны авиация понесла огромные потери, не успев подняться в воздух из-за краткости расстояния от госграницы до аэродрома.

Также одним из вредных моментов является недостаток солярового масла для танковых дизелей, в результате чего 6-й мехкорпус бездействует. При проверке мною в 5-м отделе Генштаба и УСГ (управление снабжением горючим) начальник Ермолин и в УСГ — начальник Котов мне доложили, что горючего для ЗапОВО отпущено потребное количество и хранится в Майкопе, тогда как на самом деле оно должно было храниться в Белостоке. Практически получилось, что на 29 июня в ЗапОВО недополучено 1000 тонн горючего. Надо полагать, что Котов и Ермолин доложили правительству, что ЗапОВО обеспечено полностью горючим, не указав места его нахождения, тем самым ввели правительство в заблуждение.