Поэтическая антология - Манъёсю

• Название: Манъёсю
• Автор: Поэтическая антология
• Издательство: ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1971

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.

Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.

«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.

Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.

Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

---

Песня сочинена в аллегорическом плане. Если расстанешься, не добившись любви возлюбленной, то, вернувшись после разлуки, трудно будет заставить полюбить себя.

п. 3438 ТЯ толкует эту песню как песню деревенской девушки, радующейся втайне звукам колокольчиков, возвещающих охоту. Бубенчики, колокольчики во время охоты обычно прикрепляли к хвосту сокола (об этом говорится в записях об императоре Нинтоку). В тексте есть примечание о том, что в некоторых книгах эта песня имеет другой зачин: “На полях в Мицугану” — и что в уезде Сида имеется такая местность — свидетельство того, что это обычные варианты народной песни, в разных местах распевавшиеся по-разному.

п. 3439 Мабути считает, что это песня юноши, сложенная при виде женщины, которая черпала воду из колодца. ОС полагает, что речь идет о легендарной красавице, жившей возле колодца, и, возможно, эта песня была сочинена на пиру, происходившем около него.

“Где стоянка скакунов лихих с бубенцами…” — по объяснению ОС, речь идет о почтовых лошадях (хаюма). В старину по казенному маршруту были установлены дворы, при которых были конюшни с казенными лошадьми, к сбруе которых подвешивали бубенцы. По-видимому, бубенцы были непременным атрибутом этих лошадей, так как стали постоянным эпитетом (мк) к слову хаюма (измененное хаюума) “быстрая лошадь”. Так как лошади использовались для срочных казенных поручений, то выбирались резвые в беге лошади, почему мы и переводим хаюма — скакуны. ОС указывает, что в старину много было легенд о красавицах, в том числе и легенда о красавице, жившей у этой стоянки и черпавшей воду из колодца. Возможно, в этой песне таким образом отражен широко известный в свое время фольклорный мотив, но память о нем не сохранила подробностей.

п. 3440 ОС относит ее к свадебному циклу, предполагая, что ее поют при сватовстве или помолвке, обращаясь к матери невесты. В тексте сказано: “…в этой реке” — возможно, такое обращение имеет в виду какую-нибудь единую принадлежность либо территориального характера, либо хозяйственного, либо родственного. “В одной реке и овощи моем, и по возрасту дети одинаковы, давай сосватаем”. Этот несколько метафорический зачин типичен для песен, относящихся к сватовству, помолвке и т. п. Поскольку песни свадебного цикла в М. никак не выделены, эта песня представляет особый интерес. Овощи (в данном случае “асана”) представляют собой огородные плоды, травы, иногда водоросли, которые употребляют утром на завтрак.

п. 3441 Песня сходна с песней Хитомаро в кн. VII (1281) — свидетельство глубокой связи народной песни и поэзии лучших поэтов М.

п. 3442 Путь в Адзума (Адзумадзи) — дорога на Восток, в восточные провинции. Застава Тэконоёби находится в провинции Суруга, в уезде Ихара. Тэконоёби—“зов девушки”, “зов красавицы” (СН), называется она так потому, что легенда рассказывает, что именно здесь красавица, встречавшаяся с любимым юношей, была схвачена дьяволом и звала на помощь. Однако в “Суруга куни фудоки” (“Записи об обычаях провинции Суруга”) есть легенда о том, как юноша-бог оставил свою жену и ушел в путь. Он всегда возвращался через гору Иваки, но здесь злое божество устроило ему помехи на пути, и он не смог вернуться обычным путем. Тем временем его жена, ожидая его, пошла встретить его к горе Иваки. Долго ждала она его там и, не в силах дождаться, стала звать его. Поэтому застава и получила такое название (НКБТ). К. Мор. указывает также, что в “Записях об обычаях провинции Суруга” эта и п. 3477 считаются песнями этого мужского божества, а п. 3195 — песней его жены. Это — парные песни, но они не помещены вместе, возможно потому что составитель не знал об этом. Если считать, что это песня юноши-бога, а не путешественника, следует ее переводить иначе:

Там, где в Адзума далекий путь лежит,

Не могу пройти заставу я,

Где красавица зовет меня,

И в горах останусь на ночлег,

Не добравшись нынче до жилья.

ТЯ указывает на близкую по мотиву песню из кн. VII (1140). Варианты говорят о том, что это различные редакции народной песни, на это указывают и общий зачин песни (см. п. 3477) и географические названия, вплетенные в ткань песни, что характерно для устного народного творчества. Две первые строки полностью совпадают в обеих песнях.

