Виктор Топоров - Приключения 1990

• Название: Приключения 1990
• Автор: Виктор Топоров
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990

Сборник остросюжетных произведений Андрея Молчанова, Юрия Нагибина, Валерия Аграновского, Бориса Руденко. В разделе «Из наследия мастеров» впервые публикуется перевод романа-притчи Г. К. Честертона «Шар и крест».

---

— Историю надо кончать, и как можно скорее, — вырывается у меня нервно.

— По логике — так, — соглашается он. — А сердечко-то на перебоях, нет? И разбираться, почему и что, — боязно, стабильности хочется. Семья в этом мире — ценность истинная, и если переоценивать ее, то не дай бог ошибиться? Что, аналогичные сомнения?

— И ты предлагаешь подняться ко мне, лечь в постель и разбираться в перебоях, переоценивать ценности и сомневаться в правильности сомнений?

— Не обижаюсь, — отвечает. — Это не ты, это твоя тяга к стабильности на меня ощетинилась. Кстати, стабильность — явление чудное. Но — относительно тебя и меня. Только. Такой уж я эгоист.

— Володя... — Слова тяжелые, вязкие, как тесто. Я, ужасаясь, сознаю, что говорю не то, да и... я ли говорю сейчас? — Уезжай! Сегодня это грязно, подло, ты сам потом будешь презирать меня...

Он уезжает. Я знаю: уезжает с надеждой, без разочарования, досады, и вдруг желаю, чтобы вернулся, остался, и, глядя на скрывающуюся за покатым горбом переулка машину, на его силуэт в морозно осеребренном светом встречных фар стекле, думаю, что запуталась в этой жизни и во всех понятиях о ней на день сегодняшний — окончательно.

И жутко от этого, и смутно до слез и сладкой тревоги, и умереть хочется. И жить, конечно.

Игорь Егоров

Первоначальный замысел заключался в знакомстве с актрисой под личиной репортера. Иного шанса для какого-либо перспективного контакта я не нашел. Далее намечалось связаться с Володькой, заставить его накропать интервью и тиснуть в газетке. Я полагал, что в честь моих бесчисленных услуг отказа с его стороны не последует. План рассыпался, как пирамида бильярдных шаров в начале игры. Все было не так, и все было плохо. Выслушал ее монолог, построенный в пределах конкретной задачи, — будто телевизор смотрел, не более того; изуродовал крыло «доджу» — всю ночь потом с ним колупался и в довершение всего открыл ее знакомство с Крохиным. Его, слава богу, перехватил у театра, нагородив в свое оправдание черт знает что: дескать, одному из друзей была необходима некая информация и получить информацию можно было лишь этаким, более чем странным образом. Володька хоть и лупил на меня глаза в недоумении, но принял известие просто и выпытывать ничего не стал. Относительно интервью даже одобрил и посоветовал мне попытать удачи на поприще журналистики самому. Ерунда, конечно. Каждый кулик в свое болото зовет. Обещал также свести с Мариной поближе — собраться компанией, посидеть... Я повеселел. А то, что интервью? Ну поговорили. А воз, как выразился; баснописец, все там же. Конечно, при встрече здороваться будем или билетик в театр могу попросить, хотя тут у меня такие возможности — ей самой впору ко мне обратиться. Да и что в театре смотреть? Изображают на арене какую-то жизнь, но не жизнь это, и правды в ней — ни-ни. Я вообще, наверное, здорово очерствел: раньше хоть читал, а сейчас разве фильмец у друзей по видео поглазеешь, и все. Про какого-нибудь «грязного Гарри» с пиф-паф. Мечтаю, кстати, о собственной системке фирменного, естественно, производства. А она, Марина, дуреха, думала ведь, будто я к ней как к человеку искусства, как к знаменитости! Очень надо! Подумаешь, лирическая героиня! — вагон их. Люблю я ее, вот в чем дело. Я сильный, уверен, человек. А в искусстве — будь то литература, кино, театр, человек в первую очередь ищет между строк самого, себя, оправдания и подтверждения собственных слабостей, чем искусство его и привлекает. Может, кто-то и подтверждения силы своей ищет, но мне такое ненадобно, я себя понимаю без комментариев. А встреча наша все же была событием.... Все помню. Ее слова, голос, помню прощание, когда держал узкую ладонь, затянутую тонкой перчаткой, вглядываясь в ее глаза — холодные, прекрасные, серые... Теперь без нее я не мог, но сосредоточиться на данном вопросе препятствовали заботы. В частности, приобретенная в комиссионке «Волга», представлявшая готовый к переплавке лом: гниль, ржа, одно название, что машина. Когда с папаней ехали из магазина, Я на всех парах проскочил через здоровую лужу, и папаню окатило грязью с ног до головы — в полу, подло прикрытая картонкой, обнаружилась огромная дырища. В общем, сплошное разочарование. Реставрировать этот хлам просто руки не поднимались. Но тут возникла мыслишка. Жил в нашем доме научный сотрудник, ныне покойник, владелец свеженькой «Волги», и находилась тележка в одном из индивидуальных гаражей под железнодорожной насыпью. Наследники насчет этой «Волги» не чесались: по крайней мере, гараж каждую зиму был завален снегом, а замки обросли ржавчиной. Подумалось так: угнать, вварить панель с моим номером кузова, движок тоже пока собственный воткнуть, а все оставшееся сплавить налево через Эдика — я тут обронил ему о видах якобы на новый кузов, и он в момент сыскал купца на старый. Купец давал две тысячи. Вариант. Поднять в одиночку дело с угоном было не просто и по соображениям техническим, и в плане отсутствия моральной поддержки. В сообщники вырисовывался Михаил, тем более на днях я обнаружил концы, как устроить товарищу квартиру в новостройке неподалеку от деревни. Я — квартиру, он — угон. Кстати, свои доллары и часть моих он обменял у фарцы и теперь мог обставиться как большой человек.

