Петр Краснов - Служба в мирное и военное время

• Название: Служба в мирное и военное время
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Публицистика

Генерал-лейтенант Петр Николаевич Краснов (1869–1947) был известен советскому читателю исключительно как ярый враг советской власти. Соратник Керенского по октябрю 17-го, белоказачий атаман, автор лозунга «Хоть с чертом, но против большевиков», эмигрант, гитлеровский пособник, казненный по приговору Военной коллегии Верховного суда… О том, что рожденный в Петербурге сын генерала, казака донской станицы Каргинской, являлся личностью куда более глубокой, читатель смог узнать лишь в последние годы. Атаман Краснов, к удивлениюмногих, оказался плодовитым литератором, автором почти двух десятков романов и повестей, неутомимым путешественником, наблюдательным военным корреспондентом. Льва Толстого из генерала конечно же не получилось, но стиль и дарование Петра Николаевича вполне позволили бы ему занять далеко не последнее место в иерархии современных ему советских литераторов. Пример тому-небольшой очерк конца 1930-х годов, который предлагается вниманию читателей.

---

— Где Недошивин?

— Еще четвертого дня здесь был… А, вот, третьего дня чагой-та не видали его.

Дезертир… Сегодня один, завтра другой… Незаметно и безнаказанно… В общем — соблазнительно.

Нет, видно перекличка-то нужна ежедневная и, чем более устали или потрясены боем солдаты, тем строже и внимательнее должна быть сама перекличка… И молитва нужна… Ты сам веруешь или не веруешь — это дело твоей совести, а молитву пой. Может быть, она когда-нибудь и всколыхнет твою до дна заплесневелую душу. И если все это противник слышит — поверь — у него все это дух отнимает…

Ну-ка, господа ротные, батарейные, эскадронные и сотенные командиры Великой и гражданской войн, признавайтесь, делали вы это ежедневно? Ежедневно?

Если нет — на себя и пеняйте, что сидите по Франциям, Болгариям, Югославиям (слава Богу, что сидеть-то еще позволяют) и что родного дома лишились.

Ибо в войске прежде всего — вера в Бога, любовь к Родине и порядок!

А порядка без переклички не бывает.

Приказ по части

Полк управляется приказом по полку. Вот он лежит передо мною, чистенько отбитый на машинке и напечатанный в полковой литографии: «Приказ Н-скому пех. полку. N… такого-то числа, такого-то года. Дежурный по полку… Дежурный по части строевой… По части хозяйственной»…

Вчера, как сегодня, и завтра, как сегодня, — каждый день, с неизбежностью времени. И в Светло-Христово Воскресение и в Новый Год. Как полковая газета. И то, что надо делать завтра, — и разбор сегодняшнего ученья, и похвала, и выговоры, и аресты. В приказе сосчитана каждая казенная копейка, заприходовано все полученное и выведено в расход все потраченное. В приказе наше вступление в полк: «Высочайшим приказом 10-го августа сего года произведен в подпоручики из такого-то училища юнкер такой-то с назначением во вверенный мне полк. Подпоручика такого-то внести в списки и полагать в отпуску с такого-то числа»… В приказе ваш брак с любимой девушкой, рождение ваших детей… В приказе будет и ваша отставка и ваша смерть…

Вы возвращаетесь ночью домой, а ревностный денщик уже прочел до вас приказ и говорит вам: «Ваше благородие, вам завтра на стрельбу с 6 час… Шт. — кап. Прокофьев женятся. В приказе разрешение им объявлено»…

Приказ… Все привыкли к нему, и как-то нельзя без приказа.

Но вот наступила война… И в одних полках сразу, в других постепенно, обыкновенно, после первых боев, после первых убитых наступает какая-то апатия, отвращение к тому, что делалось раньше. Приказа не надо… Где там его печатать? Машинки нет, нет и литографного станка. И писарь-приказист где-то на парной повозке в обозе 2-го разряда лошадьми правит.

— Г-н полковник, сегодня приказ будем отдавать?

Сегодня?.. Да что там такое?.. Кажется, ничего не случилось?

— Недошивин бежал.

— А?.. Да… Нет… Уже Бог с ним… Когда-нибудь потом.

Если бы этот самый Недошивин сбежал в мирное время, какие сейчас же послышались громы и молнии! Напыряли бы всем: и отделенному, и взводному, и ротному — и послали бы в полицию. Со дна морского достали бы этого «мерзавца, порочащего честь полка, Недошивина» и предали бы его суду.

А на войне — Бог с ним!.. Что удивляться, что дезертиры исчислялись в армии, даже в первые годы войны, десятками тысяч!!.

