Дмитрий Мамин-Сибиряк - Самоцветы

• Название: Самоцветы
• Автор: Дмитрий Мамин-Сибиряк
• Жанр: Прочая документальная литература

Мой приятель Василий Васильич и «наши». — Вода тронулась. — Торфяники. Окунька едет в Париж на выставку. — Читали ли вы сочинение господина Ипполита Тэна? — Нарядчик Захар Иваныч. — Старый завод.

---

Нам остаётся ещё сказать несколько слов о величине этих копей. Самая большая «Дерниха» — длина 625 сажен, ширина 30 и глубина 2 1/2 саж.; самая маленькая "Кривая 2-я" — длина 14 саж., ширина 5 и глубина 2 саж. Наибольшая глубина — «Ледянка», "Ерилова" и «Золотуха» — достигает 11 саж.; наименьшая 2 саж., как в "Кривой 1-й" и «Сарапульской». Наибольшую ширину имеют копи: "Богатое болото" — 100 саж., "Зырянская дерниха" — 75 саж., по 50 саж. "Голодный лог", «Ягодная», "Валок", «Мерениха». Схематически всю полосу выработанной земли можно представить по указателю мурзинских копей П. В. Калугина следующим образом: если бы соединить все 75 перечисленных в указателе копей в одну, то получился бы ров в 12 вёрст длины, 13 1/2сажен ширины и 4 2/3 сажени глубины. Конечно, эти цифры приблизительные, и о количестве работы по ним судить довольно трудно, потому что главный труд при разработке копей заключается не в выемке земли, а в добывании сплошного камня, как на Тальяне.

Разработка копей ведётся крайне неровно. Бывают совсем глухие года, когда "камень нейдёт", а, в большинстве случаев, добывается какой-нибудь один камень: нынче нашли хорошую аметистовую копь, в прошлом году добывали топазы и т. д. От этого обстоятельства много зависит цена на камень; меньше добыча камень дорожает, открыли новую копь — цена на него быстро падает. Случайность работы здесь сказывается прежде всего, а параллельно с ней «играет» и цена. Самый расхожий камень из мурзинских самоцветов это — аметист, который проник далеко в Европу и крепко держится на рынке. Ценятся больше всего аметисты тёмной воды, впадающей в синие тона. Гранильщики и ювелиры охотно его покупают, как доступное украшение для покупателя средней руки.

Другое дело с топазами или бериллами: торговля ими падает с каждым годом, потому что на рынке с ними отчаянно конкурируют искусственные камни, которые и дешевле и красивее. Эти камни скоро будут иметь значение только для любителей или для минералогических коллекций. То же самое можно сказать и о разных сортах турмалина, тем более, что этот камень при огне теряет свою игру. Впрочем, и добыча турмалина уменьшается с каждым годом, особенно розового, а чёрный шерл ценится слишком мало. Местное уральское название турмалина — шерл. Он встречается разных цветов: синего, зелёного, розового, коричневого и чёрного.

V

"Шкатунка" Самойла. — Зелёная крыша и гостеприимные ворота. — Сумасшедшие цены на самоцветы. — Сама мамынька Ульяна Епифановна и её коллекция топазов. Поездка в Калташи. — Поповский самоцвет и «любопытный» человек Данила. — Как добывают на Положихе сапфиры и рубины. — Потерянный алмаз.

После осмотра Тальяна в Мурзинке нам нечего было делать. Нужно было отправляться дальше, т. е. в Южакову, где живёт в своём роде знаменитость Самошиха. Дорога опять шла полями. В воздухе звенел невидимый жаворонок, даль заволакивалась дрожавшими переливами марева, где-то далеко, далеко, как свеча, красовалась белая сельская церковь. Нейва ушла влево, а мы ехали по течению реки Шиловки. Южаковых три: Старая, Новая и Большая. Эти раскольничьи деревни плотно засели по течению реки Амбарки, впадающей, как мы уже говорили, в Шиловку.

— Эвон зелёна-то крыша: это и есть Самошиха, — объяснил старик ямщик, один из продавцов мурзинских камней. — Светленько поживает наша Ульяна Епифановна.

— Зачем вы её Самошихой называете?

— А по мужу: муж Самойло был, вот и вышла Самошиха. Он, Самойло-то покойник, попервяя всех прочих дело обдумал. Такой же вот мужик был, как и мы, а только обхождение имел всё больше с господами. Сначала-то, известно, всё в Екатеринбург носил камешки, к мастерам да в магазины к купцам, а тут много не возьмёшь, сами на том стоят. Вот Самойло и присмотрел уж настоящих покупателей из господ, чтобы миновать купцов. Поезживал он таким манером года два и доездился: по-перву возил камешки в голенище да за пазухой, а потом завёл шкатунку да этакой кожаный… ну, как его звать то?…

— Сак-вояж?