п. 3443 Здесь характерен образ зеленой ивы, связанной с весенними обрядами, когда украшают головы венками из ивы. По мнению одних комментаторов, песня выражает тоску юноши по дому, / где растет такая же ива (ТЯ); по мнению других, он затосковал, вспомнив о любимой девушке, о которой ему напомнила молодая, прекрасная ива. Однако, учитывая другие песни М., можно скорее (предположить, что он, глядя на иву, вспомнил о весенних хороводах, когда украшают себя венками из ивы, во время которых встречаются с любимой девушкой.

п. 3444 Рассматривается как песня, распеваемая женской стороной хора. Здесь типичный для народных песен зачин, состоящий из географического названия, и характерное для трудовых песен указание на совершаемый трудовой процесс.

Кукумира — совр. нира — лук-порей из семейства лилейных (odorum).

п. 3445 Считается песней, исполнявшейся во время пиршества по случаю новоселья. Употреблять камыш в старину имело очистительный смысл.

п. 3446 Перевод сделан на основе толкования ОС, исходя из того, что род мелкого камыша (оги) применялся в гаданиях (“цукау” он толкует как “клясться”, а “аси” — “плохо”).

“Ах, одно лишь слово: „плохо" — шепчут мне…”—т. е. встреча не состоится.

п. 3447 Переведено на основе толкования ОС, который считает, что песня имела смысл магического заклинания, связанного с дорогой. Структура песни и ее содержание, выраженное очень типичной лексикой, а также то, что и последующие песни, ближайшие к данной песне, носят характер магических заклинаний, заговоров, делают суждение ОС вполне убедительным. Поэтому мы относим ее к песням-заговорам, как и следующие за ней песни, которые не случайно оказались помещены вместе. Возможно, она связана с любовным заговором: “Если я пойду к милой — пусть открытый путь, если я не пойду (другой захочет пойти) пусть подымется сорняк”.

Открытый путь — “харисимити” — имеет в виду дорогу, которая прокладывается через непроходимые места. “Сорняк” (арагуса) связан с представлением о заросшей травой непроходимой дороге.

п. 3448 Песня комментируется как пожелание долголетия — песня, распеваемая на пиршествах. Даже “ты” “кими” — здесь по ассоциации со знаменитой песней — гимном императору (кими) толкуется некоторыми комментаторами как “государь” или “император”, однако помещенная здесь вместе с песнями-заклинаниями, эта песня по своей структуре, по наличию повторов, постоянного эпитета в качестве окаменевшего зачина говорит скорее о более глубоких народных корнях. “Осыпаются цветы” (ханатирау), по указаниям ОС, связано с прославлением урожая. Возможно, здесь имеется в виду акт, сохранившийся и до наших дней в японских земледельческих обрядах, когда бумажные цветы — символ урожая — в виде венков, особых головных уборов — “ханагаса”, украшающих “саотомэ” — майских девушек, рвут и рассыпают в толпу, и люди уносят домой и берегут бумажные клочки как талисманы, приносящие хороший урожай, счастье, процветание и т. п. Возможно, в старину при такого рода заговорах совершали какой-либо подобный акт и как словесная формула, имеющая магическое значение акта, притягивающего счастье, процветание и т. п., она вошла постоянным зачином в заклинание. И только впоследствии в классических антологиях X–XII вв., в придворной поэзии эта песня-заклинание приняла форму песни-пожелания, воспеваемой на пирах при дворе. Данная песня интересна как прототип известного гимна в классической поэзии, указывающий на глубокую связь литературной поэзии с народной песней.

п. 3449 Песня-заклинание женщины, ожидающей любимого домой. Стк. 1–3 описывают примету или, вернее, магический акт, чтоб вызвать свидание с возлюбленным, так как в антологии часто можно встретить песни, где возлюбленная кладет в изголовье возлюбленному свой рукав. Кладя свой рукав в ожидании возлюбленного, она здесь как бы загадывает о его приходе, заговаривая волны не вставать на пути и не мешать его благополучному возвращению из плавания.

Белотканый (сиротаэ-но) — постоянный эпитет к платью, рукавам, отражает особенности женской одежды тех времен; впоследствии стал употребляться просто для обозначения белого цвета. В те времена, судя по песням антологии, для женской одежды ” были характерны два цвета — белый и красный. Эти цвета и в современной Японии являются основными для женской одежды в старинных обрядовых земледельческих церемониях и играх. Верхняя часть одежды, в том числе рукава, белая, низ одежды в виде широкой складчатой юбки, надеваемой поверх платья, красного цвета. Такой вид часто имеют и жрицы японских синтоистских храмов, и “саотомэ” — “майские девушки” — главные действующие лица в обрядовой посадке риса в японских деревнях и по сие время.