Был я в гараже, сидел в яме, разбираясь в болезнях своей гнилухи, когда подкатил Михаил в новорожденной, только-только с завода, интуристовской «Волге» — клыкастой, чистенькой, асфальтового цвета; я перекосился, сравнив этот аппарат со своим. Из машины вышла девица в невзрачном пальтишке, розовой вязаной шапочке, очечках, с золотушным, испещренным родинками лицом.

— Моя невеста, — представил Михаил. — Нина. — И я пожал ее костлявую, птичью лапку.

Была она серьезна, деловита, причем настолько, что сразу представилось: служит, наверное, в бухгалтерии какого-нибудь бумагоуничтожающего ведомства, работу свою принимает всерьез и всем в этом мире довольна. Тоскливое, короче, впечатление. Мымра. Вот парадокс, кстати! Мишка — неглупый, жизнерадостный малый, и выбрал такое горе от ума. Пойми душу человеческую и тайну любви. Да. Еще. Когда ручку ее пожимал, вдруг понял, что так же, как она не нравится мне, я не нравлюсь ей. Вообще-то закон: если неприятен тебе человек, значит, он от тебя тоже не в восторге.

Нина эта, вжав головенку в воротничок кошачий, как цуцик торчала в «Волге» и читала книженцию, а мы с Михаилом производили в гараже осмотр моего тарантаса.

— Чтобы сию автомобилю в люди вывести, — заключил Михаил, — год отдай. Считай, документы купил.

Он был в новенькой дубленке с белым, как цыплячий пух, воротником, при галстуке, джемпере и черных диагоналевых брюках. Рожа его цвела от счастья, любви, надежд, преуспевания, и вихры златые курчавились из-под шапки.

Я, в грязной спецовке, с руками как у негра, присел на верстак. Закурил. И выдал неторопливо идейку. Мишка слушал, тускнея взором.

— Обалдел? — спросил он с презрением. — Знаешь, как это называется?

— Закон оскорбим, да? — сказал я. — Тайное хищение! А знаешь, как называются операции с иконками и с денежками, где старичок в буклях? Там, в кодексе, за такое на всю катушку предусмотрено. Конечно, с иконками — не марко, тут мы благородные жулики, а там — грабители, шпана, но суть-то одна. — Я говорил, а сам диву давался, познавая с каждым словом, что мы всамделишные, натуральные преступники. И с позиции государственности — опаснейшие, вероятно, элементы. А раньше и не доходило почему-то. — Затем так, — вещал я. — Устраиваю тебе квартирку. За дело подобного рода надо отстегивать. И будь здоров сколько. Так что помощь твоя финансово компенсируема.

Это был аргумент. Физиономия Михаила обмякла. Настроение я ему, конечно, подпортил.

— Ну, подумаем, — сказал он, переминаясь в новых, как из пластмассы отлитых, башмаках. — Но если накроет ГАИ, я ни при чем, учти.

— Мы есть джентлмен! — вспомнил я Кэмпбэлла, а вслед за тем зону, которую видел однажды из окна поезда: серый деревянный забор, рогатки сигнализации в шишечках изоляторов, нити колючей проволоки, ряды беленых бараков... И жуть взяла. На миг осекся. Может, на фиг? «Волги» эти, блатные квартиры, видео- и аудиосистемы... Нет, что-то зудело, талдычило: ты везучий, прорвешься. И я покорно отдался водовороту судьбы — куда выкинет, там и будем... Смутно, конечно, понимал, что люди за этим забором и проволочными ограждениями думали то же самое, но... я же везучий!

Гаражик, в смысле дверь, мы уговорили в момент: лом — и проблема с замками разрешилась в течение секунд.

Вошли. Пыльная, настоявшаяся духота. Расплывчатый кружок света от фонаря маленькой луной проплыл по зачехленной «Волге», метнулся по стенам: стеллажи, на них — покрышки, канистры, банки с автокосметикой... Мишка прикрыл дверь и погасил фонарь. Миг темноты. Меня от макушки до пяток как током пробрала дрожь. Это было настоящее преступление — откровенное и дерзкое. Как безумие или сон.