Илья Гилилов - Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса

• Название: Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса
• Автор: Илья Гилилов
• Жанр: Публицистика

---

"Песни Голубя" - труднейшие, филигранные акростихи - давно привлекли к себе восхищенное (а подчас и озадаченное) внимание западных специалистов по английской поэзии. Поражает обилие шекспировских сравнений, метафор, отдельных слов и целых фраз, как будто сошедших на эти страницы из поэм и сонетов Уильяма Шекспира. Как и в сонетах Шекспира, здесь доминирует тема нежной любви - дружбы, определяющей, наряду с творчеством, смысл жизни поэта. Высшее счастье - любить и знать, что ты любим.

Прекрасная Феникс - "восхитительная комета", "ее красота цветет подобно розе". Любовь поэта к ней исполнена безмерной преданности, искренности, чистоты. Но их объединяет не страсть: их союз основан на духовном родстве, на радости "совместного служения Аполлону", чей огонь они бескорыстно поддерживают, веря в свое высокое предназначение.

"Я сам и все мое всегда твое" - эту фразу образуют первые слова строк одного акростиха. Несравненная Феникс - Муза поэта, вселяющая в него "дух древнего Гомера". Их творческий союз неразделим: "Мои строки являются и твоими", "Я буду исполнять мои сонеты на твоей арфе", "Обратись ко мне, и я отвечу песней, с которой никто не сравняется..."

Но безоблачная радость и счастье - не удел нашего Голубя. Многие строки исполнены горечи и боли, несправедливой судьбой он обречен на страдание; с ним, как можно понять из другого акростиха, произошло какое-то несчастье, он тяжко болен. Неоднократно он просит у нее прощения за свое состояние, взывает к ее сочувствию, помощи:

"Если у тебя есть сострадание, прояви его,

Ведь сострадание - лучшее украшение женщины...

Яви свое милосердие, о Феникс,

Помоги страдающему в его болезни...

Никакие лекарства, никакие пластыри

Не затянут раны, которые убивают мое тело...

Смерть преследует меня по пятам,

Лишь твоя любовь не дает ей остановить мое сердце".

Неоднократное возвращение к этой теме, сам характер этих строк с их почти медицинской терминологией (болезнь, боли, лекарства, пластырь) оставляют мало сомнений в том, что речь идет не только - и не столько - о душевных, любовных страданиях, томлении и жалобах, где значительную роль может играть поэтическая традиция и мода, но и о страданиях физических, придающих отношениям этой необыкновенной четы трагический, даже жертвенный характер.

Голубь передает Феникс свои знания, свое искусство. Но рядом с темой чистой, платонической любви, сострадания, преданности, поклонения Аполлону и музам неотступно следует тема тайны, секрета. Между Голубем и Феникс существует согласие не только о возвышенной чистоте их отношений и совместном служении искусствам, но и о тайне, которая должна их окружать, хотя читателю трудно понять, почему такие благородные отношения и занятия должны сохраняться в секрете.

"...Я буду твоим неизвестным Голубем.

...О, будь моим Фениксом, а я буду твоим Голубем,

И мы будем любить друг друга в тайне от всех.

...О, не разглашай мою любовь, ты, вестник дня!

...Свои чувства и занятия я скрою,

Лишь эти строки могут открыть тайны моего сердца".

Еще первого исследователя честеровского сборника Александра Гросарта заставило серьезно задуматься великое множество шекспировских мыслей, образов, метафор, эвфуистических изящнейших оборотов, сходство поэтической формы "Песен Голубя" и шекспировских поэм и сонетов. Некоторые ученые в нашем столетии в поисках объяснения этого феномена, отмечая, что о простых совпадениях здесь не приходится говорить, вынуждены предполагать, что Шекспир не только - по неизвестным причинам - дал в сборник свою поэму, но и мог принять участие в редактировании честеровского поэтического материала и при этом даже заново переписал какую-то его часть. Но что же связывает Шекспира с таинственным Голубем?

Особенно тщательный анализ "Песен Голубя" произвел в своей книге "Обоюдное пламя" (1955) крупнейший специалист по английской поэзии Д.У.Найт {9}. Специально перечисляя и анализируя "шекспировские места" в этих "Песнях" на двадцати страницах своей книги, он то и дело замечает: "Очень близко к Шекспиру", "Все напоминает здесь Шекспира" и, наконец, - "Это же чистый Шекспир!"

