Лариса Соболева - Коварство без любви

• Название: Коварство без любви
• Автор: Лариса Соболева
• Жанр: Детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-02369-0

Одно дело играть трагедию на сцене перед зрителями, и совсем другое – быть ее участником в жизни. Все служители Мельпомены, начиная от актеров и кончая рабочими сцены, пребывали в шоке. Ведь совершенно очевидно, что одновременно два актера не могли уйти из жизни просто так, значит, им кто-то помог покинуть этот мир. Главный герой и героиня пьесы «Коварство и любовь» недвижимо лежали на сцене. Из-за грима они выглядели манекенами, а не людьми, небрежно брошенными куклами. Возле тел уже суетились оперативники. Здесь, на сцене, произошло нечто страшное. Но что? Похоже, кто-то из присутствующих выбрал удачный момент и убил артистов прямо во время спектакля. Загадочная смерть заставила каждого невольного участника трагедии посмотреть вокруг себя: кто убийца?

---

Раздавшийся звонок вывел ее из оцепенения, но и прибавил страху. Кто пожаловал? Клава на цыпочках подобралась к двери, спросила – кто?

– Из милиции.

Не сразу, но щелкнули замки, дверь приоткрылась, в щели показался настороженный глаз Овчаренко.

– Я хочу с вами поговорить, – сказал Степа, приблизив удостоверение к черному глазу Клавы. Глаз прочел все надписи, уставился на мента, который тут же спросил: – Можно войти?

– Вызвали бы повесткой... – нашла отговорку Клава, чтобы не пустить мента.

– Если хотите, вас вызовут, но поговорить со мной в ваших интересах, – бросил Степа и повернулся, собираясь уйти, мол, лично мне плевать на тебя.

– Проходите, – пригласила Клава, так как на нее подействовали слова «в ваших интересах». Ее интерес бесспорный, она ведь могла оказаться на месте Левы. К тому же это живой человек, из органов – она запомнила его со вчерашнего вечера, – с ним не страшно.

Степа прошел, куда его повела Клава – на кухню, где было очень неопрятно. Раковина заполнена грязной посудой, на столе крошки и остатки еды, плита в черных пятнах, в углах потолка паутина, и байковый халат на Овчаренко не первой свежести. Он сел на указанный стул, дождался, когда присядет и Клава, которая сначала поставила закопченный чайник на плиту. Но вот она опустилась на табурет, закурила, вид при этом у нее был помятый-препомятый, отечный и потерянный.

– Скажите, Клавдия... отчество не запомнил, извините.

– Можно просто Клава, – сказала она.

– С вами не говорили после смерти Галеева, но это необходимо. Как произошло, что вы остались живы, а он погиб?

– Я пила из старой бутылки, там осталось на донышке. А Леве дала неначатую...

– Выходит, это вы дали ему бутылку с отравленной водкой?

Она шмыгнула носом, растерянно вперившись в Степу. До ее сознания, затуманенного похмельным синдромом и стрессом, наконец дошло, что она из собственных рук дала яд Галееву. Клава и есть отравительница! А этот молодой человек подозревает ее и в отравлении Ушаковых! От этого затряслись руки еще больше, сигарета не сразу попадала в рот.

– Я не хотела его убивать, – произнесла Клава дрожащим голосом. – Я бы никогда этого не сделала. Дала водку, потому что не знала, что там отрава, поверьте. Я заснула в курилке, когда милиция работала в театре, потом проснулась, увидела Леву... У него не было денег на такси, он остался в театре. Мы собрались выпить... А что еще делать после всего? Знаете, как на душе... не передать! Надо было расслабиться. А у меня полная бутылка и время нечем убить. Я хотела поделиться. Лева выпил и... и... умер.

Клава не выдержала напора воспоминаний, беззвучно расплакалась. Отечное лицо сморщилось в гримасу страдания, четче обозначились морщины, на которые лились слезы жалости к Леве, себе, неудавшейся жизни. Клава Овчаренко плакала, потому что вдруг поняла: кругом пустота, и она пустота, ничтожество. А еще недавно это ничтожество думало о себе в превосходной степени. Сколько ей осталось? Без яда скоро отправится за Ушаковыми и Левой. Все некогда было сходить к врачу, а когда сходила, сделала анализы, получила результат – опухоль. Сказали, доброкачественная, но на учет в онкологию поставили. Выписали стопку рецептов, а на лекарства нет денег. Да и зачем принимать лекарства, разве это поможет? Ничто и никто не поможет, в том числе и сидящий рядом круглолицый паренек с курносым носом не поможет. Только жить-то все равно хочется. Прожить столько, сколько отпущено, а не раньше времени отбросить копыта.

Слезы катились, не принося облегчения. Облегчение есть – в бутылке. Клава взяла ее, откупорила, налила в рюмку для вина, осторожно, стараясь не расплескать, поднесла ко рту.

– Где находились бутылки во время спектакля? – мягко спросил Степа, долго наблюдавший за Овчаренко. Она показалась такой несчастной, такой неухоженной, запущенной и ненужной, что невольно тронула сердце.

– В сумке. Сумка стояла в гримерке, – ответила она и выпила, затем потянулась за куском сухого хлеба на тарелке.

– Припомните, кому вы говорили, что купили водку?

– Да никому. Я вообще не покупала водку.

– Не покупали? – удивился Степа. – Откуда же взялись бутылки?

– Я до самого конца спектакля не знала, что у меня в сумке две бутылки водки, а то б не удержалась. Уже после всего... полезла в сумку за деньгами и вдруг вижу... две бутылки. Царский подарок. Я и приняла немного... потом вы пришли.

– Вам кто-то подложил две бутылки, так? Одну обыкновенную, а вторую?..

– Все правильно, – кивнула Клава, загрызая в задумчивости сухарем водку и вытирая мокрые щеки ладонью.

Овчаренко догадалась еще в больнице, что хотели отравить ее, только ее, за этим и подбросили водку в сумку. Вот уж истина: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Она вытянула счастливый билет, когда решила выпить сначала дешевую водку, а вторую, дорогую, приберечь, чтобы вкусить с наслаждением, не торопясь.

– Так, – поднялся Степа и заходил по небольшой кухне. – Гримировальные комнаты закрываются, когда вы уходите на сцену?

– Нет. У нас ничего не закрывается. Бывает, пропадают деньги, косметика. У нас все открыто, Эпоха не станет тратиться на замки и ключи.

– Эпоха? – вспомнил Степа заговор в театре. – Кто это?

– Эра Лукьяновна, у нее такая кличка, – сказала Клава, налила вторую рюмку и опрокинула ее в рот, «закусив» сигаретой. Теперь ей захотелось поговорить по душам. – А еще ее называют Кощей Бессмертный. (Степа улыбнулся.) Нет, правда! А знаете, за что и где ее так прозвали? В Белом доме, когда там работала. Она же лютая, но имеет потрясающую способность удерживаться на месте руководителя. Много раз пытались ее снять. Эра уже вещички собирала, цветочки в горшках домой относила, и вдруг!.. Туда пошла поговорила, сюда сходила поплакалась... Все ждут с нетерпением, когда она свалит, а Эра остается! И давай всех склонять направо и налево. Ее не свалить, она, как Кощей Бессмертный, вечная. Этот феномен и сыграл основную роль в театре. Кто сразу сообразил, что Эру не выпихнуть, тот встал в стойку «чего изволите» и выиграл.

– А вы? – и Степа сел на прежнее место.

– В смысле, встала ли в стойку? Да, встала. Но не выиграла.

– Почему?

– Потому что выигрыши нулевые. Я только сейчас поняла, сегодня. Это кажется, что ты на коне очутился, а на самом деле... под конем.

Вдруг она оживилась, заговорила страстно, проникновенно:

– Я не могу без театра, но театр убивает нас всех. Талант... ну, пусть не талант, а способности – это наказание, которое заставляет гнуть спину, предавать, подличать, нищенствовать. Хочется играть роли. Вы не знаете, что чувствуешь, когда выходишь на сцену. В зале сидят люди, а ты имеешь власть над их душами, заставляешь смеяться и плакать. И чудится, что живешь только в этот миг, хотя проживаешь чужую жизнь. Но она во много раз прекрасней, интересней настоящей жизни, она и есть смысл, страсть, твоя кровь и плоть. Роль – это каждый раз новый рубеж, новая вершина. Роль – это счастье, которого ты не имеешь в повседневной жизни. Она может стать неудачной, а может потрясать, но это твоя роль, ты ее любишь, как никого не будешь любить, даже собственного ребенка. Роли – это наше богатство. А их Эпоха не даст, если ты на нее косо посмотришь. Вот и сносишь унижения, хамство. Эпоха уничтожила нас. А в сущности, мы сами себя уничтожили, потому что позволили ей уничтожать коллег из-за ролей и копеек, которые она прибавляла к зарплате за верную службу. Выпьете?

– Нет, спасибо. Вы считаете, что яд ее рук дело?

– А черт ее знает, – и Клава проглотила третью рюмку, понюхала тыльную сторону ладони. – Я уже ничего не считаю. Но свое мнение скажу. Эпоха не станет напрямую убивать, она это делает гораздо тоньше, искуснее. Обложит со всех сторон так, что человек сам захочет повеситься. Знаете, сколько она отправила на тот свет людей? О! Пальцев на руках не хватит! И без всяких там ядов, пистолетов и прочего. Человека нет, а она есть. Понимаете?

– Скажите, а кого в театре называют альфонсом?

– Юлика. Но об этом не хочу. Это такая грязь... хуже, чем у меня на кухне.

– Клава, у вас есть враги в театре?

– Как вам сказать... До вчерашнего дня я думала, что крутых врагов у меня нет. Кому я нужна?

– Но ведь кто-то подарил вам яд.

– Знаю, – удрученно кивнула она. – Но не буду возводить напраслину, хватит, я за все теперь расплачиваюсь. Вы верите в наказание оттуда? – показала пальцем в потолок Клава. – А я верю. И боюсь.

– Пока вам следует бояться «щедрого» дарителя.

– Хм, бредовая мысль мелькнула, – горько усмехнулась Клава. – А может, меня кто-то пожалел, подсунув яд? Решил отравить, чтоб не мучилась? Только я все равно боюсь. Боюсь мучительной смерти. Вообще боюсь смерти. Как все глупо устроено в мире... – Она прикончила еще одну рюмку, ее развезло и неудивительно, пила, закусывая сухариком и сигареткой. – Нужно пережить покушение, чтобы восстановить все в мозгах и в душе. Смерть Левы у меня на глазах... это было так страшно. Но зато я поняла: все, за что я цеплялась, – блеф. Внезапно открылись глаза... извините, я, кажется, об этом уже говорила...