Митицуна-но хаха - Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)

• Название: Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)
• Автор: Митицуна-но хаха
• Издательство: Центр "Петербургское Востоковедение"
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 1994
• ISBN: 5-85803-031-9

«Дневник эфемерной жизни» был создан на заре японской художественной прозы. Он описывает события личной жизни, чувства и размышления знатной японки XI века, известной под именем Митицуна-но хаха (Мать Митицуна). Двадцать один год ее жизни - с 954 по 974 г. - проходит перед глазами читателя. Любовь к мужу и ревность к соперницам, светские развлечения и тоскливое одиночество, подрастающий сын и забота о его будущности - эти и подобные им темы не теряют своей актуальности во все времена. Особенную прелесть повествованию придают описания японской природы и традиционные стихи.

---

Такие неприятности тянулись одна за другою, с первого числа продолжались сплошные дожди, и у меня создалось впечатление, что «лопнули почки, и распустились мои печали».

***

Пятого числа среди ночи снаружи послышался шум: дом той женщины, ненавистной мне, который горел накануне, загорелся снова и теперь, говорят, сгорел дотла.

***

Числа десятого, и опять около полудня, мы снова увиделись с Канэиэ.

- Теперь мы на некоторое время расстанемся, потому как я должен совершить паломничество в святилище Касуга, - сказал он; это было непривычно и показалось мне странным.

***

Пятнадцатого числа третьей луны началось состязание по стрельбе из малых луков в павильоне Рэйдзэй-ин. Участники разделились на первую и вторую команды и нарядились соответственно этому. По такому случаю мы хлопотали то об одном, то о другом для нашего таю.

Когда же наступил день состязаний, Канэиэ в большом возбуждении сказал мне:

- Собирается много высокопоставленных особ; состязания в этом году проводятся пышно.

Сын тщательно подобрал к луку стрелы, хорошенько сосредоточился, и, выйдя на рубеж самым первым, дважды поразил цель. А потом таким же образом раз за разом попал в мишень и выиграл!

После этого дня через два или три Канэиэ говорил:

- Стрелы таю были великолепны. - И мне это было приятнее всего.

***

При дворе в эту пору как всегда готовились к празднику Явата[23]. Делать мне было нечего, и я втихомолку выехала из дому. Вижу, стали прибывать особенно блестящие сопровождающие. Смотрю, кто бы это мог быть, и вижу среди передовых знакомые мне лица. «Так и есть», - подумала я, увидев Канэиэ, и у меня еще больше усилилось чувство собственной никчемности. В экипаже Канэиэ были подняты верхние занавески и раздвинуты нижние, так что внутри все было видно. Заметив мой экипаж, Канэиэ быстро закрыл свое лицо веером и проехал мимо.

В конце письма-ответа на его послание я прибавила: «Идут разговоры, что вчера ты проезжал куда какой ослепительный, почему бы это? Не лучше ли было бы тебе тогда не прятать от меня свое лицо - в твои-то годы?». Он прислал мне ответное письмо, в котором написал: «Я просто скрывал, как постарел. И люди, которые расценили мой вид как ослепительный, мне неприятны».

Он опять перестал писать, хотя прошло уже десятое число. Я думала и гадала, отчего бы это, ведь до сих пор такого долгого молчания еще не было.

***

Таю все сочинял письма той же даме, что и всегда, и она их по-прежнему не замечала; тогда он стал говорить, что его стихи производят впечатление слишком детских. В другой раз он послал такое:

Говорят, что прячется от нас
Под водою
Ириса побег.
Он захочет ли,
Чтоб срезали его?

Ответ был обычный:

Болотная трава
Не знает,
Что хотят ее срезать.
Пускай трава растет,
Не надо ее резать.

***

После двадцатого я снова увиделась с Канэиэ. Дело было так: числа двадцать третьего или двадцать четвертого поблизости от моего дома случился пожар. Канэиэ появился очень быстро, встревоженный. Дул ветер, и огонь бушевал до тех пор, пока не запели петухи.

- Ну, теперь здесь все в порядке, - сказал Канэиэ и уехал. Мои люди восклицали тогда:

- Здесь перебывали разные особы, узнавшие, что господин здесь; они уехали, попросив нас доложить о своих визитах. Какая честь для нас! - А мне показалось все это унизительным для моего дома.

***

В последний день месяца Канэиэ пришел опять. Входя в дом, он произнес:

- В ту ночь, когда близко был пожар, этот дом был как живой островок в нем.

- Но здесь всегда сигнальные костры, - ответила я.

