Виктор Топоров - Приключения 1990

• Название: Приключения 1990
• Автор: Виктор Топоров
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990

Сборник остросюжетных произведений Андрея Молчанова, Юрия Нагибина, Валерия Аграновского, Бориса Руденко. В разделе «Из наследия мастеров» впервые публикуется перевод романа-притчи Г. К. Честертона «Шар и крест».

---

— Пап...

Вижу перед собой сына Коленьку. Уже вечер. Жена поехала плакаться к подруге, тем более еще вчера к ней собиралась. Тесть болтается на работе, он обычно до полуночи там торчит — то ли в работу влюбленный, то ли теща заела, жена то есть...

— Пап, — говорит Коленька с сочувствием. — Достань книжку. Где сказки. Она высоко, я не умею...

Книжка в полках, а полка в комнате, где теща.

— Там... бабушка, — говорю я. — Она спит, уже храпит, я слышал, — уверенно отвечает он.

Меня захлестывает нежность. Я прижимаю мальчика к груди, дышу запахом его волос — прекрасным, детским, пшеничным, родным, и мы сидим так долго-долго. И чем дольше, тем более я не понимаю, как найду в себе решимость расстаться с ним, да и с этой семьей, ломом... А что, если все остальное — неправда, вздор? Что, если вина во мне, и надо что-то изжить в существе своем, и тогда мир станет другим и все, что плохо сейчас, что мучает, будет...

Ложь. Ничего не будет. Просто я слабак. И часто из-за того, что слабак, — трус и подлец.

Марина Осипова

Четыре часа утра. За окнами — промозглое ненастье мартовской ночи, бухает ветер в отекшие льдом стекла, а в запотевшей черноте их зеркал, искрящейся городскими огнями, — блеклое отражение квартиры и суеты наших сборов: муж на два месяца уезжает на съемки за границу. Повезло.

Зов сигнала такси, затягиваем ремнями пузо чемодана, обмениваемся рассеянными поцелуями, и вот уже хлопает внизу дверь лифта, стихает вдали гуд мотора... Одна. Брожу по комнатам. Потом усаживаюсь в кресло и засыпаю до первого телефонного звонка. Снимаю трубку. Сначала там чихают, а затем сдавленным голосом просят меня.

— Я, — говорю я.

Оказывается, корреспондент. Хочет взять интервью. Газета та, где работает Володя... Интервью эти бывали уже неоднократно, глупейшее занятие для обеих сторон, но не уважить журналиста не могу: очень уж распинается, да и есть время, дабы потратить его на рекламу.

Дома жуткий развал, и ликвидировать его ради корреспондента как-то не жаждется. Договариваемся о встрече возле метро за полтора часа до начала спектакля. Полчаса, чтобы до театра дойти, и час для неторопливой беседы за кулисами. Кажется, вполне достаточно.

Опускаю трубку, и тут же — второй звонок. Володя. Вся поджимаюсь. И такая тоска наваливается.. Столько в этом человеке силы, что возникает унизительное ощущение, будто ты — марионетка. Говорит, надо встретиться, и, не успеваю я собраться с мыслями для тактичного отказа, заявляет: жду после спектакля у служебного входа-выхода. Отбой.

Озноб пробирает — слишком далеко все зашло, и, если по слабости моей зайдет еще дальше, — погибну. Нутром чувствую: намерения у него серьезные до опасного, но поддаться его воле — дать столкнуть себя в пропасть. Два бракосочетания были, достаточно. А появления любовника у жены муж мой не заслуживает. А поэтому... с Володей этим увидеться надо, и надо сказать, чтобы впредь на мой счет не обольщался. Вот так. И пора обзаводиться детьми — подобные ситуации исчерпаются немедленно. Где только взять время на детей? Да, времени на них нет. Но потом время уйдет... Смотри!

Вновь гуляю по квартире, слушаю магнитофон, кручусь у зеркала — благо сегодня нет репетиции. День таким образом проходит. Вхолостую. Ну ничего. Как оправдание дневного безделья — плотная программа вечера. Два свидания и спектакль.

Вылезаю из душной норы метрополитена, и тотчас ко мне подходит интервьюер. Ну и глаза... Сталь, бритвы точеные. И сухощавое, жесткое лицо кажется потому раздраженным, напряженно-злым, но говорит мягко, приветливо:

— И где же будет происходить интервью?

— Посидим часок за кулисами, — отвечаю, — затем вы пойдете в зал, а я на сцену. Плюс — дорога к театру.

— Насчет дороги — это машина есть, — говорит он, и мы следуем к машине — огромному, сногсшибательному «кадиллаку» цвета бронзы.

Присматриваюсь к корреспонденту. Странное преуспевание на этакой скромной должности. Одет как дипломат или работник торговли, а машина — уверена, ни один главный редактор на такой не ездит. Но какая-то нарочитость в этом, фальшь — словно у слуги в барской шубе.

