Николой Костомаров - Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).

• Название: Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).
• Автор: Николой Костомаров
• Жанр: История
• Год: 1994

Становление российской государственности переживало разные периоды. Один из самых замечательных — народное самоуправление, или "народоправство", в северных русских городах: Новгороде, Пскове, Вятке. Упорно сопротивлялась севернорусская республика великодержавным притязаниям московских князей, в особенности не хотелось ей расставаться со своими вековыми "вольностями". Все тогда, как и сегодня, хотели быть суверенными и независимыми: Новгород — от Москвы, Псков и Вятка — от Новгорода. Вот и воевали без конца друг с другом, и бедствовали, и терпели разорения от Литвы, Польши и Орды до тех пор, пока Иван III твердой и умелой рукой не покончил с северной вольницей и не свел русские земли в единое Московское (Российское) государство. Тяжело было северным городам расставаться со свободой, но этот исторический процесс был неизбежен, иначе великой Российской державы могло не быть. Работа Н.И. Костомарова дает строго научную и объективную картину вечевой республики, и сегодня, в период кризиса российской государственности, читается с особым интересом.

Книга воспроизводится по санкт-петербургскому изданию 1903-1906 гг. В тексте отчасти сохранены орфография и пунктуация автора.

---

На дороге с Василием чудная встреча: на горе Сорочинской лежит (символическое старопесенное изображение) человеческий череп. Полнота жизни неприятно сталкивается с унылым видом ее разрушения. Василий пихнул голову с дороги; и вдруг голова проговорила человеческим голосом:

Гой еси Василий Буслаевич!
Ты к чему меня, голову, побрасываешь:
Я молодец не хуже тебя был!
Умею я, молодец, валятися;
А на той горе Сорочннскня,
Где лежит пуста голова,
Пуста голова молодецкая,
И лежать будет голове Васильевой!

Василий плюнул. "Верно, в тебе враг ооворит, — сказал он, — дух нечистый!" Далее другое предзнаменовательное видение — камень; на нем написано: "кто перескочит чрез него поперек, тому ничего не будет; а кто перескочит вдоль, тот сломит буйную голову". Молодцы стали скакать поперек — вдоль не смеют перескочить. Василию было приходила охота, да не решился! Еще он Ерусалима не видал, грехов не отмолил; рано ему пропадать! Дорога еще жизнь; за гробом страшно. Поплыли молодцы далее. Встречают удалых атаманов; в песне они называются козаками. Явно — это ушуйники, замененные в позднем варианте более современным однозна-чительнм именем. Они

Грабят бусы, галеры,
Разбивают червлены корабли.

Они были страшны купцам, но Василий не боится их. Василия слава далеко пошла. Атаманы знают его по слуху. Не Василий их испугался; они Василия боятся.

Стоим мы на острову тридцати лет;
Не видали страху великаго:
Это де идет Василий Буслаевич:
Знать де полетка соколиная;
Видеть де поступка молодецкая!

Они сошлись в круг, честь отдают славному богатырю. Василий спрашивает у них дороги к Ерусалиму. Атаманы приглашают его хлеба-соли вкусить. Василий удивил их тем, что выпил вина много-много, столько, сколько из них никто не может выпить. Атаманы понесли ему подарков, и, по просьбе Василия, дали новгородцам провожатого до Ерусалима.

Прибыли новгородцы в Ерусалим. Василий совершает там дела благочестия в том виде, в каком следовало по нравственным понятиям народа:

Служил обедню за здравие матушки,
И за себя, Василия Буслаевича,
И обедню с панихидою служил,
По родимом своем батюшке,
И по всему роду своему!
На другой день служил обедню с молебном:
Про удалых добрых молодцев,
Что смолоду бито много, граблено.

Последние стихи показывают, что самое религиозное настроение поддерживалось удалью. Молодец нашалит, наделает другим зла, а потом отмаливает грехи, в Ерусалим ездит, церкви строит. В заключение Василий едет купаться в Ердане-реке. Тут является ему привидение — баба залесная. В Русской Земле, покрытой дремучими лесами и болотами, разделявшими жилые поселения одно от другого, то, что было за лесом — представлялось воображению зловещим, страшным, таинственным. Громадность лесов давала противоположной стороне значение далекого, недоступного; оно легко облекалось в образы фантазии. От этого существо таинственное, привидение, называется "залесным". Баба залесная возвещает Василию, что купаться в Ердане нельзя, потому что там Христос крестился. За это Василий голову потеряет. Дружина дала ответ, который уже прежде смельчаки выразили:

Наш Василий не верует ни в сон, ни в чох.

