Пантелеймон Романов - Русь. Том II

• Название: Русь. Том II
• Автор: Пантелеймон Романов
• Издательство: "Дружба народов"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-285-00124-2, 5-285-00125-0

Во второй том вошли IV и V части романа Пантелеймона Романова «Русь», вышедшие отдельным изданием в издательстве "Художественная литература" в 1936 году.

---

Оппозиционно настроенные группы интеллигенции и буржуазии спешили выразить своё безоговорочное доверие к власти, свою преданность к царю.

Всем им хотелось своим поведением доказать свою гражданскую зрелость. Хотелось, чтобы власть убедилась и поверила им, что они не позволят себе в такую трудную для неё минуту вставлять ей палки в колёса.

В особенности тронули всех социалисты, когда они, за исключением небольшой группы, возглавляемой Лениным, постановили прекратить нелегальную работу и заявили о том, что они не будут противодействовать делу войны.

А германские социал-демократы выпустили даже манифест, в котором говорилось:

«До последнего момента мы стояли на страже мира… Но работа на пользу общего мира народов теперь прерывается. Приходят другие заботы. Над всем господствует один вопрос: хотим ли мы победить? И наш ответ гласит: да!»

Бельгийский социалист Вандервельде, только что принявший пост министра, даже просил русских социал-демократов об оказании помощи русскому правительству. Центральный комитет меньшевиков ответил на это в том смысле, что хотя пролетариат России лишён возможности открыто выражать своё мнение, так как его организации разогнаны, печать задушена царским правительством и тюрьмы переполнены, но несмотря на это русские социалисты не будут противодействовать своему правительству в войне, в надежде, что она разрешится в интересах международного социализма.

Эти заявления опять вызвали взрыв восторга у воинствующей части русской интеллигенции и буржуазии. Все указывали в особенности на германских социалистов, как на пример гражданской зрелости. За исключением Карла Либкнехта, голосовавшего против военных кредитов. Даже смертельные враги социализма и откровенные защитники самодержавия, даже они, говоря о социалистах, называли их с некоторой гордостью:

«Наши социалисты».

Потом стало известно решение Второго интернационала.

«Интернационал не пригоден во время войны, он по сути дела есть орудие мира», — мужественно сказали его вожди.

Это также вызвало взрыв восторга даже со стороны самых реакционных групп.

Говорили, что совершилось чудо мирового масштаба, может быть, первое в истории: настал г р а ж д а н с к и й м и р. Интеллигенция протянула руку власти, фабрикант — рабочему. Мир классов.

Только некоторые наивно спрашивали:

— Что же, значит, интернационал ставит крест над своей работой, если для защиты отечества каждому из его членов придется быть на фронте и, может быть, даже своей рукой убивать братьев по интернационалу?

Им разъяснили, что никакого креста над собой интернационал не ставит. Такое положение принято только временно, до конца войны, чтобы не ставить в трудное положение власть при защите родины. А потом, когда власть выйдет из этого тяжёлого положения, уцелевшие социалисты враждебных стран протянут друг другу братские руки и возобновят борьбу за великое дело освобождения рабочих всех стран от гнёта власти и капитала.

Все прежние оппозиционеры буржуазного лагеря как бы пользовались случаем наглядно показать, как они переродились. Здесь в то же время был своего рода благородный расчёт, что, может быть, власть, увидев и оценив такой шаг общества, сама переродится, как переродилось либеральное общество.

И когда правительство просило общество быть терпеливым и не ждать, например, с фронта скорых и подробных известий, а также не высказываться в печати по вопросам, в которых компетентно только правительство, то все с готовностью соглашались ждать, терпеть и не высказываться.

Некоторые нетерпеливо спрашивали, в чём же тогда будет выражаться о б щ е е дело, если нам ничего не будут сообщать, ни о чём не будут позволять высказываться и даже представителей общественной печати не пустили на фронт. Более спокойные им отвечали, что всё-таки нужно потерпеть, потому что власть просила об этом в непривычно трогательных выражениях.

И даже когда были закрыты все рабочие организации и некоторые газеты, а редакторы их высланы, то общество, некоторое время поколебавшись, всё-таки поддержало правительство и выразило порицание организациям и высланным редакторам за то, что они не сумели терпеть и ждать и из-за своих частных целей нарушили общее единение.

