Михаил Демин - Рыжий дьявол

• Название: Рыжий дьявол
• Автор: Михаил Демин
• Жанр: Прочие приключения

Введите сюда краткую аннотацию

---

— Не притворяйся, — сказал я, — ты его знаешь.

— Нет… Кто это?

— Помнишь, когда мы в первый раз приезжали с тобой в Алтайск, к тебе в чайной подходил высокий такой парень со стальными зубами? Так вот это был он.

— Ну и что? — сказал тогда Петр. — Если бы я даже и знал его, в чем дело?

— Стало быть, ты знаешь и его профессию! И мне интересно: что между вами общего? И с каких пор ты на него работаешь?

— Я не работаю, нет, нет, — торопливо забормотал Петр, — ты не подумай…

Пухлое его лицо задрожало, расплылось. Щеки обвисли. Глаза вышли из орбит.

— Что я, дурак, что ли, влезать во все эти дела…

— Но все же твоими услугами он иногда пользовался!

— Ну, иногда…

— А, собственно, почему? С какой стати? Что вас связало?

— Да, понимаешь ли, я же ему должен, — сказал, кряхтя, баянист. — Мы ведь приехали сюда нищие — без копейки… А я хотел дом… Вот он и одолжил мне деньжонок на покупку.

— С условием, чтобы ты ему помогал, не так ли' Чтоб давал время от времени клубную машину…

— Ну, так…

— И когда ко мне приходила Клавка — это все ты подстроил?

— Да ничего я специально не подстраивал, — загорячился он. И, кривясь, потрогал забинтованную свою задницу. — Что ж ты думаешь: это тоже нарочно?..

— Но все же направил ее ко мне ты!

— Да, но вышло это случайно… Я правду говорю! Она пришла, спросила… Ну, я и объяснил.

— Объяснил, что я водить не умею, что машина стоит без дела…

Я достал папиросу, размял ее медленно. И закурил. И все это время Петр лежал молча и настороженно следя за мною.

— В общем так. Машина теперь долго будет стоять без дела. Она испорчена, и ты не вздумай ее чинить! Я почему это говорю? Меня переводят в другое место, и ты опять остаешься здесь за директора.

— Куда ж ты?

— В областную газету. Так что отныне я много буду ездить. Сюда тоже еще заверну. И не раз! Имей это в виду.

И я посмотрел на Петра жестко, пристально, ломая глазами его взгляд.

— Когда-то давно ты меня выручил, и вот теперь я говорю с тобой по-хорошему…

— Ничего себе по-хорошему! Ты же грозишь.

— Нет, предупреждаю… Есть такая притча: „Люблю блатную жизнь, но воровать боюсь"… Знаешь? Она адресована прямо к тебе. Ты ведь как живешь? Как шакал. Хитришь, суетишься, подбираешь чужие крохи… Так вот, кончай! Опомнись! И учти: если я узнаю, что машина починена и снова ходит, я тебя, Петька, не пощажу.

— Но как же все-таки, — несмело проговорил он, — как же без машины? — И он хотел по старой привычке подмигнуть, но лицо его ослабло и получилась жалкая гримаса. — Ведь это же — техника… цивилизация…

— Вспомни свой туалет! В здешних местах цивилизация — ненужная роскошь… От нее одни только неприятности.

* * *

Окна клуба ярко светились: были зажжены все лампы. И вопила радиола, включенная на полную мощность. И шаркали, раскачивались, вращались танцующие пары…

Был воскресный традиционный танцевальный вечер — последний мой вечер в этом селе.

В последний раз проходил я по клубной зале, в последний раз глядел на кружащуюся эту толпу. С момента моего приезда сюда прошло ровно полгода. И я как-то незаметно привык к этому месту и к этим людям. Близко я ни с кем так и не сошелся здесь, но имел уже много добрых знакомых. И сейчас здоровался, а в сущности, прощался с ними. Но, пробираясь сквозь толпу, я спешил и нигде не задерживался, не застревал; я искал компанию подростков.

И нашел ее в прихожей у вешалки. Подростки — их было пятеро — стояли там, сгрудившись, куря и поплевывая. И вид у них был какой-то развязный и одновременно унылый.

— Вы чего тут скучаете? — сказал я. — Шли бы в зал…

— А чего мы там не видели? — презрительно усмехнулся один из них — вихрастый и прыщеватый.

И другой добавил:

— У нас свои дела.

— Ладно, — сказал я. — Кстати, я к вам тоже по делу… И, оглядев их всех, спросил:

— Как мне увидеть Салова?

— Какого? — спросил прыщеватый. — На селе их много, Саловых.

— Того самого, у которого отец недавно погиб.

— Ну, это я, — выдвинулся вперед невысокий узколицый, с черной челочкой паренек. — Я — Салов. Зачем вам?

— Надо поговорить. — Я взял его за плечо. — Пойдем-ка, что ли, на улицу…

Мы вышли и окунулись в голубую лунную прохладу. Я огляделся неспеша. И, подтянув паренька к себе, проговорил:

— То, что сейчас услышишь, передай своей матери. И никому больше. Никому! Ни единому человеку! Ты понял меня?

