Виктор Виткович - Круги жизни

• Название: Круги жизни
• Автор: Виктор Виткович
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Виктор Виткович (1908–1983) — автор нескольких книг и сценариев фильмов "Насреддин в Бухаре", "Волшебная лампа Аладдина", «Авиценна», "Сампо" и др. В своей последней книге он вспоминает о своем беспризорном детстве, описывает встречи с известными поэтами и режиссерами (Есенин, Маяковский, Мандельштам, Протазанов, Довженко и т. д.), рассказывает об интересных обычаях и преданиях народов Средней Азии, где ему довелось много путешествовать.

---

Шах поглядел на чужеземных послов и опустил голову. Гюль-Нагаль лежала у его ног, рыдая и причитая:

— Будьте мне отцом!.. Будьте мне отцом в судный день!..

Горели факелы, послы смотрели на шаха.

— Что ж… — вздохнул шах. — Как видно, наше намерение не попало в круг исполнения, не совпало с центром возможности. Одна была у нас дочь, а теперь их стало две. Отведите ее к Шасенем.

Шахиня за решетчатым окном улыбнулась и пошла прочь.

11

Гариб ждал и ждал Шасенем, а она не шла. Он сказал: «Замолчите, соловьи! Я не могу слушать вас, потому что вы сидите на ветках вместе со своими подругами, а я тут один жду, жду!» А Шасенем все еще не было. Ум улетел из его головы, и он стал бесноватым от любви. Сверкали звезды в верхнем отверстии кибитки, но Гариб их не видел, так как душа его была охвачена дымом.

Птицей влетела Шасенем.

— Гариб! — сказала она и протянула к нему руки. Он сказал:

— Я раскаиваюсь, что пришел.

— Зачем же тогда пришел? Уходи, раз не любишь!

— Нет, это ты не любишь! Пять часов я жду тебя здесь, а ты там веселишься.

— Что ты говоришь! — сказала Шасенем. — Весь день я дрожала, ожидая ночи. А ты… Не любишь — прямо скажи!

— Это ты не любишь! На базаре ты даже не обрадовалась. Просто купила раба, чтобы развлечься. А мне и грязная дорога казалась ковром: так стремился к тебе!

— Это я не люблю?! Ночью я только и делала, что говорила: «Может быть, Гариб приедет утром». А утром говорила: «Может быть, он явится вечером». Так целый год! А ты там сидел и обо мне не думал.

— Это ты не думала! — крикнул Гариб. — Живешь в красивом саду. К тебе приезжают свататься женихи, ты смеялась с ними, веселилась!..

— Я притворялась радостной, хлопала в ладоши, но у меня в руках не оставалось ничего, кроме ветра. Днем и ночью думала только о тебе. А ты… Не любишь, ну и уходи!

— Нет! Я уйду, потому что ты не любишь! Уйду! И не вернусь никогда.

Шатаясь, Гариб пошел к выходу из кибитки. Стоя на пороге, Шасенем сказала нежно:

— О, Гариб! Убил ты меня. Уходи! Гариб обернулся:

— Сенем…

И, плача, они кинулись друг к другу.

12

Из пустых слов не сваришь плов, подавай рис да мясо. В укромном уголке разговаривали долговязый Шавелед и рыжебородый Сеитнияз-мюнеджим. Шавелед говорил:

— Узнав от базарных соглядатаев, я подумал — что же это за раб, за которого платят тысячу червонцев? Я проник ночью в сад Шасенем и увидал там… Гариба.

— И ты донес шаху? — спросил домула.

— Нет. Шах Ахмад сказал: «Никогда не выдам дочь за доносчика». — Шавелед ухмыльнулся. — Если шах кривой, и ты прищурь глаз. Отныне я стану как будто я лев и тигр. Вот почему и пришел к вам.

— А я при чем? — насторожился домула.

— Вы ни при чем. А вот ваши звезды… Угадывать, узнавать, а потом и доносить… Это их дело. Поможете мне?

Домула сказал:

— Шайтана спросили: «Глину есть будешь?» Шайтан спросил: «Масла дать не забудешь?»

Шавелед засмеялся и протянул домуле кошелек.

13

Сказано: «Время благоприятствует, а звезда управляет». Увы, время не благоприятствовало Гарибу и Шасенем, зато звезд на небе было больше, чем надо, и каждая желала управлять чьей-то судьбой. Шах Ахмад, и послы, и придворные сидели на террасе дворца и, задравши головы, глядели в небо. Домула Сеитнияз-мюнеджим говорил:

— … И я установил положение звезд, которые господствуют над градусом движения звезд, и градус вредного воздействия, и узнал, что изгнанный в Змеиные пески Гариб вынул голову из ярма покорности и шею — из ошейника повиновения и проник к той, на белизне глаза которой надо писать чернотою зрачка и рисовать жидким золотом, — к самой Шасенем.

В сердце шаха вонзилось копье гнева:

— Клянусь, обоим отрублю головы!

— О солнце солнц! Шасенем не виновата, — сказал домула. — С ней это случилось просто потому, что луна находилась в созвездии Весов. Гариб! Вот, кто во всем виновен! И ему одному надлежит переселиться из мира живых в мир усопших.