Можно отметить такую знаменитую метафору, как "этот беспощадный судебный пристав, смерть, производит арест без промедления" ("Гамлет", V, 2), повторенную в сонете 74 ("когда этот беспощадный арест без выкупа увлечет меня прочь..."); встречаем ее ("смерть - беспощадный арест") и у Голубя. "Карта печали" и "карта красоты" у Голубя напоминает о "карте дней" в сонете 68 и "карте чести" в "Ричарде II". Эвфуистический оборот "стыд пристыжен" находим не только у Голубя, но и в "Ромео и Джульетте"(II, 5), там же "мысли - герольды любви". Изящное выражение "sweet self" украшает не только 19-й алфавитный акростих Голубя, но и шекспировские сонеты 114 и 126. Список совпадений, причем уникальных, нигде больше в поэзии того времени не встречающихся, можно продолжить, и они не могут быть случайными или свидетельствовать о заимствовании - эти слова и выражения слишком органично вплетены в поэтическую ткань акростихов.

Но не только отдельные неологизмы, метафоры, эвфуистические обороты напоминают о Шекспире. Опасности и пороки, о которых говорится в сонетах 69, 70, 94, 95, беспокоят и Голубя. Белокурый друг становится объектом клеветы и непристойных сплетен, и Шекспир горько переживает за него. Те же поползновения злоумышленников против драгоценной Феникс вызывают негодование и отпор Голубя, и он тоже грозит "выполоть эти сорняки". Схожи и многие другие проблемы и настроения автора сонетов и честеровского Голубя.

И Найт пришел к заключению, что поэтический материал, так напоминающий шекспировские поэмы и сонеты, по своему высокому художественному уровню вполне достоин пера Великого Барда и нельзя исключить возможности того, что Шекспир действительно "приложил к нему руку". Во всяком случае, "Песни Голубя" никак не могли быть написаны Робертом Честером: уровень его поэтических текстов в сборнике, а также обнаруженных в домашней рукописи (о ней разговор позже) несопоставимо ниже. К этому выводу Найта я готов присоединиться, хотя считаю его неполным... Честер действительно такое написать не мог, но так ведь мог писать сам Голубь, то есть человек, скрытый за этим аллегорическим именем.

Найт не мог не обратить внимание на странное смешение местоимений в некоторых акростихах: о Феникс говорится то "она", то "он", то же самое и о Голубе. Некоторые эпитеты, характеризующие Феникс, кажутся более подходящими для мужчины, и наоборот, Голубь временами обретает черты своей нежной подруги, становится Голубкой! По этому поводу Найт замечает, что смешения родов так часты и так органически вписаны в контекст, что кажутся преднамеренными, выполняющими какую-то важную функцию. Но какую? Насыщенные эрудицией рассуждения Найта о том, что в поэзии Ренессанса любовь часто рисовалась как великий властелин, самодовлеющая сущность, активное начало, даже если ее носителем выступала женщина, в данном случае не помогают найти хотя бы относительно убедительный ответ. Однако многие трудности снимаются, если понять, что некоторые акростихи второй группы представляют собой, по существу, диалоги между Голубем и Феникс и являются плодом их (то есть их прототипов) совместного творчества.

Английский ученый завершает рассмотрение акростихов Голубя признанием, что они способны вызвать головокружение. "Похоже, здесь мы подходим к пределу, за которым любой анализ становится безуспешным. Возможно, здесь заключено гораздо больше, чем обычно предполагается".

И действительно, как мы увидим дальше - гораздо больше!

Их оплакивает целый Хор Поэтов

Перевернув последнюю страницу "Песен Голубя", читатель видит второй титульный лист - шмуцтитул, открывающий раздел, в котором помещены поэтические произведения других участников сборника. На шмуцтитуле заглавие: "После этого следуют различные поэтические эссе о том же предмете, а именно - о Голубе и Феникс. Созданные лучшими и самыми выдающимися из наших современных писателей, с их именами, подписанными под работами каждого из них; никогда прежде не печатавшиеся. И теперь впервые посвященные всеми ими любви и заслугам истинно благородного рыцаря сэра Джона Солсбэри. Dignum laude virum Musa vetat mori {"Мужу, хвалы достойному, / Муза не даст умереть" (то есть не даст умереть памяти о нем. - И.Г.). Гораций. Оды, IV, 8, 28.}".

Ниже - типографский знак печатника Ричарда Филда, того самого, который в 1593 году напечатал первую шекспировскую поэму "Венера и Адонис". И дата 1601.

О том, что к поэме Честера будут добавлены "некоторые новые сочинения нескольких современных писателей с их именами, подписанными под их работами", сообщалось на титульном листе честеровского сборника. Заглавие на шмуцтитуле уточняет, что эти писатели "лучшие и самые выдающиеся", и повторяет обещание напечатать их имена. Однако первые четыре стихотворения этого раздела подписаны псевдонимами. Под двумя стоит многозначительная латинская подпись "Vatum Chorus" ("Хор Поэтов"). Сначала напечатан "Призыв", обращенный к Аполлону и музам. Хор Поэтов просит божественных покровителей искусства одарить умы поэтов такой силой и умением, чтобы они смогли достойно почтить благородного друга: