Николой Костомаров - Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).

• Название: Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).
• Автор: Николой Костомаров
• Жанр: История
• Год: 1994

Становление российской государственности переживало разные периоды. Один из самых замечательных — народное самоуправление, или "народоправство", в северных русских городах: Новгороде, Пскове, Вятке. Упорно сопротивлялась севернорусская республика великодержавным притязаниям московских князей, в особенности не хотелось ей расставаться со своими вековыми "вольностями". Все тогда, как и сегодня, хотели быть суверенными и независимыми: Новгород — от Москвы, Псков и Вятка — от Новгорода. Вот и воевали без конца друг с другом, и бедствовали, и терпели разорения от Литвы, Польши и Орды до тех пор, пока Иван III твердой и умелой рукой не покончил с северной вольницей и не свел русские земли в единое Московское (Российское) государство. Тяжело было северным городам расставаться со свободой, но этот исторический процесс был неизбежен, иначе великой Российской державы могло не быть. Работа Н.И. Костомарова дает строго научную и объективную картину вечевой республики, и сегодня, в период кризиса российской государственности, читается с особым интересом.

Книга воспроизводится по санкт-петербургскому изданию 1903-1906 гг. В тексте отчасти сохранены орфография и пунктуация автора.

---

Первый из этих трех был основан в первой половине XV-ro века Елизаром, в монашестве Евфросином. Осталось подробное его житие, сочиненное в XV 1-м веке священником Василием; в нем много выдуманного, но есть историческая основа, тем более, что автор пользовался прежним житием, до нас недошедшим.

Святой Евфросин был родом псковитянин, поселянин из деревни Виделебской, верстах в тридцати от Пскова. Родители отдали его учиться грамоте; юноша вчитался в божественные книги; у него было пылкое воображение; он покинул родительский дом и постригся в монахи в Снятогорском монастыре. Настроив себя чтением о подвигах пустынников, он оставил монастырь и поселился в двадцати восьми верстах от Пскова недалеко реки Толвы, где построил себе хижину. Чрез несколько времени стали сходиться к нему такие же отшельники, и возник монастырь. Построена была церковь Трех Святителей на берегу пруда, в лесу. В числе приходивших к нему было целое семейство. Три брата родные — Игнатий, Харлампий и Памфил поселились у него один за другим: Игнатий посвящен в иерейский сан. Пришел потом и четвертый брат, Мартирий; он был женат, но пример братьев так настроил его, что он бросил жену и пришел в новый монастырь. Жена поплакала и также пошла в женский монастырь. Наконец, пришел к Евфросину и поселился в монастыре с четырьмя братьями и старый их родитель. Пришел к Евфросину и один богач по имени Конон — принес к нему серебро и пожертвовал на обитель. Евфросин, разумея, что у пришедшего веры мало, сказал ему: "Положи пред алтарем; Богу отдай!" Тот сделал так; но чрез несколько времени соскучился в монастыре, захотел в мир и начал требовать назад свое серебро. Евфросин сказал, что он от него не брал; оно Богу отдано. Конон — так звали богача — затосковал о своем серебре до безумия и, напавши на Евфросина в лесу, куда тот удалялся для молитвы, хотел было изрубить его топором; но спокойный и кроткий вид Евфросина обезоружил его. Преподобный обещал ему воротить серебро и скрыть его преступление от братии. При-шедши с ним в монастырь, немедленно отдал ему его серебро. Конон, вышедши из монастыря, вдруг ослеп на оба глаза и, воротившись назад, стал каяться и просить прощения. Евфросин помолился о нем; Конон прозрел и снова остался навсегда в монастыре, а серебро отдал на церковь.

Евфросин завел в своем монастыре суровые обычаи. Братия должна была находиться в работе или на молитве, скудно есть, мало спать, питаться и содержать себя от своих рук: иноки сами рубили дрова, пахали землю, сеяли хлеб, ловили рыбу. Богослужение в церкви было чрезвычайно продолжительно, особенно всенощные по скитскому уставу. Какой-то новгородский священник, услышав о новозаведенной обители, вздумал посетить ее и подвергнуться всем трудам, определенным братии. Пришла всенощная под праздник. Уже наступала полночь. Священник утомился, хотел спать и с беспокойством спрашивал: когда это кончится? Ему отвечали, что всенощное бдение у них прекращается с окончанием первого часа дня. Тогда священник снял с себя пояс, зацепил за крюк, повесил себя под пазуху и так продержался в чрезвычайном истомлении. Возвратившись в Новгород, он всем с удивлением рассказывал о подвижничестве в Евфросиновом монастыре. "Вообразите себе присно-стоящее дерево, — говорил он, — не требующее ни сна, ни дремления, ни успокоения; таков он с братиею... железный с железными!"

