Василий Глотов - Наедине с совестью

• Название: Наедине с совестью
• Автор: Василий Глотов
• Жанр: История

---

В конце января разведчики вернулись на базу изнуренные, обветренные. На спаренных лыжах они привезли раненого командира группы. Он был в тяжелом состоянии. Лицо его осунулось, почернело, глаза поблекли, утратив прежнюю живость и теплоту. Смугляк был ранен в пути три дня тому назад при переходе железнодорожной линии. Двое из партизан изорвали свои нательные рубашки и забинтовали ему бок. После этого, сменяясь, они везли его по глухим тропам шестьдесят километров, без медицинской помощи и горячей пищи.

Теперь он лежал безмолвный, прикованный к лыжам. Тася, сокрушенная и тоже безмолвная, склонилась над ним, взяла руку, нащупала еле уловимый пульс. По лицу ее пробежала радостная улыбка.

- Миша! - позвала она. - Мишенька!

Он открыл глаза, чуть повернул голову.

- Это ты, Тасенька? - произнес Михаил слабым голосом. - Все в порядке, дорогая, не тревожься. Задание выполнено... А рана заживет. Только вот бинты присохли к телу. Как они меня сжимают!

Партизаны внесли его в землянку.

- Теперь я долго буду с тобой, - сказал он Тасе.

Так закончился их медовый месяц.

Глава шестая

Во второй половине 1944 года началось сплошное очищение советской земли от фашистских захватчиков. С двадцать третьего июня по десятое августа армия, в составе которой недавно служил Смугляк, победоносно продвигалась на запад. Прорвав сильно укрепленную оборону противника южнее Витебска и под Оршей, сломив отчаянное сопротивление его передовых частей, закаленные в боях соединения совершили героический марш от берегов Днепра до Немана и вышли на государственную границу с Польшей. Позади остались тысячи сел и десятки городов, знаменитые "котлы" и незабываемые переправы через Днепр, Березину и Неман. Ворота на Берлин были открыты. На широких и многолюдных улицах Москвы еще не затих гул кованных сапог и ботинок многотысячной колонны пленных, а войска уже начинали подготовку к новому удару по фашизму - в Восточной Пруссии.

Весь боеспособный состав партизанских отрядов с энтузиазмом вливался в действующие подразделения регулярных армий. Смугляка трудно было узнать в эти дни. Он уже нашел свою часть и переобмундировался. На его новой гимнастерке виднелись три ордена и партизанская медаль. На погонах прибавилось по звездочке. Гвардии старший лейтенант был необычно динамичен, общителен и разговорчив. Тасю зачислили в штат медсанбата дивизии, а Ивана Андреевича Шугая и других седоволосых стариков направили по домам. Старший сержант Егор Большаков был назначен старшиной роты, которую принимал Смугляк.

Они стояли на площади большого села Лужки и оживленно разговаривали между собой. Вскоре к ним подошел Максим с опущенной головой, печальный. Смугляк догадался, что просьба юного разведчика не увенчалась успехом. Приласкал его, спросил:

- Ну, как твои дела?

- Не берут, - ответил подросток, сдерживая слезы, - слишком молод, говорят. А что я буду делать один?

- Не горюй, Максим, - сказал Шугай, шевеля седыми усами. - Работы нам хватит. Поедем вместе в мой израненный Смоленск. Сын у меня погиб на фронте, вот ты его и заменишь. Сначала поучишься, а там и в армию пойдешь. Тогда ты нужен будешь ей. Ну, подними голову! Не люблю, когда смелые люди хныкать начинают.

- Правильно, правильно! - загудели солдаты.

Максим приободрился. А Смугляк, обрадованный только что услышанными словами, крепко обнял старого партизана.

- Спасибо, Иван Андреевич! - сказал он. - За человечность спасибо! Сегодня я убедился, что в нашей стране сирот не забывают, - и, повернувшись к Максиму, добавил: - Хорошего ты отца нашел, мой юный друг! Слушайся его и уважай. Я буду писать тебе с фронта, а ты не ленись отвечать. Пиши и о своей радости, и печали. И тебе и мне легче будет.

- Обещаю писать, - заверил Максим.

В полдень на площади состоялись военные похороны четырех пехотинцев, погибших в день освобождения Лужков. Сюда же перенесли останки мужественного разведчика Янки Корня. У свежей братской могилы были произнесены прощальные речи. Выступил и Михаил Смугляк. Взволнованно и трогательно говорил он о подвигах друга, о его заслугах перед народом и Родиной.

- Прощайте, дорогие воины! - заканчивая речь, воскликнул Михаил над братской могилой. - Прощай, мой незабвенный Янка! Образ твой навсегда останется в моей памяти. Немецкие фашисты дорого заплатят за отнятую у тебя молодую жизнь. Кровь искупается кровью. Твое имя бессмертно. Пусть тебе пухом будет родная земля!

Солдаты и офицеры начали спуск гробов. Торжественно зазвучали медные трубы оркестра, послышался трехкратный салют. Смугляк бросил горсть земли в могилу и отошел к изгороди, где стояла Тася. Вспомнил Янку, загрустил.