***

Однажды в начале пятой луны таю написал по обычному адресу:

Теперь, когда кукушка
Кукует, не таясь,
Не можем ли и мы
Не прятаться
Уж больше друг от друга?

Она ответила:

Когда Вы слышите
Кукушки кукованье,
Ее судьба
Вас не касается
Совсем.

Пятого числа, в день Ириса, он написал:

День Ириса
Проходит раз за разом -
Он ясно видит,
Как проходят годы,
А я все думаю и думаю о Вас.

Ее ответ:

Не думаю об ирисе,
Который годы громоздит.
Лишь вижу -
И сегодняшний
День Ириса пройдет.

Я только удивляюсь, за что это она так ненавидит?

***

У меня самой все мысли в этом месяце были о Канэиэ. Двадцатого числа я получила от него записку: «Мне хочется дать эту продуктовую сумку человеку, который отправляется в дальнее путешествие. Пришей здесь внутри мешок». А когда я пришила, он прислал новую записку: «Сделала ли ты, о чем я просил? Хорошо бы, ты всю сумку заполнила стихами. Я себя неважно чувствую, стихи писать не могу». Мне стало забавно, и я ответила: «Раз ты просишь об этом, я положу туда все стихи, какие только сочинила. Боюсь только, ну, как они просыплются и потеряются. Может быть, ты пришлешь еще одну сумку?».

Проходит еще два дня, и он присылает много стихотворений и письмо с ними: «Я долго неважно себя чувствовал, и это отвлекало меня. Но ничего не поделаешь - вот полная сумка с моими стихами. А вот ответы на них, - было там написано, - прошу тебя определить лучшие из них». Погода была дождливая, и я просматривала стихи, ожидая, когда у меня появится лирическое настроение. Было видно, что одни из них лучше, другие хуже, но вместо того, чтобы с важным видом производить оценку, я написала так:

Так сильны
Эти ветры,
Что дуют отсюда!
Уступают им
Встречные, дуют слабей.

И больше ничего отвечать не стала.

***

В шестую и седьмую луну Канэиэ приходил ко мне как обычно. В конце седьмой луны, двадцать восьмого числа, он сказал мне:

- Я был при дворе, на состязаниях по борьбе, решил поехать сюда и быстро ушел.

После этого я не видела его до двадцатых чисел восьмой луны. По слухам, он в это время часто бывал у другой женщины. Я подумала тогда, что его привязанности переменились, и жила, совсем лишившись душевного равновесия.

***

Дом, в котором я жила, все больше приходил в негодность, и мой отец, обеспокоенный этим, решил, что людей со мной немного и мне лучше всего переехать в его дом в Хирохата Накагава. Сделать это нужно сегодня или завтра. Что это когда-нибудь произойдет, я говорила Канэиэ не однажды, но теперь решила, что нужно еще раз напомнить и велела передать ему: «Надо кое о чем тебе сказать».

- У меня воздержание, приехать не могу, - ответил Канэиэ, и я решила, что раз он не составит мне компанию, делать нечего, и переехала без звука.

Здесь близко были горы, дом был расположен на берегу реки, вода в реке стремилась куда хотела, и само жилище показалось мне очаровательным.

Похоже, что Канэиэ дня два или три не знал о моем переезде. Лишь двадцать пятого или двадцать шестого числа я получила записку, где значилось только: «Сбежала, не сказавшись». В ответ я написала: «Я подумала, что не стоит извещать тебя о том, что я переехала: мне кажется, что в таком убогом месте ты не станешь меня навещать. А на прощанье, думала я, нужно было позвать тебя - встретиться там, где мы привыкли видеться с тобою». «Так тому и быть. Если место неудобно для посещений...» - написал тогда Канэиэ и на этом прекратил посещения.

***

Однажды в девятую луну, когда подняли шторы и я выглянула наружу, у меня возникло грустное чувство при виде того, как на самой усадьбе и снаружи ее от реки стоял туман; вдали виднелись горы, подножия которых были также закрыты туманом.

Прошу,
Чтобы река текла
По ложу своему.
Скрывает Накагава
Наши чувства.

Поля перед восточными воротами усадьбы были сжаты, перед глазами тянулись ряды развешенной соломы. Когда к нам время от времени кто-нибудь приезжал, я посылала за свежей соломой - накормить лошадей, и за рисом нового урожая - приготовить еду. Сын увлекался соколиной охотой и потому езживал поразвлечься с соколами. Вот стихотворение, которое он, кажется, послал все той же даме:

У одеянья юбка
Не завязана.
Тянется шнурок,
Не кончается.
Ночь подходит к концу.

Ответа не было. Через некоторое время он опять написал: