Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

• Название: Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни
• Автор: Монах Лазарь (Афанасьев)
• Издательство: Литагент «Благозвонница»05f8fb0f-8952-102d-9ab1-2309c0a91052
• Жанр: Религия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91362-057-6

Эти очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни – новое, переработанное автором издание его известной книги «Оптинские были».

Монах Лазарь (Афанасьев) – оптинский монах и сам в прошлом насельник обители. Может быть, потому удалось ему так проникновенно, с чувством благоговейной любви и благодарности изобразить эту жемчужину русского духа и культуры. Многие рассказы и очерки почерпнуты из никогда не публиковавшейся скитской Летописи. С особым душевным трепетом знакомимся мы с прославленными оптинскими старцами и подвижниками, их высокой молитвенной жизнью.

Повествование охватывает период существования Оптиной Пустыни от возродившего ее в конце ХVIII века игумена Амвросия до убиенных в 1993 году оптинских новомучеников иеромонаха Василия и иноков Ферапонта и Трофима.

Рассказывается здесь и о тех замечательных людях, которые были так близки оптинскому духу – И.В. и Н.П.Киреевских, К.Н.Леонтьеве, Великом Князе К.Р.

---

В первый же день, как только сготовили обед, взял я половник, тарелку и лезу в кастрюлю с супом. "Ты куда?" – говорит о. Ферапонт. "Как куда? За супом! Есть хочу". "Нет, – говорит, – брат, так дело не пойдет. Сперва мы должны накормить рабочих и паломников, чтобы все были сыты и довольны. А потом уж сами поедим, если, конечно, что останется".

В общем, ни супу, ни второго нам в тот день не досталось. Смотрю, о. Ферапонт достал ящик баклажанной икры, открыл три банки и, выложив в миску, подает мне. "Наконец-то, – думаю, – и я поем". А о. Ферапонт мне показывает на кочегара, который после смены обедать пришел: "Отнеси, – говорит, – ему, дай чаю и хлеба побольше. Пусть как следует поест человек". Смотрю – с других послушаний приходят обедать опоздавшие, а о. Ферапонт все открывает для них банки с икрой. Тогда в трапезной работал паломник В., он теперь священник. И вот В. говорит: "Давай я буду открывать банки". "Не надо, – говорит о. Ферапонт, – руки попортишь". "А ты не попортишь?" "Лучше я один попорчу, – отвечает он, – чем все".

Так я попал на "хлебное место", где, пока всех накормим, самим трапезникам, бывало, оставались лишь хлеб да чай».

Тот же А. Г. вспоминает, как о. Ферапонт начал, несмотря на постоянное недосыпание из-за мойки котлов или чистки картошки до полуночи, ходить на полунощницу, читавшуюся в 5.30 утра. В общей келлии, где он жил, не все могли подняться после двух-трех часов сна. «А потом о. Ферапонт сказал: "Зачем мы сюда приехали? Хватит так жить. Надо Богу послужить"». И уже не пропускал ни одной полунощницы с этого времени. «Мне очень хотелось спать, – пишет А. Г. – Но я уже привык, что на рассвете, улыбаясь, как всегда, одними глазами, меня будит о. Ферапонт, и тоже втянулся ходить на полунощницу… Так через о. Ферапонта мне открывалась тайна монастырских рассветов, когда первыми Бога славят монахи, и потом просыпаются птицы».

После пострига о. Ферапонт очень серьезно отнесся к своему монашескому званию: решил добиться исполнения всего, что монаху завещано отцами-аскетами. Оптинский инок, о. М-л, вспоминает, что он, например, «вставал каждую ночь и делал пятисотницу. Читал много книг. У меня он брал по молитве Иисусовой несколько книг – Валаамские сборники, – долго держал их и даже конспектировал. О. Ферапонт был очень ровен с братией, со всеми вообще».

У некоторых осталось впечатление, что о. Ферапонт, выдерживая принцип монашеского одиночества, почти не общался с братией. Но ведь общение бывает разное… И вот какие воспоминания оставались о нем: «О. Ферапонт был мягкий человек, молчаливый, – пишет о. Ф-т. – Трудно сказать, большой он был молитвенник или нет, но молиться любил… О. Ферапонт был глубокий, умный человек, вообще, что называется – с задатками, со способностями интеллектуальными и душевными. Одаренный человек». Братия замечали все это, так как о. Ферапонт пользовался их келейными книгами, не чуждаясь и краткой духовной беседы. Без довольно близкого общения не могло бы быть и следующей характеристики о. Ферапонта: «В нем чувствовался огромный внутренний драматизм и напряженная жизнь духа, какая свойственна крупным и сложным личностям… Что стояло за этим, не знаю, но это был человек Достоевского» (это мнение художника-резчика).

О. Ферапонт не читает ничего лишнего. А выписывает и запоминает он только то, что относится к главному деланию монаха. Некоторые выписки он вешал на стену келлии, чтобы были на его глазах. Некоторые такие выписки могут показаться простыми, но это только на первый взгляд. Вот, например, такая: «Соединенная с постом молитва (трезвенная) опаляет бесов». Господь в Евангелии сказал, что бесы изгоняются постом и молитвой: это гроза для них. А вот запись, где несколько развернуто слово Господа к преподобному Антонию Великому – «знай себя и довлеет ти…»: «Довольно нам о себе заботиться только, о своем спасении. К братнему же недостатку, видя и слыша, относись как глухой и немой – не видя, не слыша и не говоря, не показывая себя умудренным, но к себе будь внимателен, рассудителен и прозорлив».