Шах Ахмад сказал:

— Ясаулы! За мной! — и повернулся к домуле Сеитниязу-мюнеджиму. — Но если твои звезды ошиблись, я отрублю головы не им, а тебе! Так и знай!

14

Установив на голове золотое перо, пальцы по-китайски хной раскрасив, как павлин охорашиваясь, как попугай-птица разговаривая, Шасенем расхаживала по ночному саду. С нею гуляла Гюль-Нагаль.

Любуясь ими, Гариб играл на сазе и пел:

Две пери нежные, гуляя,
Идут, качаясь плавно-плавно.
Моя душа в преддверье рая:
Идут, качаясь плавно-плавно.

Как две луны в воздушных латах,
Как две волшебницы богатых,
Как бы два сирина хохлатых, —
Идут, качаясь плавно-плавно.

Одна — бутон, другая — роза,
Но у Сенем изящней поза.
Любуйтесь все! Как явь и греза
Идут, качаясь плавно-плавно…

В ворота загремели:

— Шасенем! Открой!

— Отец… — Шасенем заметалась. — Прячься скорей! — Она открыла перед Гарибом глиняную корчагу с шербетом. — Нет, сюда, — показала в громадный бурдюк для сбивания масла. — Нет…

К каждой кибитке возле входа была прислонена длинная, свернутая в трубку циновка. Гюль-Нагаль вместе с Шасенем, закатав циновку с Гарибом, опять прислонили ее к кибитке.

В ворота гремели. Из кибиток появились, протирая глаза, подружки Шасенем. Они открыли ворота, вошел шах, отстранил рукой дочь и пропустил ясаулов. Ясаулы устремились во все концы сада, завизжали и разбежались по своим кибиткам подружки.

— О тень над головой моей, любимый отец, — говорила Шасенем, идя за шахом. — Кого вы ищете?

Шах не ответил: сперва заглянул в корчагу с шербетом, потом в бурдюк для сбивания масла, и только тогда спросил дочь:

— Где Гариб?

— Какой Гариб? — сказала Шасенем. — Ах, тот? — и засмеялась.

Гюль-Нагаль сказала:

— Искать тут Гариба все равно что печь чуреки на лунном свете, его здесь нет.

— А чей это саз? — спросил шах, поднимая саз. — И кто тут пел?

— Это я пела, — сказала Гюль-Нагаль. — Это мой саз, о названый отец мой.

Шах Ахмад покосился на нее, а Шасенем сказала:

— Вы так разгневаны, что уже не отличаете зла от добра.

Подбежали ясаулы:

— О повелитель! Мы все перерыли. Его тут нет.

— Хорошо же! — сказал шах и пошел прочь.

За ним выбежали ясаулы, и Шасенем заперла ворота. Когда Гюль-Нагаль развернула циновку с Гарибом, Шасенем прошептала:

— Гариб…

— Сенем…

Он и она были и до этого красивы, а счастье еще увеличило их красоту. Гюль-Нагаль расплакалась,

— Что с тобой?

— Да-а, вы счастливы… — сказала Гюль-Нагаль. — А я как одинокая уточка… Где Эзбер-ходжа?.. Где любимый мой муж?..

— Не плачь, — ласково сказала Шасенем.

— Он был настоящим шахом красавцев, — говорила Гюль-Нагаль; всхлипывая. — И вдруг переодетые разбойники…

— Если бы разбойники напали на Шасенем, — сказал Гариб, — я бы умер, а не отдал ее!

Гюль-Нагаль сказала:

— Посмотрела бы я на тебя, если бы у тебя было триста шкурок каракуля, бросил бы ты каракуль, чтобы спасти жену, которую все равно нельзя спасти, или не бросил бы!

Гариб хотел что-то ответить, но в ворота загремели, и послышался голос;

— Шах Ахмад повелел, чтобы его дочь прибыла в Золотую крепость.

15

В маленькой комнатке при огоньке светильника сидели шах Ахмад и рыжебородый домула Сеитнияз-мюнеджим. Шах говорил:

— Мне не важно знать, кто ошибся: твои звезды или ты сам. Но слова шаха не должны зря падать на землю. Если тебя пощажу, меня никто не будет бояться.

— О солнце солнц…

— Молчи, когда говорю! Если бы вид крови был мне приятен, не стал бы с тобой и разговаривать. Возьми!.. — Шах протянул ему кошелек. — Встань, уйди, пока еще на дворе нельзя различить лиц и беги из Диарбекира.

Домула встал, судорожно сжимая кошелек и кланяясь.

— И постарайся, чтобы тебя не поймали. А то придется рубить тебе голову. Не доставляй мне эту неприятность.

— Я постараюсь… постараюсь…

Пятясь, домула скрылся в дверях, а на пороге вырос ясаул:

— О повелитель! Твоя дочь! Вошла Шасенем.

— Дитя мое, — сказал шах. — Возьми вон ту книгу и почитай мне, чтобы сердце мое успокоилось, а душа возвысилась.

Шасенем взяла со столика книгу, подсела к светильнику, начала читать:

«О птица сердца, тайных слез не проливай, не проливай:
А коли вылетела, — тайн не выдавай, не выдавай…»

Шах прервал ее:

— А может, Гариб у тебя был? Говори правду. Я сразу вижу, кто врет, кто не врет.

— Клянусь, не был!