Хотя на листике полевой книжки, карандашом, ротным писарям продиктованным, — но надо каждый день, ибо так заучены в мирное время, ибо так привыкли. Представьте себе, какое это было бы впечатление, если бы в разбитые окопы, с порушенными козырьками, где лежат убитые, где стонут еще не вынесенные раненые, прокрался бы посыльный из штаба полка и подал измученному, потрясенному боем ротному командиру листок тонкой бумаги, на котором синей переводной бумагой оттиснут «приказ Н-скому полку на позиции у вершины 89» и там написано: «Наш полк в течение дня отбил шесть атак противника. 4-ая рота доблестно сражалась, два раза выходила из окопов и штыковою атакою опрокидывала волны противника. От лица службы благодарю командира роты, кап. Н.Н., и представляю его к ордену св. Георгия 4-ой ст. Г-дам ротным командирам использовать наступившее затишье и сделать то-то и то-то. Всех отличившихся в сегодняшнем славном бою представить к наградам…» Каким бальзамом легло бы такое признание заслуг на потрясенную боем душу…

Шекспир говорит: «Признать заслуги — значит наградить»…

Признать заслуги?.. Сколько доблестных офицеров было убито, так и не дождавшись этого признания совершенного подвига…

Среди трудов и утомления похода, в хаосе боя, среди ужасов смерти найти полчаса и продиктовать адъютанту сегодняшний приказ… Так ли это трудно?

Пускай «ужасно» трудно, но нужно! Этим постоянным вторжением в жизнь полка приказа, т. е. властной руки ком. полка — мы могли бы избежать перемешивания частей и все время держали бы полк в порядке, подтянутости и сборе. Кто-то сверху напоминает, кто-то снизу исполняет.

Мне скажут: «невозможно» я отвечу: «должно»!

Знамя

При каждом полку есть знамя, в кавалерии — штандарт. Я не буду повторять о том, что «знамя есть священная хоругвь» и какие наказания — до смертной казни включительно — полагаются тем, кто в бою потеряет знамя. На знамени святые эмблемы; на скобе, на древке, в пяти строках вся история полка. Со знамени глядят на нас Лик Нерукотворный или другая какая икона, а цвета знамени и орел двуглавый — сама наша Родина — Россия… А в ней — все!..

Знамя для сохранности от дождей и пыли заботливо окутано замшевой простынкой и покрыто кожаным чехлом. Но в дни праздников и смотров и, конечно, в дни сражений — чехол со знамени снимается и оно распускается. Носить знамя доверяется лучшему унтер-офицеру полка, а при знамени всегда положено быть офицеру, отсюда и наименование первых чинов офицерских — подпрапорщик, прапорщик, хорунжий.

Знамя выносится к полку «с церемонией», по особому ритуалу. Полк берет «на караул» («шашки вон! пики в руку! господа офицеры!»), музыканты играют поход, барабанщики бьют. В Туркестанском военном округе, со времен скобелевских, было в обычае встречать и провожать знамя громовым «ура».

В Русско-японскую войну 1904–1905 гг. мне приходилось видеть знамена в обозе и не при обозе, но именно в обозе — закутанное в солому, оно, как вещь, возилось на парной повозке. Хорошего от этого получилось мало.

В эту войну, кажется, такого не было. Но много ли частей могут похвалиться тем, что они всегда и при всех тяжелых обстоятельствах встречали знамя, как подобает, — «с церемонией»? В каких полках с первым раздавшимся выстрелом находившийся под знаменем офицер снимал чехол и распускал знамя?

А, между тем, какое это было трогательное и душу поднимающее зрелище — вынос знамени к полку на чужой земле, на походе.

Глухая осень… Зимою пахнет. Мороз. Мелкий снег срывается с низкого, серого неба. Полк построился в ожидании знамени в плотной резервной колонне. Впереди — поход. Может быть — бой… Торжественно звучит команда:

— Под знамя!.. Шай на кра-ул!..

Заиграли трубы, забили барабаны. Из низенькой халупы показался адъютант, за ним родное знамя…

Вот оно стоит где-то далеко, при резервной роте. Чехол снят с него, и ветер играет тяжелым полотнищем. Далекие, излетные пули просвистывают иногда подле. Мимо идут легко раненые, ковыляют, опираясь на ружье. Редко кто не перекрестится, увидев свое знамя.

Вот пошло оно, колышась в самых задних цепях. Впереди гремит, заливается лютое, штурмовое «ура». И кто оглянется, увидит его вдали — величественное, грозное, напоминающее о долге, — смелее идет и уже не оглядывается больше. Знамя с нами…

Нельзя без знамени. Оно нужно и при танках, и при газах, и при всей нынешней технике. Пожалуй, еще и нужнее, чем прежде. Смелее и спокойнее становятся люди… Дерзновеннее дух.

— А как, г-н п-к, со знаменем?.. Полк уже пошел.

— Да, выносите, что ли… Так… Безо всякого параду…

И выносили… как покойника.

Так и вынесли его совсем из рядов армии. Тогда и армия умерла.

Сколько знамен Российских полков стоит сейчас в Белградском храме у могилы вождя и ждет!.. Знают — сгинут, сгорят красные знамена мятежа и позора России и вернутся они — хранители и свидетели многовековой славы и доблести Русской. Вернутся и будут приняты с прежним почетом, чтобы никогда уже больше не видеть пережитого позора.

Форменная одежда (мундир)

В дни моей молодости, если у офицера из-за воротника мундира на один миллиметр высунулся белый воротник крахмальной рубашки, «на гауптвахту, на трое суток!..»

Форма одежды и ее единообразие должны были точно соблюдаться.

С Японской войны это зашаталось.

Устав гарнизонной службы требовал единообразия одежды не только всей части, находящейся на смотру или на ученье, но и присутствующих при этом воинских чинов, не различая чинов и положений.