Из преподобного Паисия (Величковского) выписаны мысли, напоминающие краткие и образные присловья старца Амвросия: «Если хочешь побороть страсти, то отсеки сласти. Если удержишь чрево, войдешь в рай. Когда кто познает душевную силу изнеможения, то вскоре получит покой от страстей. Покой и сластолюбие – бесовские удицы, которыми бесы ловят души иноков на погибель». А вот выписка из святителя Григория Нисского: «Совершенство состоит в том, чтобы не рабски, не по страху наказания удаляться от порочной жизни, и не по надежде наград делать добро… Одно только представляется страшным – лишиться Божией дружбы, и одно только можно признать драгоценным и вожделенным – соделаться Божиим другом. Это, по-моему, и есть совершенство в жизни». Из творений святителя Игнатия на стене келлии о. Ферапонта появилась следующая выдержка: «Господь заповедал отречение от естества падшему и слепотствующему человечеству, не сознающему своего горестного падения… Для спасения необходимо отречение от греха, но грех столько усвоился нам, что обратился в естество, в самую душу нашу. Для отречения от греха сделалось существенно нужным отречение от падшего естества, отречение от души, отречение не только от явных злых дел, но и от многоуважаемых и прославленных миром добрых дел ветхого человека, существенно нужно заменить свой образ мыслей разумом Христовым, а деятельность по влечению чувств и по указанию плотского мудрования заменить тщательным исполнением заповедей Христовых, "иже есть от Бога, глаголов Божиих послушает"» (Ин. 8,43).

Всего несколько выписок, а сколько здесь существенного для монаха! Целая аскетическая система. Это было определенное – оптинское направление. Тут преподобный Паисий и святитель Игнатий. Здесь же и монашеская древность, время, когда сложилась христианская аскетика – подъятие душевного и телесного подвига ради Христа. Любимая книга о. Ферапонта– «Писания преподобного отца Иоанна Кассиана Римлянина» в переводе епископа Петра (Екатериновского), прожившего в Оптиной Пустыни два года (1883–1884). Его труды, подаренные им Оптиной для издания в ее пользу, особенно известнейшее «Указание пути к спасению», нередко печатались в Шамординской типографии.

Преподобный Кассиан, живший в конце IV – начале V века, – один из православных аскетических учителей, давший в своей книге свод суждений египетских подвижников его времени о монашеском делании. Книга практическая, раскрывающая все в подробностях, поэтому ее весьма ценили и преподобный Паисий и святитель Игнатий, создавший сходную монашескую книгу – «Отечник». В труде преподобного Кассиана две части: «О постановлениях киновитян» (то есть руководство для иноков, живущих в общежительном монастыре) и «Собеседования египетских подвижников» – раздел более отшельнический. Это, собственно, духовные слова великих старцев – авв Моисея, Пафнутия, Даниила, Серапиона, Феодора, Серена, Исаака, Херемона, Нестероя, Иосифа и других. В целом книга обладает и глубиной, и универсальностью – то есть может заменить собою едва ли не целую библиотеку.

О. Ферапонт вышел на ту же узкую и благодатную стезю весьма трудного делания, как и о. Василий. Они (как и инок Трофим) поставили себе почти невыполнимую цель, но пошли к ней без оглядки, без послаблений и отступлений. Что касается полюбившихся о. Ферапонту писаний преподобного Кассиана, то они в России почитались так высоко, что их ставили наравне с творениями святителя Василия Великого. Его хвалил св. Иоанн Лествичник Епископ Петр в предисловии к своему переводу писал: «Какое точное понимание духовной жизни, какое высокое учение о духовных предметах, какая глубина смирения, чистота сердца и другие добродетели раскрыты в писаниях преподобного Кассиана, – без сомнения, те же были осуществляемы и в его жизни; все написанное было им самим передумано, перечувствовано, усвоено, пройдено самым делом».

Последовательно приучая себя к молчанию, о. Ферапонт, трудясь на послушаниях, старался не произносить ни одного лишнего слова. Попытки вызвать его на беседу он неизменно пресекал. Где бы он ни был, что бы ни делал, он творил Иисусову молитву. Однако не бездумно, не механически. Он хотел знать об этом делании как можно больше. В конце концов у него выписками об Иисусовой молитве заполнилась целая тетрадь. Если руки его не были заняты работой, то в них не прекращалось движение четок Ночью же он творил молитву с поклонами – сосед по келлии удивлялся, как долго длилось это коленопреклонение… Исповедовался он практически каждый день, иной раз и дважды. Душа его жаждала очищения покаянием.

Близился к концу Великий пост 1993 года. О. Ферапонт ожидал пострига и начал вырезать для себя постригальный крест. О. М-й вспоминает, как он пришел к нему со словами: «Странно… Всему монастырю постригальные кресты резал, а себе почему-то не получается. Вырежи мне крест». О. М-й и вырезал, вернее сделал, но уже на его могилу.