Вера Огнева - Возвращение к себе

• Название: Возвращение к себе
• Автор: Вера Огнева
• Жанр: Фэнтези

Фантазия на исторические темы

---

Дальше его кормили и поили насильно. Втискивали в рот кончик полого рога или разжимали зубы и вталкивали те самые разваренные скользкие стебли, угрожая, если не будет глотать, выколоть глаз.

Силы помаленьку возвращались, он даже начал, борясь с дурнотой и неумолчным звоном в ушах, присаживаться на своей лежанке. Вместе с тем забрезжила крохотная, тонкая и зыбкая, как паутинка на ветру, надежда: прикидываться немощным, пока не вернутся силы, а потом уйти. Он уже давно заметил - настоящей охраны к нему не приставляли. Старик, который в первые дни постоянно находился рядом, на ночь стал уходить. Путь на волю был свободен.

Куда он пойдет? Хаген гнал от себя эту мысль, иначе отчетливое понимание, что слабый, безъязыкий, напрочь чужой этому чуждому миру, лишенный еды и главное воды - в лучшем случае он погибнет от жажды или достанется большой пустынной кошке, в худшем - его поймают, вернут и будут мучить, пока не замучат до смерти.

Беспросветное рабское существование было хуже, чем смерть в пустыне.

Высокий седобородый сарацин, когда-то силой вернувший Хагена к жизни, на этот раз появился в сопровождении щуплого, человека, на котором вместо обычной джелябы, поверх сомнительного цвета рубахи болталась долгополая безрукавка.

Мелкие смоляные кудри прикрывала маленькая круглая шапочка. В черных, навыкате глазах, Хаген с удивлением обнаружил сострадание. По знаку старика, гость заговорил по-франкски, страшно коверкая слова:

- Мулла спрашивает, слышишь ли ты его?

Хаген кивнул.

- Мулла, спрашивает, почему не отвечаешь? Не хочешь?

Хаген остался неподвижен.

- Не можешь говорить?

Кивок.

Мулла и толмач заговорили по-арабски. Хагену показалось, что толмач пытается спорить, на что мулла ответил коротким, несильным ударом своей палки. Толмач вновь обратился к Хагену:

- Мулла спрашивает, согласен ли ты, принять его веру? Подожди, - человек выставил перед собой руки. - Если ты примешь ислам, господин заберет тебя к себе, будет хорошо кормить и лечить. Потом ты станешь воином. Если откажешься, тебя или убьют, или прикуют к колесу, будешь качать воду для правоверных.

А как же выкуп? Хаген точно знал, что за знатного человека можно было получить немалые деньги.

Такая мена процветала с самого начала похода. Ни мулла, ни круглолицый кади не выглядели глупцами. Почему же не догадались? Кольчуга, оружие, одежда - все, что было с ним и на нем, говорило о его далеко непростом происхождении. Хаген приподнял голову и впервые, наверное, пристально себя осмотрел.

Увы, знакомыми оказались только обрывки гамбизона. Бедра прикрывала серая ряднина из местной бумажной ткани. Если он попал в плен уже в таком виде - немудрено, что разговора о выкупе никто не заводил.

Хаген бессильно откинулся на подстилку. Поди, объясни безъязыкий слепому…

Двое у порога опять заспорили. Мулла, видимо, не на шутку рассердился. Посох несколько раз прогулялся по склоненной спине толмача. Тот опять склонился над франком:

- Ты согласен? Мулла считает, я неправильно тебе объяснил, грозится привязать меня на площади к столбу. Я - только бедный иудей… - глаза толмача налились слезами.

Что можно было ответить? Хаген коротко и резко мотнул головой. В ушах отчаянно зазвенело. Глаза он прикрыл, но бешеное верчение не прекратилось.

Его еще дважды переспрашивали, и дважды он отвечал отказом. Мулла, не добившийся от упрямого франка толку, ударил уже не переводчика, а пленника: коротко, зло с оттяжкой. Оттолкнул толмача и вышел из хибары. Иудей, в последний раз оглянувшись на Хагена, канул следом.

Дни слились в один нескончаемый, мутный, однообразный поток. Какая никакая кормежка, а главное покой сделали свое дело - Хаген стал поправляться. Сначала он садился, опираясь на трясущиеся руки, потом начал вставать. Когда недужный великан впервые показался на пороге мазанки, посмотреть сбежалась половина деревни.

Расположившись кривым полукругом люди, - все мужчины, - лопотали, непременно тыкая в него пальцами, кое-кто угрожающе замахивался и начинал хохотать, призывая односельчан вместе повеселиться. Когда к мазанке подошел кади, люди замолчали, но ушли только после окрика. За кади плелся молодой, толстый, неопрятно одетый сарацин в засаленном фартуке. Хаген ко времени его появления уже изрядно устал. Не озаботившись поприветствовать местную власть, он откачнулся от двери и прилег на свое место у дальней стены.