Он молча кивнул. И я сказал, понизив голос и четко отделяя слова:

— Передай ей: о деньгах Терентия кое-кто знает… И за ними скоро могут прийти… Пусть она подготовится.

— А если она спросит, кто это сказал?

— Мое имя не называй. Придумай другое… Это будет наша с тобой общая тайна. Ты умеешь хранить тайны?

— Умею.

Я знал, что ребятишкам такого возраста чрезвычайно нравятся тайны. И я был уверен в его ответе. Но на всякий случай продолжил:

— Тебе сколько исполнилось?

— Пятнадцать.

— Так. Ну, а братья у тебя есть?

— Не, я один.

— Значит, ты теперь единственный в доме мужик!

— Это мне и мать уже сказала, — прошептал он. И потом: — А почему вы с ней с самой не захотели поговорить? Пришли бы к нам домой…

— Не могу, брат, некогда. Я занят, а вы живете далеко, на другом краю… Да и вообще — зачем? Ты уже парень взрослый. И мы говорим с тобой как мужчина с мужчиной.

И опять он без слов покивал, смотря на меня снизу вверх.

В желтом потоке света, льющегося из окошка, видна была лишь половина его лица — краешек челочки, скула. Глаза его прятались в тени. И там, в этой тени, я заметил блеснувшую капельку, косо и медленно поползшую по щеке…

— А кто это сделал? — спросил он, внезапно зазвеневшим голосом. — Кто? Вы не знаете?

— Н-нет, — с легкой заминкой ответил я, — но ты имей в виду: за него еще отомстят… Я в это верю!

РАЗВЕ ЭТО МОЖНО НЕ ЛЮБИТЬ?

„Делишки" были, в принципе, закончены. Оставалось последнее — проверить отчетность и подготовить клубное имущество к сдаче. Этим я занялся той же ночью. Я сидел, шуршал бумагами. И вдруг услышал какой-то новый, сторонний шорох. Он шел из-за двери; кто-то там шевелился, дышал.

Кто еще там, насторожился я, что за чертовщина? Я достал и раскрыл свой ножик, спрятал его под бумагами. И крикнул затем:

— Войдите!

Дверь отворилась, и передо мной возникла женская фигура — знакомая, такая, которую я никогда бы не спутал ни с одной другой.

— Клава? — удивился я. — Ты зачем?

— К тебе, — сказала она, приближаясь, — проведать. Посмотреть. Ну и… — Она огладила ладонями — как бы обласкала — высокую свою грудь и бока. — За мной же должок!..

— Все долги ты уже отдала, — нервно проговорил я, — мы в расчете.

— Но теперь это мой личный должок, персональный. Клава уселась, каким-то ловким, незаметным жестом поддернув юбку. Слегка раскинулась на стуле и положила ногу на ногу.

— Сколько бумаг, — проговорила она, озирая стол, — все пишешь, пишешь… Не скучно?

— Что поделаешь, — сказал я, — надо… И прости, я очень занят.

Она улыбнулась, опустив пушистые ресницы. И вдруг — рывком — расстегнула свою кофточку. И обнажила грудь. И сейчас же я сказал:

— Закройся!

Нет, я вовсе не пуританин. Дело тут было в другом… Я знал свою слабину и не хотел поддаваться Клавке. А разве же мог я устоять при виде этого чуда?!

Я видел тугую грудь ее и круглые, манящие, чуть раздвинутые и высоко открытые колени, — не мог всего этого не видеть! — и невольно шарил там взглядом, всем существом тянулся туда. И презирал себя за это. И мысленно проклинал ее.

И чем больше проклинал ее, тем сильнее хотел…

Это было, как бред, как наваждение.

И Клава, безусловно, угадывала, понимала, что со мною творится. А какая женщина этого не угадывает? Но все же была она сейчас не такой победительной, уверенной в себе, как раньше. Наоборот, во всем ее облике проскальзывало что-то смятенное, растерянное, даже — робкое…

Конечно же, она понимала, что я не забыл нашу прошлую встречу, и вечер в ее доме, и разговор с ее братом, Ландышем… И судя по всему, боялась, что я теперь напомню ей обо всем.

И я напомнил.

— Так ты, действительно, была убеждена, что я ручной? Что из меня веревки вить можно?

— Ах, ты не так понял…

— Я все понял точно! Но скажи: откуда у тебя вообще такая уверенность?

— Ну, не знаю. Я так привыкла. Все мужики, которых я встречала, они и вправду были ручные…

— Например, Васька Грач.

Она посмотрела на меня косым своим, странным, скользящим взглядом — и ничего не ответила. Прикусила губу. А я продолжал:

— Из каждой веревки, которую ты ухитряешься свить, получается затем — петля… Сколько людей попало в такую петлю из-за тебя, а? Интересно! Скольких ты, падла, уже угробила? Счет у тебя, наверное, большой? В одних только Очурах сначала был Грач, потом эти спекулянты. И я тоже стоял на очереди…