Любовь Миллер - Царская Семья - жертва темной силы

• Название: Царская Семья - жертва темной силы
• Автор: Любовь Миллер
• Жанр: История

---

В короткое время дом стал ужасно грязным: стража плевала, бросала окурки и съестные объедки на пол.

Следователь Соколов приводит показания Пьера Жильяра, где рассказывается со слов Чемодурова, как Авдеев во время обеда сидел в фуражке, без кителя и курил папиросу. Когда подали битки, он взял свою тарелку и протянул руку между Государем и Государыней и стал накладывать себе битки. Потом он согнул руку в локте и ударил Императора по лицу.678

Н. Соколов приводит также показания Сиднея Гиббса, учителя английского языка Царских детей:

«Чемодуров мне говорил, что здесь (в Екатеринбурге), им было плохо: с ними обращались грубо. Он говорил, что на Пасху у них был маленький кулич и пасха. Комиссар пришел, отрезал себе большие куски и съел…»

Еще рассказывал Пьер Жильяр следователю Н. Соколову со слов Чемодурова, что стража издевалась над молодыми княжнами. Когда они шли в туалет, за ними шел красноармеец и заводил с ними «шутливые» разговоры, вроде: куда они идут и зачем? Часовой останавливался около двери туалета и так стоял до тех пор, пока Царские дочери не выходили оттуда. Такое моральное издевательство было невыносимо.

Камердинер Седнев и дядька Цесаревича Нагорный одно время сидели в тюрьме вместе с князем Львовым. Последний рассказывал следователю Соколову с их слов:

«Про екатеринбургский режим Седнев и Нагорный говорили в мрачных красках… Они (охранники) начали воровать… Сначала воровали золото, серебро. Потом стали таскать белье, обувь. Царь не вытерпел и вспылил: сделал замечание. Ему в грубой форме ответили, что он арестант и распоряжаться больше не может. Самое обращение с ними вообще было грубое. И Седнев и Нагорный называли режим в доме Ипатьева ужасным. Становилось, по их словам, постепенно все хуже и хуже. Сначала, например, на прогулки давали 20 минут времени, а потом стали все уменьшать это время и довели до 5 минут. Физическим трудом совсем не позволялось заниматьс Наследник был болен… По вечерам княжен заставляли играть на пианино… Седнев удивлялся, чем была жива Императрица, питавшаяся исключительно одними макаронами…»

Из показаний Медведева, охранника наружной стороны дома:

«Царь по внешнему виду все время был спокоен, ежедневно с детьми выходил гулять в сад, сын Алексей ходить не мог, у него болела нога, и его носили в сад на руках, выносил его на руках всегда сам Царь, который вообще всегда сам ходил за ним. Супруга Царя в сад не выходила никогда, а выходила лишь на парадное крыльцо к тыну, окружавшему дом, а иногда сидела возле сына, который обычно сидел в коляске. Царь по виду был здоров и не старел, седых волос у него не было, а супруга Царя начинала седеть и была худощава. Дети вели себя «обыкновенно» и улыбались при встрече с караульными. Разговаривать с ними запрещалось. Доводилось ему, Медведеву, разговаривать с Царем при встрече в саду; однажды он спросил его, «как дела, как война, куда ведут войско?» На это он ему ответил, что война идет между собой, русские с русскими дерутс..»

Как Пьер Жильяр, так и Н. Соколов пишут, что моральное состояние Царской Семьи, несмотря на все окружающие их ужасы, было довольно бодрым. Все они сохранили удивительную веру в Бога, которая их поддерживала еще в Тобольске. Государыня с дочерьми часто пели духовные песнопения, и их пение разносилось по всему дому. Эти духовные песнопения невольно смущали души разнузданных солдат.

Из показаний одного охранника, Якимова, на следствии Н. Соколова:679

«Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопени Пели они Херувимскую Песнь. Но пели они и какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал, а мотив был грустный. Это был мотив песни «Умер бедняга в больнице военной». Слышались мне одни женские голоса, мужских ни разу не слышал…»

Далее Якимов рассказывал о звере-Авдееве, который был пьяницей, грубым и неразвитым. Если к нему Царская Семья обращалась с какой-либо просьбой, то он говорил о них:

«Ну их к черту!» - и в просьбе отказывал.

Отказать в чем-то Царственным узникам - доставляло Авдееву удовольствие. Как-то его попросили разрешить открыть на некоторое время окна. Он разрешения не дал, а потом об этом рассказывал, похваляясь своей жестокостью перед другими охранниками. Государя Авдеев называл «Николашкой», а всю Семью - «они».

