Павел Мельников-Печерский - На горах

• Название: На горах
• Автор: Павел Мельников-Печерский
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-000354-4

Книга П.И.Мельникова представляет собой вполне самостоятельное произведение, но в то же время является продолжением эпопеи «В лесах». В произведении воссозданы жизнь старообрядческого купечества Заволжья, быт, нравы и обычаи местного населения. Глубокое проникновение в сущность процессов, происходивших в старообрядческой и купеческой среде, талант психолога, бытописателя и мастера слова принесли романам «В лесах» и «На горах» известность и большой читательский интерес.

---

– Театр-от в первом часу еще кончился, а теперь четвертый скоро, – принимая бумажник, молвил Меркулов.

– Из театра со всей твоей нареченной родней к тезке к твоему поехали, к Никите Егорову, – сказал Дмитрий Петрович. – Поужинали там, потолковали… Час второй уж был… Проводил я невесту твою до дому, зашел к ним, и пошли тут у нас тары да бары да трехгодовалы; ну и заболтались. Не разгони нас Татьяна Андревна, и до сих бы пор из пустого в порожнее переливали.

– Стой! – перебил Меркулов. – Разве не знали там, что я приехал?

– Да как же было узнать-то? Святым духом, что ли? – молвил Дмитрий Петрович.

– Да ведь я два раза там был, записку оставил, – сказал Меркулов. – Наказывал коридорному, как только воротится Зиновий Алексеич, тотчас бы подал ему записку. Еще на чай дал ему.

– Никакой записки не подавали, и никто про тебя не сказывал, – молвил Веденеев. – Воротились мы поздненько, в гостинице уж все почти улеглись, один швейцар не спал, да и тот ворчал за то, что разбудили. А коридорных ни единого не было. Утром, видно, подадут твою записку.

– Ах он, скотина, скотина! – заочно принялся бранить Никита Федорыч коридорного, быстро ходя крупными шагами из угла в угол по номеру.

– А ты слушай, что дальше-то со мной было, – продолжал Дмитрий Петрович. – Поехал я домой – хвать, на мосту рогатки, разводят, значит… Пешком было хотел идти – не пускают. «Один, говорят, плашкот уж совсем выведен». Нечего делать, я на перевоз… Насилу докликался князей[203], пошел к лодке, поскользнулся да по глине, что по масленичной горе, до самой воды прокатился… Оттого и хорош стал, оттого тебя и перепачкал. А знаешь ли что, Никита Сокровенный?..

– Что?

– Хорошо бы теперь холодненького. Поздравить бы надо тебя с нареченной… Как думаешь?

– Где ж теперь взять его? – отозвался Меркулов.

– Мое дело. Всех перебужу, а надо будет, до самого хозяина доберусь.

– Оставим до завтра… Теперь все заперто.

– Экая важность, что заперто!.. – вскликнул Дмитрий Петрович. – Были бы деньги, и в полночь, и за полночь из земли выкопают, со дна морского достанут… Схожу распоряжусь… Нельзя же не поздравить.

И, не слушая Меркулова, пошел вон из номера. Исходил он все коридоры, перебудил много народа, но, чего искал, того не достал. И бранился с половыми, и лаской говорил им, и денег давал – ничего не мог поделать. Вспомнил, что в номере у него едва початая бутылка рейнвейна. И то хорошо, на безрыбье и рак рыба.

– Видишь! – вскликнул он, входя к Меркулову и поднимая кверху бутылку. – Стоит только захотеть, все можно доспеть!.. Холодненького не достал – так вот хоть этой немецкой кислятиной поздравлю друга любезного… Ай, батюшки!.. Как же это?.. Посудины-то нет… Из чего пить-то станем?.. А!.. Нашел!

Схватил стакан, что возле графина с водой стоял, сполоснул другой, что на чайном приборе был, и налил оба до краев.

– Здоровье жениха с невестой!.. Ура!.. – во всю мочь закричал Веденеев.

С обеих сторон в соседних номерах послышалось ворчанье, но Веденеев не унялся… У соседей послышалась брань… Кто-то, наконец, в дверь кулаком стал колотить.

– Безобразники!.. Пьяницы, черт бы вас побрал!.. Ночи на вас нет!.. Ишь разорались, беспутные!.. Проспаться не дадут!.. – неистово охрипшим голосом кричал спросонья какой-то сильно, должно быть, подгулявший купчина.

– Ай вай мир!.. Да это зе никак невозможно!.. Да это зе ни на цто не похозе! – резким гортанным голосом, судорожно кашляя и тоже колотя в дверь рукой с другой стороны, кричал какой-то жидок. А за ним подняли «гевалт» и другие сыны Авраама, ровно сельди в бочонке набитые в соседнем номере.

– Не кричи, – сказал Меркулов Дмитрию Петровичу. – Слышишь, всех перебудил…

– Не стану, не стану! – вполголоса заговорил Веденеев. – Это я ведь с радости… Поцелуемся, Никита Сокровенный!

И опять принялся тискать в объятиях Никиту Федорыча. Тот насилу освободился от его восторгов.

– Да что ты такой? – спросил Меркулов. – Никогда таким я тебя не видывал… О деле даже спросить его нельзя.

– Дела завтра… Или нет – послезавтра… Просить буду, в землю поклонюсь, ручки, ножки у тебя расцелую!.. Ты ведь друг, так смотри же выручай меня… Выручай, Никита Сокровенный!.. Вся надежда на тебя.

И, крепко обняв Меркулова, закричал:

– Удружи, не дай с тоски помереть. По гроб жизни не забуду!.. Голубчик!

