Николай Карамзин - Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге

• Название: Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге
• Автор: Николай Карамзин
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065090-3, 978-5-9725-1693-3

Николай Михайлович Карамзин (1766 – 1826) – выдающийся русский историк, литератор и журналист. В дореволюционное время считался отцом-основателем русской истории. Практически все учебники для детей и юношества строились на основе его многотомного труда «История государства Российского». О характере написанной им «Истории» даже желчный критик девятнадцатого столетия В. Г. Белинский заметил, что это «поэма, написанная прозой».

Перед вами сокращенное изложение трудов великого историка, дополненное современными комментариями.

Грандиозный труд теперь доступен любому читателю, интересующемуся отечественной историей.

---

Органы управления Московии он постарался привести к европейскому образцу, изменив состав Думы (он ввел туда от духовенства, кроме Патриарха, еще четырех митрополитов, а думцев назвал сенаторами – что выглядело, конечно, забавно, если учесть, каковы были думцы в той Москве, – и увеличил их число до 70). Очевидно, он хотел учредить дееспособный орган, сходный по строению с Сеймом, – другой образец для подражания он вряд ли имел. Для венчания на царство ему требовалось избрать нового Патриарха, и он назначил грека Игнатия, кипрского митрополита, что не посягало на православие, но в то же время греческий изгнанник не держался ничьей стороны.

Для разрешения всех народных сомнений он устроил торжественную встречу со своей «матерью», и эта встреча лишила слухи о самозванстве последней опоры. Мать узнала своего «сына», оба плакали и целовались.

Теперь, когда все было подготовлено, новый правитель назначил день венчания на царство. Обряд прошел по всем правилам, тоже торжественно и душевно, если бы не одна деталь: после его завершения с латинской молитвой выступил иезуит Черниковский. Это была та самая ложка дегтя, которая многим не понравилась.

Новый царь был симпатичным и живым человеком, так он себя и держал, забывая, что лучшей характеристикой русского царя были всегда степенность, отеческая строгость, набожность. Ничего подобного в характере у царя не имелось. Он держался со всеми одинаково, не делал различий по чину и происхождению, и это не могло нравиться русским боярам XVII века, которые держались за свое место так, что бороды трещали.

Что же касается бороды, то бороды новый правитель не имел. А это была страшная крамола. И кафтан на нем был западного образца – легкий, удобный, а не то тяжеленное сооружение, что вменялось носить царям.

Словом, чудесным образом спасенный Дмитрий оказался иноземцем. И если сначала думали, что он отвык на чужбине от русских обычаев, то потом стали поговаривать, что он не желает этих обычаев. «Страстный к обычаям иноземным, – пишет историк, – ветреный Лжедимитрий не думал следовать Русским: желал во всем уподобляться Ляху, в одежде и в прическе, в походке и в телодвижениях; ел телятину, которая считалась у нас заповедным, грешным яством; не мог терпеть бани и никогда не ложился спать после обеда (как издревле делали все Россияне от Венценосца до мещанина), но любил в сие время гулять: украдкою выходил из дворца, один или сам-друг; бегал из места в место, к художникам, золотарям, аптекарям; а Царедворцы, не зная, где Царь, везде искали его с беспокойством и спрашивали о нем на улицах: чему дивились Москвитяне, дотоле видав Государей только в пышности, окруженных на каждом шагу толпою знатных сановников.

Все забавы и склонности Лжедимитриевы казались странными: он любил ездить верхом на диких бешеных жеребцах и собственною рукою, в присутствии двора и народа, бить медведей; сам испытывал новые пушки и стрелял из них в цель с редкою меткостию; сам учил воинов, строил, брал приступом земляные крепости, кидался в свалку и терпел, что иногда толкали его небережно, сшибали с ног, давили – то есть хвалился искусством всадника, зверолова, пушкаря, бойца, забывая достоинство Монарха. Он не помнил сего достоинства и в действиях своего нрава вспыльчивого: за малейшую вину, ошибку, неловкость выходил из себя и бивал, палкою, знатнейших воинских чиновников – а низость в Государе противнее самой жестокости для народа.

Осуждали еще в Самозванце непомерную расточительность: он сыпал деньгами и награждал без ума; давал иноземным музыкантам жалованье, какого не имели и первые Государственные люди; любя роскошь и великолепие, непрестанно покупал, заказывал всякие драгоценные вещи и месяца в три издержал более семи миллионов рублей – а народ не любил расточительности в Государях, ибо страшится налогов. Описывая тогдашний блеск Московского двора, иноземцы с удивлением говорят о Лжедимитриевом престоле, вылитом из чистого золота, обвешенном кистями алмазными и жемчужными, утвержденном внизу на двух серебряных львах и покрытом крестообразно четырьмя богатыми щитами, над коими сиял золотой шар и прекрасный орел из того же металла.