Когда молодцы возвращались домой, встретили они атаманов, с которыми виделись прежде, и Василий известил их, что в Ерусалиме и за их грехи помолился:

Подал письмо в руку им.
Что много трудов за них положил.
Служил обедню с молебнами за их, молодцов.

Атаманы были довольны, что за них помолились Богу для очищения их грехов, но грешить перестать ничуть не думали. Василий был что-то грустен. Он не стал обедать у атаманов. Он торопился. Его предчувствие томило. Молодцы опять проплывают мимо горы Сорочинской; опять взошел на гору Василий и опять толкнул пусту человечью голову. Голова снова проговорила ему то же, что и прежде. Василий опять плюнул и прочь пошел. Далее молодцы встретили знакомый камень с надписью. На этот раз отвага берет верх. Не утерпел Василий. Он перепрыгнул вдоль и, только четверти не доскочивши — убился до смерти. И сбылось предвещание черепа; сбылось предсказание и залесной бабы.

Дружина потеряла храброго предводителя. Против судьбы невозможно устоять, но можно убежать от нее. Таинственное предвещание остерегало его; но Василий не был бы и богатырь, удалец, если б он послушался предостережения. То и молодец, что ничему не покоряется, ничего не боится — верует в одну свою силу! Хотя погиб он — да, славно, честно, до конца сохранил свою свободу, свою мочь-силу. Новгородская душа не любит закона, связывающего деятельность, — это видно во всей общественной жизни. То же выходило и в явлениях единичных. Как не сделать того, что запрещается, хотя бы за это и грозили? Уж лучше пропасть, да не послушаться!

Дружина возвратилась в Новгород. Старая матушка узнает о смерти сына: она теперь круглая сирота в мире. Ей ничего не нужно. Она отдает казну свою из глубоких подвалов удалым товарищам сына: они теперь ей как родные; они напоминают ей Василия. И молодцы возговорили ей таково слово:

Спасибо, матушка Амелфа Тимофеевна,
Что поила, кормила, обувала и одевала добрых молодцев.
Втапоры матера вдова Амелфа Тимофеевна
Приказала наливать по чаре зелена вина;
Подносит девушка-чернавушка
Тем удалым добрым молодцам;
А и выпили они сами, поклонилися,
И пошли добры молодцы Куда кому захотелося! [96]

X. Частная жизнь

Частная жизнь, со всеми особенностями нравов, для нас остается пока неизвестна; только незначительные черты, вообще отрывочные, наводят на некоторые предположения. Нельзя приписывать новгородцам такую же народность, каковую имели известные нам, по источникам домашним и иностранным, московитяне. Во-первых, русская жизнь повсюду изменялась с XV века, и в XVII явилась выработанною уже под влиянием единодержавного уклада; во-вторых, Новгород представлял и прежде, издавна, своеобразный склад народности. Все принадлежности быта и обращения были иные: другие монеты, другие весы, меры, другие понятия, отличные общественные нравы. Необходимо должны были быть своеобразные явления частной домашней жизни. Герберштейн в начале XVI века отличал новгородцев от московитян и, описывая последних в черном виде, заметил, что в Новгороде народ был честный и гуманный, но, по его замечанию, московская зараза внесла уже в край другие испорченные нравы, ибо Иоанн населил его другими людьми. Без сомнения, было что-то резко выдававшееся в нравах, если так поразило путешественника.

О способе построек и помещений мы имеем весьма недостаточные сведения. Так как пространство Новгорода, в сравнении с его населением, было не велико, то нельзя думать, чтобы дворы были обширны. Исключением, может быть, была Прусская улица, где дворы бояр, вероятно, были просторнее,потому что были многолюдны и хозяева содержали большие дворни. Улицы в городе имели вид совсем отличный от московского, потому что в 1507 г. великий князь переделал их по-московски. Улицы были, вероятно, не широки и не прямы: большое скопление строений этого не допускало. Улицы были мощеные в Новгороде, верно, деревом, а во Пскове, быть может, плитняком, так как этого материала изобильно в Псковской Земле. На некоторых улицах в Новгороде садились ветлы (тополцы) [97]. Во Пскове 1473 г. около церкви рассадили яблони[98].