Забираемся, нет — входим внутрь дворца на колесах. Сиденья как троны. Кожа, элегантные подлокотники... Одно неудобство: крепко, до рези в горле воняет свежей краской и прогорклым перегаром табака. Корреспондент, как бы перехватывая мои мысли, краснеет, опуская стекло.

Вопросов его я не дожидаюсь, какой-то он вареный, этот газетчик, и начинаю все рассказывать сама. От первой до последней роли вкратце, о генеральных взглядах на современный театр и кино — моих и посторонних, о режиссерах, драматургах и о разном. Упоминаю и о Володе, как о сослуживце корреспондента. Тот почему-то мрачнеет, подтверждая: да, дескать, мы — приятели.

— И как вам... он? — задаю глупый вопрос. Мычит, что нормально.

— Кстати, — сообщаю, — после спектакля мы с ним должны встретиться. Он — автор сценария «Оригиналов», вы знаете, конечно... — И смотрю на часы: пора трогаться.

Нос лимузина выползает из-за стоящей впереди громады рефрижератора, стремительно торкается вперед, но тут слышится лязг, машину встряхивает — мы наверняка смяли крыло, Я ахаю сочувственно, однако водитель великолепно равнодушен: бывает, мол, главное — рефрижератор цел.

— Такая машина! — сокрушаюсь я.

— Не машины нас наживают, а мы их, — цедит он.

Ну если это не поза, то рядом либо миллионер, либо крупный философ. Однако крупные философы живут скромно, а миллионеры в корреспондентах не служат.

Идти на спектакль эта непонятная личность отказывается, мы прощаемся, но когда выглядываю из окна гримерной на улицу, то вижу его автосарай в карауле у служебного входа. Странный тип. И весьма.

Настраиваюсь на роль. Интонация первых слов, пластика первого жеста... Это — как упор для бегуна на старте. Дальше — бег. И всякий раз в неизвестность. Театр — то же производство, но если там все определяют технология, качество и цифры, то здесь свобода импровизации — правда, в рамках предписанного драматургом и режиссером. Но рамки эти как бы сбоку, так что вверх и вниз можно взлетать и падать в зависимости от желания и таланта.

В холле, за кулисами, праздничная суета спектакля, и на миг, глядя на лица актеров — отдыхающих, бренькающих на гитарах, что-то обсуждающих, — выныриваю из отрешенной своей углубленности.

Люблю свой театр. Мой второй дом, маленькое отечество. И этот холл с его диванами, фикусами, облезлым роялем, и шумные гримерные с зеркальными стенами и пыльными паласами, и канава рампы... Мы часто приходим сюда, когда и не заняты в спектакле. Поболтать, посоветоваться, посмотреть друг на друга из зала. Здесь как на корабле. Есть кубрик и вахта, боцман, капитан и друзья, И мы — матросы этого корабля, и вокруг нас — океан зрителей. Сильно, конечно, об океане, но когда после спектакля стоишь на высветленном прожекторами дощатом настиле сцены, видишь в самом деле океан чувств, эмоций, многоглазую, пеструю, рукоплещущую толпу, и ты — над ней. Хоть пошлое сравнение — как чайка, ей-богу. Есть в этом что-то от полета, парения, волшебства, вечности...

А сейчас зал темен. Черное, дышащее внимательным ожиданием пространство. И я перед ним, в косо наклоненной колонне света. И бросаю в черноту тонущие в ней слова, и волнуюсь так, как впервые, и постигаю торжество сцены.

Потом — гримерная, увядающий шум за ее дверью — конец спектакля, конец праздника; сдаю платье, одеваюсь, наспех пудрюсь, натягиваю сапоги и — бегом к выходу.

Шикарного автомобиля уже нет, но открывается дверца белых «Жигулей», и в сумерках различаю лицо Володи. В беспечности, еще захваченная порывом сцены, сажусь в машину, дверца мягко захлопывается, и тут же перехватывает дух от плотной, тягостной атмосферы чего-то невысказанного, сложного и вместе с тем — до унылого будничного.

По дороге непринужденно рассказываю о корреспонденте. Кивает: знаю. Хмур. Наверняка грядет серьезный разговор, и болтовней я пытаюсь оттянуть его начало. Трушу.

— Ну вот... приехали, — говорю с вымученным кокетством, должным сгладить острые углы недоговоренности. — Спасибо.

— Что же ты... не пригласишь? На чашку чая? — глухо, не глядя на меня, отзывается он. — А?

Начинается!

— Прости, но сейчас там не та обстановка.

— Беспорядок после отъезда мужа? — поднимает он на меня глаза. — Я был на киностудии, так что информирован.

— До свидания, — как бы не слышу я и открываю дверцу.

— Постой, — удерживает он меня за руку. — Давай без... Оба оказались в одной и той же истории, и продолжить ее придется.

— Историю надо кончать, и как можно скорее, — вырывается у меня нервно.

— По логике — так, — соглашается он. — А сердечко-то на перебоях, нет? И разбираться, почему и что, — боязно, стабильности хочется. Семья в этом мире — ценность истинная, и если переоценивать ее, то не дай бог ошибиться? Что, аналогичные сомнения?