В это время к ним подошла высокая, миловидная женщина в форме старшего сержанта. Это была сестра-хозяйка медсанбата Фаина Михайловна Прошина. Большие глаза ее были заплаканными и печальными. Из-под пилотки на плечи опускались огнистые, красивые волосы. Она представилась Смугляку. Михаил нежно пожал ее мягкую руку и передал последние слова Янки. Фаина Михайловна расплакалась, вытирая слезы розовым платочком. Нет, не мертвого, а живого хотелось ей встретить Янку Корня в его родных Лужках.

- Мне сказали, что в этом селе живет его мать, - проговорила Фаина Михайловна, немного успокоившись. - Я думаю, нам следовало бы навестить ее и передать подарок воинов вашей роты и наших медсестер. Старушка, видимо, совсем слегла.

- Пожалуй, так, - согласился Михаил. - Подарок будет кстати. Особенно сейчас. У меня есть для нее кое-какие вещи. Идемте, товарищи! - обратился он к бывшим партизанам и к воинам, которые хорошо знали и горячо любили Янку.

Маленькая, исхудавшая мать без слез встретила товарищей и друзей своего сына. С благодарностью приняла подарки, сказала:

- У меня не осталось слез, я выплакала их. Но хочу сказать вам, сынки: любите жизнь так же сильно, как любил ее мой Янка. Я горжусь этим. Пусть берегут вас от гибели сердца матерей.

Через два дня, когда дивизия пополнилась новыми бойцами, Смугляк проводил Ивана Андреевича и Максима, а сам верхом на партизанском Гнедке выехал принимать стрелковую роту, ту самую, в которой он начал боевую жизнь в лесах Подмосковья. Его сопровождал тоже на коне расторопный старшина Егор Большаков.

Перед закатом солнца они уже были в селе, где располагалась рота. У полуразрушенного домика их встретил стройный и красивый гвардии младший лейтенант. На груди его сиял орден Красного Знамени. Смугляк без труда узнал в нем Колю Громова - сына сибирского охотника, прославленного снайпера. Громов бодро доложил о состоянии дел роты, о ее боевой готовности и, пожимая сильную руку Смугляка, улыбнулся:

- Наконец-то снова вместе. Я очень рад!

- Я тоже рад, Коля. Но почему ты докладываешь мне? Разве тебе известно, что я принимаю стрелковую роту?

- Так точно! - отчеканил Громов. - Позавчера наши солдаты были на похоронах в Лужках и узнали. Янку очень жалко!

Смугляк с любовью разглядывал молодого друга.

- Вырос ты, Коля, - сказал он, беря его за плечи. - Молодец! Ведь не прошло и двух лет после нашей разлуки, а тебя не узнать. За что получил боевой? - взглянул Михаил на орден.

- За снайперскую работу.

- Поздравляю! Ну, а что случилось с командиром роты?

- Гвардии лейтенант Воронков выбыл из строя по ранению, - объяснил Громов. - У него перебиты ноги, и теперь он едва ли вернется в подразделение. А политрук Скиба переведен из роты в батальон. Здоров. Сейчас он в штабе полка. Последние дни командовать ротой пришлось мне. Скажу правду: хватанул горя по самую макушку! Ведь я же снайпер, а не боевой командир. Наш полк первым ворвался в пригород Минска и завязал уличные бои. Город горел. Нужно было и воевать, и тушить пожар. Многие солдаты пообжигали руки и лица. Но фашистов мы все-таки прижали крепко. Многих в плен взяли.

- Значит, личный состав роты хорош!

- Львы, а не воины! - воскликнул Громов. - За исключением одного автоматчика, Шматко. Недоволен я им.

- Как ты говоришь, Шматко? А что тебе известно о нем?

- Он из нового пополнения. Вы его не знаете. Шматко пришел к нам в начале наступления. Очень тяжелый человек. В боях храбрый и выносливый, как тигр, а вот дисциплину не переваривает. Делаешь ему замечание, а он стоит и ухмыляется или забрасывает тебя встречными вопросами. Говорят, он из бывших карманщиков. Судился. Где-то отбывал наказание, потом попал на фронт. Тот "витязь"!

- Сам рассказывал об этом?

- Нет, солдаты дознались.

- Ничего, отшлифуем! - проговорил Смугляк, а про себя подумал: "Уж не Сашка ли Гвоздь?" - Веди-ка меня в расположение роты и знакомь с личным составом. Вы уже поужинали? Тем лучше. Коней передай в хозвзвод полка. Это, Коля, партизанский подарок. А вообще-то немецкого происхождения: трофеи.

Жара спала. Солнце медленно опускалось за холмами. Небо горело. Окрашенный лоскут облака высоко висел над лесом. Смугляк и Громов вошли под навес, остановились. Солдаты сидели на соломе и занимались кто чтением, кто подгонкой нового обмундирования. Увидев гвардии старшего лейтенанта и Громова, они поднялись, приветствуя офицеров. В прежнем положении остался только Шматко. Он сидел в дальнем углу, равнодушно рассматривая какие-то бумажки. Смугляк направился к нему. Солдат не обращал на него никакого внимания. "Он, Сашка", - мелькнуло в голове Михаила.