Охранник Якимов говорил о коменданте Авдееве:

«Он, как только попал в дом Ипатьева, так начал таскать туда своих приближенных рабочих… Все эти люди бражничали в доме Ипатьева, пьянствовали и воровали царские вещи. Раз Авдеев напился до того пьяный, что свалился в одной из нижних комнат дома… А в нижний этаж он попал тогда после посещения в таком виде Царской Семьи; он в таком виде ходил к ней. Пьяные они шумели в комендантской комнате, орали, спали вповалку, кто где хотел, и разводили грязь. Пели они песни, которые, конечно, не могли быть приятны для Цар Пели они все: «Вы жертвою пали в борьбе роковой», «Отречемся от старого мира», «Дружно, товарищи, в ногу»..

Припоминаю еще, что вел Авдеев со своими товарищами разговоры и про Распутина. Говорил он то, что многие говорили, о чем и в газетах писали много раз…»

Далее комментирует сам Н. Соколов:

«Красноречивее всяких слов говорит сам дом Ипатьева, как жилось здесь узникам. Необычные по цинизму надписи и изображения с неизменной темой: о Распутине. Как глубоко ошибаются те, кто думают, что яд этого чудовища не проник в народные массы».

Роберт Вильтон пишет:680

«Стража Ипатьевского дома состояла исключительно из русских, под начальством русского Александра Авдеева, коменданта дома, другого русского, Александра Мошкина, - его помощника и начальника караула, русского же Павла Медведева. Но все они, подобно Белобородову - русскому рабочему,681 председательствовавшему в Совете, были лишь пешками в руках красных евреев Свердловых, Голощекиных. По нескольку раз в неделю Голощекин приходил производить обход. Белобородое его сопровождал. С ним приходил также Юровский. Они ничего не находили нужным изменить.

Так продолжалось в течение мая и первой половины июня месяца. Пока русские караульные обращались с арестованными плохо, «начальство» ничего не изменяло…»

Р. Вильтон пишет, что русские стали постепенно менять свое поведение по отношению к узникам. Они смягчились под влиянием близости к Государю и его Семье. Они стали задумываться не только над смыслом слова «царь», но теперь их влекла к себе личность самого Императора и его Семьи.

Стража орала похабные песни, а в ответ им неслась Херувимская; она выкрикивала непристойные слова, а этому вторили духовные песнопени Это тронуло сердца солдат и в них заговорила совесть.

Роберт Вильтон пишет (с. 68):

«Невероятная кротость и страдальческое смирение Семьи возбуждали у охраны сначала сомнения, потом раскаяние, а затем и жалость. За что они страдают? Зачем томятся? Так стали думать многие из охраны, не исключая и самого Авдеева.

Благочестие, мягкость, простота пленников стали обезоруживать этих людей, несмотря на всю грубость их воспитания и их революционной среды. Непристойные песни стали слышаться реже, потом затихли…»

Когда поезд с Царскими детьми прибыл в Екатеринбург, то Пьеру Жильяру и его спутникам, ехавшим с ним в товарном вагоне, не позволили присоединиться к Императорской Семье. Через некоторое время им большевики объявили, что они свободны и могут уезжать. Но Пьер Жильяр и его коллега Сидней Гиббс хотели сделать что-то, чтобы облегчить судьбу Царственных узников. Жильяр пошел в английское и шведское консульства.682 Оба консула пробовали успокоить Жильяра и говорили, что ими уже предприняты к этому шаги. (Было ли это в действительности? - Л.М.)

Пьер Жильяр направился к Ипатьевскому дому. Он стремился увидеть кого-нибудь из членов Царской Семьи и подать им знак о себе. Но подойдя к дому, он убедился в невозможности этого: «дом особого назначения» был обнесен высоким досчатым забором, который закрывал все окна.

Все-же Пьер Жильяр не терял надежды присоединиться к Царской Семье. Он узнал от доктора Деревенько, которому разрешили посещать больного Наследника, что Государь через доктора Боткина просил Авдеева разрешить Жильяру переехать в Ипатьевский дом. И Пьер Жильяр, надеясь узнать что-либо, продолжал ходить вокруг дома.

Однажды Жильяр вместе с доктором Деревенько и Сиднеем Гиббсом направились к Ипатьевскому дому. Возле дома они увидели двух извозчиков, окруженных большим числом красноармейцев. В первом экипаже сидел камердинер Великих княжен Седнев, а ко второму подходил дядька Цесаревича матрос Нагорный.

Поднимаясь на подножку экипажа, Нагорный поднял голову и заметил всех троих, стоявших в нескольких шагах от него. Верный дядька Цесаревича молча смотрел на них в течение нескольких секунд, а потом, не проронив ни слова, и не сделав никакого знака рукой, сел в экипаж. Извозчики тронулись в направлении тюрьмы. Эти два преданных Царской Семье человека - Нагорный и Седнев были вскоре чекистами расстреляны. Вся их «вина» заключалась в том, что они вступились за больного Наследника, когда комиссар и охрана снимали с его кровати золотую цепочку, на которой висели святые иконки Цесаревича…