Василий Голубев - Во имя Ленинграда

• Название: Во имя Ленинграда
• Автор: Василий Голубев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

От слов Борисова меня бросило в жар, стало как-то не по себе. Ведь четыре часа назад я сам предложил Кожанову написать рапорт о предоставлении отпуска. У него в кармане долгожданное письмо, а в отпуск лечу я - какая нелепость...

- Нет, товарищ командир, сейчас в отпуск не полечу, - возразил я твердо. - Мы одинаково воюем с первого дня войны, моя семья живет рядом, рукой подать, я ее видел три месяца назад. Письма получаю каждую неделю. Прошу отпустить Кожанова, а как он вернется, тогда могу отдохнуть и я.

- Отдохнуть или полечиться? - глядя мне в глаза, спросил командир полка.

- Можно то и другое, - ответил я, но мысленно задал себе вопрос: "Почему он спросил "полечиться"?"

- Командир и начальник политотдела бригады сказали мне, что ты летаешь больной и об этом никому не говоришь. Это правда? Не скрывай, скажи! Я тоже за эти дни заметил, что ты здорово сдал. Вчера разговаривал с врачом полка, он мне сказал, что жалоб на здоровье от тебя не было, но и от детального обследования ты отказываешься. Я ведь тоже предлагал комбригу отпуск дать тебе немного позже. А он мне ответил: "Если не в отпуск, то положите на месяц-полтора в ленинградский морской госпиталь. Человека подлечить нужно". Так что, Василий Федорович, выписывай отпускные документы, получи продукты кстати, привезли из Казахстана посылки личному составу полка, там есть тебе и Кожанову персональные, возьми, полакомись, казахи все время сладости присылают.

Придя в свою комнату, я долго не мог уснуть. Несколько раз поднимался с кровати, клал на стол сухарик любимцу мышонку, но и его веселая беготня не изменила мое настроение. Неужели о болезни комбригу сообщил Егор? Нет, не может быть, Егор этого не сделает. Но я же больше никому не говорил. Он сейчас в дежурном звене, надо поговорить с ним... Я быстро оделся, пошел на аэродром.

Звено находилось в самой высокой степени готовности. Летчики сидели в кабинах, техники и механики рядом. У кабины самолета Костылева висел полевой телефон - прямая связь с КП полка. Увидев меня, Егор поднял руку, приветливо помахал. Я подошел к самолету, поднялся на плоскость, подал молча руку другу, крепко пожал и сказал:

- Егор, ты сообщил полковнику Кондратьеву о моей болезни? Скажи, не криви душой...

Костылев виновато улыбнулся:

- Я, Василий, говорил, не скрою... Понимаешь, как получилось: дней пять назад он встретил меня на стоянке эскадрильи, спросил, как идут дела. Я ему все доложил, поблагодарил за чуткое отношение ко мне, а в конце разговора он сказал, что хочет дать тебе на десять дней отпуск, как только вернется из госпиталя командир полка. Ты прости меня, не выдержал я и сказал, что тебе не отпуск нужен, а подлечиться в госпитале месячишко. Больной ведь ты летаешь, а я знаю, что об этом не скажешь...

- Ну, что же, дружок, спасибо за признание, но зря ты это сделал сейчас. Ты же знаешь, что у Кожанова семья нашлась. Ему бы нужно дать отпуск, а не мне...

На этом кончился наш разговор. Я молча повернулся, соскочил с крыла и пошел на КП 3-й эскадрильи, где после ночных полетов отдыхал Кожанов. Он все эти часы продолжал радоваться, спал мало. Когда я вошел в землянку, он разговаривал по телефону с капитаном Васильевым, делился своим счастьем.

Увидев меня, Кожанов положил трубку телефона и, не здороваясь, спросил:

- Что с тобой, Василий Федорович? Ты чем-то озабочен. Не отдыхал еще, что ли?

- Отдыхал столько, сколько и ты, а вот что озабочен и даже огорчен, то это верно, - ответил я другу и рассказал о решении командования бригады предоставить мне десятидневный отпуск.

- Какой же повод для огорчения? Хорошо, Василий! Слетай на праздники домой, немножко отоспись, полови на Волхове щук да судаков, подправь нервишки, а я - если дадут отпуск - поеду сразу, как вернешься, - душевно убеждал меня Кожанов.

Я смотрел в его добрые глаза и видел, что он говорит то, что думает, и радуется за себя и за меня.

- Ну, что ж, видимо, решение старших не изменишь. Все мои настоятельные просьбы дать тебе первому отпуск были отвергнуты. Пиши, Петя, письмо. Я ведь полечу до Ладоги на У-2, там и сдам его на почте. Оно через четыре-пять дней дойдет. Сообщи, что в мае обязательно приедешь повидаться и немножко отдохнуть. Ну, пока, до ужина, - сказал я другу и направился в штаб полка оформлять отпуск.