Хотя расстрига ездил всегда верхом, даже в церковь, но имел множество колесниц и саней, окованных серебром, обитых бархатом и соболями; на гордых азиятских его конях седла, узды, стремена блистали золотом, изумрудами и яхонтами; возницы, конюхи Царские одевались как Вельможи.

Не любя голых стен в палатах Кремлевских, находя их печальными и сломав деревянный дворец Борисов как памятник ненавистный, Самозванец построил для себя, ближе к Москве-реке, новый дворец, также деревянный, украсил стены шелковыми персидскими тканями, цветные изразцовые печи серебряными решетками, замки у дверей яркою позолотою, и в удивление Москвитянам пред сим любимым своим жилищем поставил изваянный образ адского стража, медного огромного Цербера, коего три челюсти от легкого прикосновения разверзались и бряцали: «Чем Лжедимитрий, – как сказано в летописи, – предвестил себе жилище в вечности: ад и тьму кромешную!»

Это не нравилось, но народ бы стерпел и такую западную пакость. Но Лжедмитрий собирался жениться. Он обещал, что его невеста, дочь польского магната Марина Мнишек, примет русские обычаи. Но Марина напугала Москву даже больше, чем сам жених. Посольство за ней было отправлено еще в начале его царствования, но Мнишки в Москву не спешили: Юрий требовал денег, и Марина была у него их залогом.

Несчастный Лжедмитрий любил свою невесту истово, он был готов на все. Но когда Сигизмунд стал его упрекать в небрежении словом, в том, что он не желает выдать ему шведских послов, нареченных им мятежниками, царь не сдержался: он дал ясно понять, что на трон он взошел по праву, что он был венчан на царство и что выполнять чужие условия не будет.

Мнишек ждал обещанных ему северских земель, а Марине – Пскова и Новгорода, и только еще одно обещание сдвинуло свадебный торг с мертвой точки. Мнишки отправились медленно к Москве. Тем временем Лждемитрий наивно приблизил к себе Василия Шуйского, он верил, что князь хочет быть ему другом. Князь не хотел. Он распускал слухи, что знает истинное происхождение Дмитрия и что он – Гришка Отрепьев, беглый расстрига. Совсем недавно Шуйский убеждал народ, что Лжедмитрий – истинный царевич. А много лет назад, при Борисе, он с такой же убежденностью рассказывал народу, что видел убитого царевича, который погиб в результате несчастного случая.

Лжедмитрий не замечал хитрости старого князя. Он даже оказал ему благодеяние: снял запрет на брак, установленный Годуновым. И князь женился. Но даже эта милость не укоротила его языка.

Врагом не менее опасным стала для Лжедмитрия и церковь. Цари привыкли обходиться с богатым духовенством кротко, вымаливая у них деньги на нужды отечества. Новый царь просто требовал денег, не объясняя причины и не ползая на коленях. Это было возмутительно. К тому же он всячески судил священников за торговлю в храмах, одним махом выселил всех священников из арбатских и чертопольских домов, поселив там свою охрану, но, кроме всего этого, сделал полную опись монастырского хозяйства по всей стране. И оказалось, что это хозяйство богаче самого государства. Он думал изъять излишки для общего блага, но церковь держалась за имущество мертвой хваткой. Как только иерархам стало понятно, что будут грабить, духовенство увидело в царе не богом данного владыку, а злодея. До этого бы она стерпела бы даже Гришку Отрепьева, так привыкла угождать власти.

А потом 25 апреля 1606 года в Москву торжественно въехал отец Марины. По этому случаю был дан роскошный обед. Мнишек прослезился от пышности, которую увидел. Лжедмитрий радовался и веселился, затеял что-то вроде карнавала. Готовилось бракосочетание.

Марина по соглашению должна была принять хотя бы видимость греческой веры, посещать церкви и следовать обрядам, правда, ей разрешалось также не отказываться от католичества, так постановил патриарх Игнатий, хотя такое предложение возмутило русских иерархов. Они хотели полного перехода полячки в православие.

Марина уже приближалась к Москве. Но если она думала, что окажется во дворце, то вместо дворца сразу попала в монастырь – так по русскому обычаю следовало размещать невест до свадьбы. Горожанам не понравилось, что Марину встречали литаврщики и шум стоял неимоверный, им не понравилась и сама невеста, одетая, как не подобает (русские женщины так не одевались), не понравилось, что Марина ужаснулась перспективой прожить неделю до свадьбы в келье.

Москва вознегодовала, узнав, что будущая царица вместо того, чтобы поститься перед крещением в истинную веру, ест заморские блюда (Лжедмитрий отправил к ней своего повара), а вместо того, чтобы постигать русские молитвы, развлекается кривлянием скоморохов. Шуйский проводил агитацию и настраивал народ против Лжедмитрия. Свадьба должна была стать днем гибели нового царя!