— Он самый, видно, с замком. Вот с кожаным-то он уж, прямо сказать, махнул в Нижний, на ярманку, а оттедова на Москву. Везде высмотрел настоящих любопытных на камешки господ и опять с кожаным-то, напримерно, домой, да дома-то сейчас оборот — у того камешок возьмёт, у другого, у третьего — у кого за наличные, у кого исполу, у кого в долг. Набил камням и шкатунку, и кожаный, да уж прямо в Петербурх… Вот он какой, Самойло-то, дошлый, до всего обозначился! Здесь перевернётся медным грошом, а там к барину подкатится рубликом. Ну, напримерно, домой выворотится, опять себя не обнаруживает: "Ох, продешевил камни… Себе в убыток съездил!" Он жалится, а мы его жалеем. Вот он каков человек был, прямо сказать — министр. Большие тысячи нажил и жену научил… Как Самойло-то помер, так Ульяна Епифановна сама стала орудовать, и можно сказать так что много даже превосходнее свово-то мужа. Уж она не пропустит ни единого камешка, все узорит, а потом склалась-свернулась и поехала везде. Вот и вышла Самошиха.

— Да, ведь, не одна Самошиха торгует камнями?

— Известно, не одна. Вон из Токовой Орловы тоже промышляют, — ну, да те попроще будут. Не достигнуть им до Ульяны Епифановны.

От Мурзинки до Южаковой всего вёрст семь, и мы незаметно, в разговорах, подъехали к "зелёной крыше" Ульяны Епифановны. Большой полукаменный дом глядел на улицу большими окнами сыто и довольно. Сзади его подпирали «службы»: стаи, сеновалы и разная хозяйственная городьба. На звон дорожных колокольчиков показалось в окне сердитое старушечье лицо и сейчас же скрылось. Ямщик весело подмигнул: "Сама воевода дома". Крепкие ворота, конечно, были на запоре, где-то отчаянно заливалась охрипшим лаем собака.

На наш стук в ворота предварительно послышалась осторожная беготня босых ног по двору, потом захлопали где-то дверью, и только уже после этого послышался за воротами голос:

— Кто там хрещоной?

— Приехали посмотреть камни.

Опять беганье босых ног, удушливый лай свирепого пса, и только после этой интродукции грянул железный запор, и гостеприимно отворившиеся ворота впустили нас внутрь деревянной крепости. При нашем появлении лаяли уже целых три собаки: цепной пёс только изнеможенно брехал, но зато яростно наступали два других, гулявших по двору без цепи.

— Нельзя ли собачек того… — бормотал мой Василий Васильич, выделывая лёгкое pas de deux[2] прямо к крыльцу.

— Ничего, ничего, — успокаивал нас молодой человек, отворивший ворота. Вам насчёт камней? Пожалуйте наверх… Мамынька дома…

Я забыл сказать, что в цоколе дома снаружи были вделаны большие щётки раух-топазов, а во дворе весь карниз нижнего каменного этажа был завален такими же щётками. Очевидно, это была ненужная ломь, выбросить которую на улицу, всё-таки, жаль, — деньги плачены. Молодой человек одет был совсем просто: в ситцевую рубашку — и только. Босые ноги не рекомендовали хозяйского сына. Простой холщёвый запон прикрывал все недочёты в костюме. Молодой человек весело осмотрел нас и, видимо, взвесил сразу, что, как покупатели, мы не заслуживаем особенного доверия.

— Пожалуйте наверх.

Прежде чем попасть наверх, мы, через тёмные сени, должны были спуститься в нижний этаж, а потом уже по лесенке подняться кверху. Парадное крыльцо существовало, но, кажется, было заколочено наглухо. В нижнем этаже мы встретили невысокую старуху, одетую в синий сарафан. Она повернулась к нам спиной, а молодой человек улыбнулся. Я сделал предположение, что это и есть сама «мамынька», но только за что она сердится на нас и чему смеётся весёлый молодой человек? Большой снаружи дом внутри оказался совсем небольшим, как умеют строиться только свои доморощенные архитекторы. Обстановка комнат на среднюю купеческую руку, даже меньше того: деревянные стулья, жёсткий диван, несколько шкафов и т. д. От таких домов всегда веет нежилым холодом, и гость напрасно будет искать, где живут сами хозяева. Этот холодный парад устраивается в жертву неведомым гостям, бывающим здесь, может быть, в десять лет раз, а хозяева в это время ютятся в какой-нибудь мурье или в таинственной задней комнате. Ульяна Епифановна, видимо, отлично усвоила этот способ существования богатых людей и всё устроила форменно.

— Вам каких камней? — спрашивал молодой человек, подводя к двум шкафам, стоявшим посредине комнаты.

— Да какие есть, те и посмотрим.

Начался подробный осмотр мурзинских сокровищ, которые даже на первый взгляд оказались очень сомнительными. Видимо, что оставался «обор», а настоящие камни или отсутствуют, или спрятаны в более надёжном месте, чем стеклянный шкаф. Топазы, бериллы, шерлы, раух-топазы отдельными экземплярами и штуфами, но все средней руки.

Чтобы поддержать своё реноме покупателя, я выбрал один кристалл топаза и спросил цену.

— Три рубли-с.

— Ага!

Отложили топаз и перешли к штуфам. Дороговизна на всё такая, что у средней руки покупателя волосы могут встать дыбом, но опять репутация прежде всего. Топаз, впрочем, хорошей синеватой воды, какою и славятся настоящие мурзинские топазы.