Вечером в столовой Кожанов вручил мне свое послание. Письмо было массивным, увесистым. Когда я покачал его на руке, Петя, улыбаясь, сказал:

- Посылаю не письмо, а отчет за два года и три фотографии - на них я в разных званиях, а на последней с погонами. Пусть полюбуются на гвардейца...

После возвращения командира полка на ужин теперь приходили все в одно время - в восемь часов. Когда сели за стол, Борисов объявил, что за май и июнь месяцы всем командирам эскадрилий и их заместителям будут предоставлены десятидневные отпуска на родину или в летный профилакторий, созданный тылом авиации флота под Ленинградом - в Бернгардовке. Первым отпуск получает майор Голубев, затем поедут друг за другом Кожанов и Васильев. Он тут же предложил начальнику штаба, замполиту и врачу составить план таких отпусков на три месяца с одновременным отдыхом двух-трех летчиков полка.

Выслушав сообщение Борисова, капитан Васильев предложил с самым серьезным видом: "Дать всем присутствующим за счет первого отпускника еще по одной наркомовской... Ведь он все равно не пьет - сливает в неприкосновенный запас".

Командир полка удивленно посмотрел на меня, он не знал, что я не пью положенную норму. Я, не дожидаясь его вопроса, попросил официантку Таню принести мой запас и разлить всем, кроме Васильева. Капитан нахмурился было, но я разъяснил:

- Васильев сегодня ночью летает, поэтому вторую порцию принимать ему противопоказано по строевой и медицинской линиям...

Все засмеялись, и Васильев веселее других - он оценил мой "ход конем", как сказал позже.

Кожанова я проводил до домика, в одной из комнат которого он жил вместе с Васильевым. Мне очень не хотелось расставаться с боевым другом. Мы обнялись на прощание. Пожелали друг другу самых больших успехов и разошлись.

Вылет намечался на 4 часа утра, но пришлось немного задержаться, подождать возвращения Васильева с боевого задания. После посадки, не заходя на КП эскадрильи, он пришел проводить меня. В момент выруливания и взлета Михаил махал мне зажженным карманным фонариком, я ответил трехкратным включением бортовых навигационных огней...

...Я уже подлетал к Новой Ладоге. Передо мной величавый Волхов, достигавший здесь километра в ширину. Берега реки заросли кустарником и лесом. Староладожский и Новоладожский каналы, идущие от Шлиссельбурга и подходящие к реке под прямым углом с запада и востока, разрезали город и большое село Иссад на правом берегу на несколько частей.

В южной части города виднелись два ряда больших двухэтажных казарм и церковь. Здесь когда-то стоял Суздальский полк, которым командовал Суворов. Рядом находился временный аэродром - в прошлом большой плац для учений суворовцев.

Сдав под охрану самолет, я без особого труда добился у дежурного по авиационно-технической службе разрешения доехать до дома родителей на дежурной полуторке.

Путь до Старой Ладоги короткий - десять километров. Поэтому я поехал не в кабине, а залез в открытый кузов. Пожилой шофер, не видя знаков отличия на кожаном реглане, удивленно предложил:

- Товарищ летчик, садись в кабину, дорога разбитая, меньше трясти будет.

- Ничего, служивый, кого-нибудь по дороге посадишь. А я полюбуюсь знакомыми местами, вспомню детство и юность. Я ведь здешний.

- На побывку отпустили... Это хорошо, увидите родных да знакомых... На войне такое счастье не каждому выпадает, - говорил как бы сам себе шофер, садясь в кабину.

Вот они, избеганные босиком в детстве места, исхоженный и излетанный в молодости родной край. Каждый лесок, луг, хлебное поле, ручеек, даже отдельные деревья знакомы мне. Слева по дороге на шестом километре пути большой луг, залитый весенним разливом маленького ручья. Здесь в 1919 году я встретился со своей судьбой - авиацией.

Проехали еще три километра. На пригорке "Олегова могила" - курган небольшой, метров пятнадцать высотой, насыпанный на самом высоком месте у изгиба реки. Я постучал по кабине. Шофер резко остановил машину.

- Покури минуток десять, а я поднимусь на курган, осмотрюсь немножко...

Сколько раз и мальчишкой, и юношей, и взрослым ходил я на "Олегову могилу", и почему-то каждый раз хотелось во весь голос кричать: "Э-гей..." и кричал, сколько хватало духа. А сейчас усталой походкой поднялся на самый верх. Передо мной, как и прежде, открылся красивый, захватывающий дух вид на полноводный Волхов, делающий два поворота на 90 градусов. Отсюда была видна уже и Старая Ладога...

...Когда-то она играла важную роль в истории нашей Родины, занимала важное положение в политической и экономической жизни северо-западной Руси. На протяжении многих столетий Ладога, находясь на берегу великого водного пути древности, была пограничной твердыней. Об этом сейчас напоминают остатки древнейшей каменной крепости и многочисленные земляные бастионы, воздвигнутые при Петре I.