За свою святую жизнь Евфросин при жизни молитвами своими низводил Божию благодать на природу. Близ монастыря есть озеро: оно и теперь богато рыбой. Но в старину было оно не такое. Случилось однажды в храмовой праздник обители Трех Святителей оскудение рыбное. Рыболовы, посланные на Великое Озеро, ничего не принесли с собою. Братия стала скорбеть. Тогда Евфросин сказал: "не скорбите, уповайте и веруйте; верующему все поспеть во благое; Моисей препитал же манною израильских людей в пустыни и воду им источил из камня: и нас убогих Господ может препитать и все христолюбивое множество народа, приходящего из города праздника ради". Он пошел в церковь и стал усердно молиться, а потом взял с собою любимого ученика Меркурия, просиявшего уже довольно в постнических добродетелях, и некоторых из братий и отправился к озерцу: помолился; закинул сеть и вытащил такое множество рыбы, что чуть сеть не прорвалась. С тех пор озеро близ монастыря до сих пор в изобилии дает хорошую рыбу.

Но чем особенно прославился Евфросин, это — его спор за сугубое аллилуйа. К сожалению, рассказ, сообщаемый жизнеопи-сателем его, Василием, именно в этом месте находится слишком под влиянием пристрастия к сугубому и злобы к трегубому аллилуйа, а потому не иначе как в общих чертах может быть вероятен. Вопрос о том — как читать аллилуйа — должно быть, давно уже возбуждал прения местных философов; и еще в 1419 году митрополит Фотий писал ко псковичам послание и, между прочим, отвечал им на вопрос об аллилуйа, повелевая его троить [203]. Обычай троить был древний и употребительный в церкви; двоили немногие вольнодумцы. По известию Евфросинова жизнеописа-теля Василия, Евросин стал также двоить и убеждать других к двоению. Это случилось, как повествует Василий, после путешествия в Цареград, которое предпринято было Евфросином со специальною целью разъяснить вопрос об аллилуйа.Что Евфросин путешествовал в Цареград — это естественно; такие путешествия были в обычае и в духе времени; но жизнеописатель Василий погрешает против истины, уверяя, что патриарх повелел Евфросину двоить аллилуйа; этого никак не могло случиться, потому что на Востоке, также как и в России, сохранялся древний обычай троить. Как бы то ни было, только, по известию того же Василия, в монастыре Евфросиновом стали употреблять сугубое аллилуйа. Слух об этом разошелся во Пскове. Был тогда в городе некто священник Иов, приобревший репутацию глубокого знатока св. Писания и божественных книг; священники обращались к нему с вопросами о спорных предметах; приходили к нему и миряне за советами в делах закона: был он в глазах всего Пскова большой философ и прозвали его "столп". Чтобы очернить его, жизнеописатель уверяет, будто он, по смерти жены, "распопился", и женился на другой; но это не умалило его достоинства пред псковичами. Так же точно о его друге и соумышленнике Филиппе рассказывается, что он был дьякон, но по смерти жены "раздьяконился", чтоб жениться на другой. Оба владели хорошо речью и стали коноводами кружка мыслителей, вооружившихся за трегубое аллилуйа против Евфросина. Сначала они предложили Евфросину диспут и послали к нему из среды себя ученых, на челе которых был Филипп. Евфросин принял их радушно, угостил трапезою, потом пригласил к себе в келью для состязания. Защитники трегубого доказывали, что тройное аллилуйя поется в честь св. Троицы, и двоить его — значит умалять божество. Евфросин возражал, что человек не в силах ни умножить, ни умалить божество и опирался на то, что в Константинополе ему приказали двоить аллилуйа. В споре он разгорячился до того, что когда ему подали писание, составленное Иовом, которого звали столпом, то он сказал: какой это столп? Это мотыльный [204] столп". Самим своим противникам он сказал, что они мудрствуют "по-свински!" Когда посланные, воротившись во Псков, рассказали Иову, как Евфросин изъяснялся о его личности, философ почувствовал себя глубоко оскорбленным, стал сильнее проповедовать против Евфросина и чрезвычайно озлобил против него псковичей. Когда из Евфро-синова монастыря приходили братья в город за покупками, псковичи оскорбляли их, не считали за иноков; а если кто приглашал их к себе в дом и угощал, того бранили и укоряли. Ожесточение их дошло до того, что если кто проезжал мимо Евфросиновой обители, то не снимал шапки, как следовало перед церковью, и говорил: здесь еретик живет; он двоит пресвятое аллилуйа! Евфросин жаловался архиепископу Евфимию. Тот сознался в своей немощи разрешить такой важный вопрос,но предоставлял ему поступать так, как благословил его патриарх, если он был у патриарха и принял от него повеление, но, с другой стороны, не обязывал и псковичей следовать введенному Евфро-сином обычаю и не остановил их злобы, которая продолжалась до самой смерти Евфросина, случившейся в 1481 году. Зато, после блаженной кончины его наказание постигло философа Иова. Напала на него такая болезнь, что все тело его покрылось червями и от него исходил такой смрад, что никто не мог приблизиться к нему. В унынии он поступил в иноческий чин и постригся в Спасо-Мирожском монастыре. Но болезнь не оставляла его. Не даром Евфросин нарек его мотыльным столпом. Два года прострадал он таким образом и наконец вышла душа его из тела с великим страданием. И когда зазвонили к погребению его, сошлись братья дать усопшему последнее целование и проводить его в могилу — никто не мог приступить к его трупу, и от нестерпимой вони держали себя за носы честные иноки; и так скрыли его тело в ограде Спасо-Мирожского монастыря.