Дома новгородские строились деревянные, на подклетях, иногда каменных, в которых были службы и кладовые. Во Пскове, должно быть, каменных зданий было больше, чем в Новгороде, потому что изобилие плитняка вблизи способствовало их построению[99].

На дворах, кроме главного жилья, строились светлицы, называемые одрины, и клетки для хранения домашнего груза. Вероятно, богатые люди хранили лучшее свое добро в домах и в церквах или в церковных подвалах. При дворах разводились огороды и садики. Деревянные строения на лицах перерывались каменными церквами, которых было множество; около церкви пускалось просторное место для торговли и также для погребения. Там посреди города около церквей и хоронили мертвых. Так как у богатых людей были около города дворы и села, то, вероятно, все домашнее заведение у них было преимущественно в загородных имениях, а в городе двор стоял только для приезда.

Об утвари, одеже, пище известий мало. Домашняя утварь зажиточных людей необходимо должна была быть привозная, европейская, получаемая через немецкую торговлю. На пирах пили из золоченых кубков и оправленных рогов. Названия-одежд, которые мы знаем из московской жизни, в Новгороде и Пскове не были известны вовсе: едва ли могли быть там в употреблении татарские названия, как кафтан, армяк и проч.; потому что татарские нравы не проникали в эти города, жившие старою славянскою жизнью. Напротив, упоминаются одежды древние. В холод новгородец и пскович надевал шубу и подпоясывал ее поясом; в сырую погоду опашень, верхний плащ. Другое название новгородской одежды было — "мятель , вероятно, обыкновенная домашняя, равняющаяся зипуну. Одежды мужские были суконные, цветов ярких, особенно пунцового. Для простых одежд сукно различное, капелюк и орница — шерстяные материи. Богатые одежды передавались по наследству детям от отцов и матерей. Грудь богатого новгородца украшалась золотой цепочкой; на пальцах носили перстни. Женщины носили перстни, а в ушах колтки (подвески), на руках браслеты; разные украшения женские назывались, вообще, крутою, и составляли необходимость в приданом. Есть в церкви Николы Качанова в Новгороде вытертый образ: на нем изображено моляще еея семейство. Образ этот XV-ro века[100] На нем — несколько мужских и одно женское лицо. На мужских одежда до колен, с поперечными нашивками на груди, по обеим сторонам переднего разреза; одежды эти красного и зеленого цветов, штаны черные и зеленые вкладываются в сапоги. Сапоги у всех красные, с высокими голенищами. На плечах, сверх этой одежды, накинут плащ с откидными рукавами; плащи черные, у всех с отложными красными воротниками. У женщины подобное одеяние; только разница та, что одежда доходит до ступней, без нашивок; на голове шапочка, повязанная убрусом, подвязанным под подбородок. Новгородцы носили бороды; на голове — клок волос, спускавшийся с макушки. Из нравственно-аскетических поучений старого времени видно, что щеголи заботились о волосах, мазали их пахучими маслами, подстригали на лбу и заплетали так, что делали особого рода причегку, которую называли кикою, а бороды для красоты подстригали. Все это осуждалось благочестивыми[101] Девушки носили косы с лентами. О пище нам известно, что хлеб употреблялся ржаной, а пшеничный шел на калачи; богатые люди употребляли калачи к столу. Каша была обычное кушанье. Обыкновенно продовольствие состояло в мясе и рыбе: этими предметами означалось вообще обилие. Лакомствами были овощи и мед. Напитки, употребительные у новгородцев, были: пиво, брага, мед и вино, доставляемое от иноземцев. Изъявлением веселости и радушия был пир, который в Новгороде человек зажиточный считал обязанностью делать для множества гостей и тем поддерживал свое значение. В особенности считалось почетом и делом вежливости делать пир для уважаемого гостя. Иноземец, заехавший в Новгород, если знакомился с новгородцами, подавал предлог к учреждению пиров. Так француз Ляннуа, заехавший в Новгород в начале XV-ro века, говорит, что ради него давали пиры владыка и посадник. К сожалению, этот путешественник не передал нам подробностей пиров, на которых был сам, но счел нужным заметить, что обычаи, наблюдаемые при пире, показались ему странными и непривычными. Когда князь приезжал в Новгород, избирался и поставлялся владыка — всегда торжество сопровождалось пиром. Князь Изяслав Мстиславич, желая приобресть расположение новгородцев, сделал пир для целого города.