Снова раздалась хриплая брань подкутившего купчины, снова завизжали горластые чада Израиля.

– Передохнуть бы вам! – плюнув на жидовскую сторону, вскликнул Дмитрий Петрович. – Дай ты мне, Никита Сокровенный, честное слово, что безо всяких отговорок исполнишь мою просьбу.

– Какую? – спросил Меркулов.

– Завтра скажу, а еще лучше – послезавтра, – волнуясь, говорил Веденеев. – А теперь вот что – слушай: не пособишь – петлю на шею, удавлюсь!.. Да!..

– Ты пьян, Митенька?

– И вовсе не пьян. И нисколько даже не выпивши… После скажу, после… Дай только слово, что исполнишь просьбу… Эх, Никита Сокровенный!.. Такое дело, такое… Ну да пока помолчим… А теперь покончим бутылочку.

И, разлив по стаканам оставшееся вино, Веденеев вскликнул восторженно:

– За благополучный конец нашего дела!

– Про тюленя говоришь? – спросил у него Меркулов.

– Сам ты тюлень! Я ему, как другу, про всю свою участь, а он про тюленя! – вспыльчиво вскликнул Дмитрий Петрович. И плюнул даже с досады.

– Да говори толком, что за дело такое? – сказал Никита Федорыч.

– Завтра скажу, – ответил Веденеев и сильно нахмурился.

– Хорошо, – молвил Меркулов. – А теперь скажи насчет тюленя. Как цена?.. Завтра поутру придется мне одно дельце покончить…

– Два рубля шесть гривен, – недовольным голосом сквозь зубы процедил Дмитрий Петрович.

– Как? – с места даже вскочив, вскликнул Меркулов. – Два шесть гривен?.. Быть не может!..

– Врать, что ли, я стану тебе?.. Вчера начались продажи малыми партиями. Седов продал тысячи полторы, Сусалин тысячу. Брали по два по шести гривен, сроки двенадцать месяцев, уплата на предбудущей Макарьевской… За наличные – гривна скидки. Только мало наличных-то предвидится… Разве Орошин вздумает скупать. Только ежели с ним захочешь дело вести, так гляди в оба, а ухо держи востро.

«Два рубля шесть гривен! – думал Меркулов. – Слава тебе, Господи!.. С барышом, значит, на Лизино счастье… Пошли только, Господи, доброе совершенье!.. Тогда всем заботам конец!»

– Спасибо, Митенька, – сказал он, крепко сжимая руку приятеля. – Такое спасибо, что и сказать тебе не смогу. Мне ведь чуть не вовсе пропадать приходилось. Больше рубля с гривной не давали, меньше рубля даже предлагали… Сидя в Царицыне, не имел никаких известий, как идут дела у Макарья, не знал… Чуть было не решился. Сказывал тебе Зиновей Алексеич?

– Говорил, – промолвил Дмитрий Петрович. – Сколько у тебя тюленя-то?

– Тысяч шестьдесят пудов.

– Значит, тысяч восемьдесят целковых у тебя слизнули бы… Ловок!.. Умел подъехать!.. Хорошо, что остерегся Зиновий Алексеич… Не то быть бы тебе, голубчик, у праздника.

– Да кто торговал-то? – спросил Меркулов.

– Смолокуров, – сказал Дмитрий Петрович. – Марко Данилыч Смолокуров… Я ж ему и сказал, что цены на тюлень должны повыситься… Это еще было в начале ярманки… Орошин вздумал было поддеть его, цен тогда еще никаких не было; а Орошину хотелось всего тюленя, что ни есть его на Гребновской, в одни свои руки прибрать. Два рубля тридцать давал.

– Два рубля тридцать!.. В начале-то ярманки! – вскликнул Меркулов.

– Около первого спаса. В рыбном трактире тогда собрались все Гребновские, и я тут случился… Досадно мне стало на Орошина, я и покажи всей честной компании письмо, что накануне из Петербурга получил… Видят – цены в гору должны пойти… И озлобился на меня с тех пор Орошин… до сей поры злится… А Смолокуров стал к себе зазывать, чествовать меня всячески… Катанье затеял в лодках, меня позвал, тут я с семейством Зиновья Алексеича и познакомился… А потом, как пришли твои письма из Царицына, Зиновий Алексеич и открылся мне, что Смолокуров, узнавши про твою доверенность, ровно с ножом к горлу стал к нему приставать, продай да продай тюленя. Цен, уверял, нет и не будет, в воду кидать доведется… По рублю с гривной, однако, давал… Хорошо, что укрепился Зиновий Алексеич… Не то бы Марко Данилыч твоим добром зашиб себе барыши, каких сроду не видывал.

– Знаком разве Смолокуров с Зиновьем Алексеичем?

– Старинные знакомые и друзья закадычные, – отвечал Веденеев. – Смолоду слыли приятелями.

– А теперь как? – спросил Меркулов.

– Так же все… – сказал Дмитрий Петрович.

– Как?.. После того, что он хотел нас обмануть?.. После того, как вздумал меня обобрать кругом?..

– Дело торговое, милый ты мой, – усмехнулся Дмитрий Петрович. – Они ведь не нашего поля ягода. Старого леса кочерги… Ни тот, ни другой даже не поморщились, когда все раскрылось… Шутят только да посмеиваются, когда про тюленя речь заведут… По ихнему старому завету, на торгу ни отца с матерью нет, ни брата с сестрой, родной сын подвернется – и того объегорь… Исстари уж так повелось. Нам с тобой их не переделать.