Хотя это единение было испорчено несколько раньше: когда на торжественном заседании Государственной думы 26 июля был поставлен вопрос о военных кредитах, социал-демократическая фракция большевиков высказалась против и до голосования покинула зал заседаний.

В буржуазно-интеллигентских кругах не могли об этом говорить иначе, как с чувством глубочайшего негодования и возмущения.

«Насколько же у людей нет самой элементарной гражданской зрелости и благородства, чтобы потерпеть. Конечно, соблазнительно думать, что сейчас самый удобный момент для свержения или ограничения власти. Но именно потому, что положение власти сейчас тяжёлое, ни одни честный интеллигент не позволит себе этого сделать. Наоборот, он выкажет себя лояльным, сознательным и ч е с т н ы м гражданином, ибо в нём живы благородные традиции старой интеллигенции.

Сейчас нужно одно: собрать все свои силы и положить их на войну, к чему власть и призывает».

И общественные силы, на целые десятилетия остановленные в своём развитии ненавистным абсолютизмом, теперь нашли выход своей активности и в тесном единении с царём рвались (в указанных границах) к делу.

Появление монарха на балконе Зимнего дворца было встречено коленопреклонением и слезами восторга.

Говорили, что Россия уже давно не переживала таких сильных чувств.

Москва же в особенности проявляла эти чувства, когда выяснилось, что «мы не одни, а со своими доблестными союзниками-французами выступаем за великую идею освобождения Европы».

И действительно, с этим подъёмом и единодушием могли разве сравниться только подъём и единодушие 1812 года, когда французов гнали из Москвы.

Этот подъём ещё более усилился, когда стало известно, что царь, по примеру своих предков, приедет в Москву, «чтобы в этой матери городов русских почерпнуть силы для великой борьбы».

XXI

Приподнятое настроение, наплыв военных и проводы войск подействовали на приехавшую в Москву Ольгу Петровну, как звук трубы на полковую лошадь.

Узнав о готовящемся приезде царя, она решила во что бы то ни стало попасть в кремлёвский дворец на высочайший выход.

Для этого нужно было возобновить некоторые знакомства с теми, кто стоял близко к власти. В первую голову она решила зайти к своей институтской подруге толстушке Рите Унковской, которая была замужем за молодым жандармским генералом, выдвинувшимся на поприще борьбы с революционным движением.

Рита занимала большую квартиру в большом доме с бесшумным лифтом и толстым швейцаром в парадном. В просторных комнатах с коврами и зеркалами чувствовалась та торжественность, какая бывает в квартирах сановных людей.

Рита с повышенной радостью встретила свою институтскую подругу.

— Какая красавица!.. — сказала Рита, с невольной завистью оглядывая тонкую, лёгкую фигуру Ольги Петровны, стоявшей перед ней в белой шляпе со страусовыми перьями и в синем костюме, застёгнутом на одну пуговицу под высокой грудью.

Сама она была круглая, мягкотелая блондинка с неестественно светлыми пышными волосами.

— Я так рада, что ты приехала! Хоть одного близкого человека увидеть около себя.

— Я собралась тебе завидовать, а ты жалуешься?

Рита, вздохнув, ничего на это не ответила и повела гостью в комнаты.

У Унковских были гости: старый генерал с длинными седыми усами, служившими продолжением баков; высокий, худощавый полковник с узкими плечами, — мундир на нём висел, как на палке, обнаруживая костистые выступы на спине.

Кроме них было ещё несколько военных.

Муж Риты, выхоленный молодой генерал с круглым, чисто выбритым подбородком и короткими усами, в форменном сюртуке стоял у диванного стола, отвернув полу и заложив руку в карман.

Ольга Петровна в сопровождении Риты вошла в гостиную. Генерал поспешно вынул руку из кармана и с чуть мелькнувшим сквозь светскую почтительность интересом остановил свой взгляд на высокой фигуре гостьи и поцеловал у неё руку.

После нескольких фраз с новоприбывшей разговор между мужчинами возобновился. Говорили о том, что Германия, конечно, будет строго придерживаться плана Шлиффена и, нарушив нейтралитет Бельгии, всей массой обрушится на Францию. А задачей Первой и Второй русских армий является вторжение в Восточную Пруссию, чтобы помешать разгрому французов.

— Да, только придётся уложить там немало, — сказал Унковский, оглянувшись на жену и Ольгу Петровну. Женщины сели за угловой столик на диван и тихо говорили о чём-то.