В покое его на этот раз не оставили. Толстый, воняющий потом и дерьмом парень пристроил на щиколотку франка железное кольцо с цепью саженей в пять. Костыль, прикрепленный к цепи с другой стороны, вколотили в стену. Подергав сначала костыль, - не поползет ли, - потом кольцо на ноге пленника, толстый поднялся, улыбаясь пустой улыбкой идиота.

Теперь франк передвигался по мазанке и за ее пределами, позвякивая 'украшением'.

А там и работа нашлась - сразу за порогом поставили ручной жернов. Два камня.

Верхний вращался при помощи деревянной ручки. Под него подсыпалось зерно.

Струйка муки текла по желобку в подставленный мешок.

По смеху окружающих Хаген догадался, что дело ему досталось не самое почтенное, а прозвище 'ханум' - скорее всего оскорбление. Цепи хватало, чтобы отойти на четыре шага за жернов.

С утра он принимался за работу. Сначала серая каменюка казалась неподъемной, со временем он к ней приноровился, и работа перестала отнимать все силы. Вот тогда-то выздоравливающий франк и начал осматриваться.

С холма, к склону которого притулился ветхий домик, как на ладони открывался оазис. Да и не холм это был - скорее каменистая складка, поросшая колючими мясистыми стеблями. У подножия, на плоской равнине, среди камней и песчаных наносов, тянущихся до самого горизонта, гнулись все на одну сторону десяток серых от пыли пальм. Маленькую, убитую ногами площадь, окружали приземистые дома с плоскими кровлями, ближе к центру, сложенные из каменных блоков, дальше - саманные, мало чем отличающиеся от его убогого жилища. Одно здание венчала высокая, тонкая башенка. Шесть раз в день с нее доносился протяжный крик, и правоверные, побросав дела, становились на молитву.

Сквозь деревню, нанизывая ее, как спица пучок шерсти, шла дорога - полоска более светлой земли, расчищенная от камней и песка. По дороге иногда приходили караваны: три-четыре уродливых горбатых лошади, ослы под поклажей, реже - настоящие лошади, да десяток - полтора погонщиков. В такие дни на площади разворачивался торг.

Уже вошедший в какую-никакую силу Хаген, как-то перетащил свои камни поближе к углу мазанки. В однообразной, серой убогости его безгласного существования наблюдение за жизнью поселка было хоть каким-то развлечением.

Кто распорядился, кади или мулла, неизвестно, только ему не дали там сидеть, кнутом загнав обратно за угол. Теперь, чтобы видеть торг, ему надо было вставать и 'звенеть' несколько отпущенных шагов до угла. А работу не больно-то бросишь.

Если хозяевам казалось, что раб ленится, ему урезали и без того невеликую пайку.

Воды, правда, давали, как и раньше, - две чашки в день. Плохо только, воды этой ему уже не хватало. Мало того, что европеец не привык ограничивать себя в питье, он еще был на голову выше самого высокого жителя деревни, да и в кости шире.

Мерно вращался жернов. Хаген закрывал глаза. Из внутренней темноты начинали проступать холмы родной Бретани. Как много ключевой, озерной и речной воды плескалось вокруг.

Вода журчала под ногами. А порой, - давал же Бог такое счастье, - падала с неба.

Ее даже ругали, когда разливалась не в меру, Склонившись над жерновом, Хаген обдумывал возможность побега. Так загнанный в угол избитый лесной зверь, притворяясь сломленным, высматривает, вяло прикрытым глазом момент, когда можно будет, порвав путы и глотки, уйти в родную чащу.

Раньше ему и в голову не приходило различать сарацин, они казались все на одно лицо. Сейчас за неимением других дел он начал присматриваться к людям и вскоре стал узнавать жителей маленького поселка. В каменном одноэтажном доме, возле мечети, проживал мулла. По обширному, обнесенному саманным забором двору, с утра до ночи сновали люди - рабы и домочадцы. Среди серых бурнусов нет-нет да мелькали яркие женские накидки. Чуть дальше тускло желтел новенький дом кади - местного судьи. Молодой, плотный сарацин имел, по мнению Хагена, скверный характер. Что ни день он гонял кого-нибудь из по двору палкой. Доставалось и мужчинам и женщинам. Чем они провинились, франк, конечно, понять не умел, но судя по регулярности выволочек - только тем, что попали в зависимость к сволочи.

Ближе к окраине в добротном мазаном доме, обнесенном высоким забором, наоборот, регулярно доставалось хозяину от жены. Молчком, чтобы не привлекать внимания соседей, дородная, ярко одетая женщина, кидала в мужа чем попало, а то и таскала за бороду.