Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

• Название: На рубеже веков. Дневник ректора
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-025-Х

Есин Сергей Николаевич — известный писатель, драматург и публицист. Его повести и романы: «Имитатор», «Мемуары сорокалетнего», «Р-78», «Типы», «Гладиатор», «Живем только два раза», «Бег в обратную сторону» широко известны читателям.

Его Дневники охватывают последние три года XX века. Здесь — жизнь страны, жизнь Литературного института им. А. М. Горького, ректором которого он является, жизнь самого автора и многих людей, его окружающих.

Напечатанные в «толстых» журналах дневники были востребованы читателями так же жадно, как и проза писателя.

---

При всем честном народе (а среди публики присутствовали в числе прочих Марк Розовский, Илья Резник, Аркадий Вайнер с дочкой, Борис Немцов) лауреаты «Венца» стали счастливыми обладателями роскошных цветочных букетов, почетных дипломов и приличной денежной суммы».

Все непристойно, начиная от одесского стиля самой заметки, кончая списком ценителей, славных своей клановостью, и самой тусовкой, перечислением гостей. Все раздается и делится только среди своих, и какое обилие именитых евреев и «полтинников». Единственное приличное имя, затесавшееся в этот ряд, — Андрей Турков, но ему премию готов дать любой союз.

В Москве холодно, и погода не стремится стать теплее.

10 мая, понедельник. У Светланы Михайловны был день рождения, очень ловко его днем отпраздновали, как чаепитие. В бухгалтерии приживается новый парнишка — Костя. Я вдруг заметил, что с Ирой мне работать легче. Дело о «Сауне» я еще не раскрутил, но о нем не забыл.

Весь вечер сидел над шестой главой. Уже виден край, я все-таки заставил себя сделать шестую главу так, как мне мерещилось. Прочел в «Независимой» статью B. C. о Бондарчуке. Она молодец, а главное, это ее бодрит. В «Независимой» есть статья об И. Арманд. Концепция автора и моя сходятся, роман был «устный». Арманд — это обычный тип независимых суфражисток-истеричек.

11 мая, вторник. С утра я за работой для «Труда»:

«Наши праздничные военные передачи еще раз показали подловатую и сентиментальную стыдливость режима. И сами ветераны, и люди, для которых эта война уже вошла в ранг далекой истории, охотно согласились бы, вместо фанфарного излишества, на некоторую дополнительную помощь участникам войны и просто старым людям. А о наших воинах надо вспоминать всегда, повседневно и в том числе не только на телеэкране. Из всех многочисленных военных передач отметил бы только беседу всегда ловкого Кучера с писателем Лазарем Лазаревым. В этой содержательной беседе прозвучали и слова «профессиональный ветеран». Мы все понимаем, что это значит, и с подобного сорта ветеранами и ветераншами часто встречались.

Из других событий отмечу два: крестное знамение, которое, наконец-то, публично наложил на себя Б. Н. Ельцин, и связанный с ним же некий инцидент во время заседания Совета по встрече третьего тысячелетия. Дело даже не в том, что президент заметил непорядок в рассадке «думных бояр» и приказал пересесть С. Степашину. Но какова пауза?! Она былa грозна и страшна, как в цирке, когда в немой тишине ты лихорадочно думаешь, успеет ли поймать воздушный акробат перекладину, или нет…

На телевидении были и бесспорные шедевры: это балеты «Голубой экспресс» и «Треуголка» — оба балета танцевались на сцене Гран-Опера и были оформлены Пабло Пикассо. На одном из балетов костюмы сделаны по эскизам Коко Шанель. Это тебе не перья Киркорова и плащи Бориса Моисеева. Впрочем, наши телеакадемики, если бы эти передачи были и нашего производства, их не заметили, здесь нет живой личности или клана, которым надо подсуживать…».

12 мая, среда. Утром принимали аспирантский экзамен, в этот момент, часов в одиннадцать, входит В. И. Гусев: «…сняли Примакова и назначили Степашина». Потом вечером я видел по НТВ подробности — все мерзко. Очевидно, что это снятие сделано Ельциным исключительно из ревности к Примакову. Ничего более бессмысленного и прямо вредного стране я не вижу. Источником этой неприязни я вижу опять только семью, только стремление к личной безопасности. Если раньше резкие движения что-то Ельцину давали, то этот жест сделан исключительно в надежде, что движение что-то принесет. Это как лягушка, которой отрывают голову, а она еще дергается. Он двигается, потому что движение обозначает — жизнь.

Приехал Коля из Вьетнама — это прозвище одного из наших бывших выпускников-вьетнамцев, — и мы с ним обедали. Их Институт литературы пока живет и, кажется, даже ничего. На мой вопрос: «По-прежнему ли вьетнамские крестьяне хотят стать писателями?» — Коля ответил, что у них в этом году уже есть больше трехсот заявлений. Говорили о платной группе, о новых контактах, обмене.

По дороге домой на Ленинском проспекте встретили четыре автобуса с солдатами. Солисты на месте, теперь подтягивают кордебалет.

Я сам очень плох, много кашляю. В Москве холодно, отключили отопление.

13 мая, четверг. «Труд» поместил хронику снятия правительства. В 10.00 Ельцин встретился с Примаковым, а в 12.40 курс рубля понизился на 40 копеек.

Звонил Валя Черных, который прочел мое второе «Избранное». Он полагает, что я один из немногих действующих писателей. Хвалил отчаянно, пересказывать не стану. На организацию своей славы я наконец-то махнул рукой: как будет. Это еще связано и с тем, что я определил свою собственную цену. Она высокая. Тем не менее целая полоса в «НГ» о Маканине меня расстроила. Не расстраивается же он, что обо мне вышла целая монография.

Начался импичмент президента. Я, как и все, понимаю, что ничем все это не кончится. Но ведь наступает время, когда все надо сказать в лицо. Все политические деятели поменялись, и на телевидении уже достаточно снисходительно относятся к Степашину, которого еще вчера ожесточенно ругали. С любым гипотетическим премьером все хотят жить в мире. На экране все время, пританцовывая и семеня ногами, мелькает Черномырдин. Его видение напоминает вставание покойника из гроба. Как и любой покойник, он хочет утащить побольше с собою под землю: сегодня эта черная мырда предложила Думе самораспуститься.

Читал какое-то умное эссе Сережи Терехова и рассказики Харченко и Рустема. Все ребята мне нравятся, но Сережа слишком умен и художественно бесплоден, чтобы не быть раздраженным.

Вечером в институте состоялся концерт Леши Тиматкова. На этот раз он мне показался менее свежим и оригинальным, чем всегда. Публики было много: почти полный зал на заочке, его друзья, родная тусовка, но многое из того, о чем пел Леша, я не понял. Поэзия уже не воспринимается поэзией, а только с аккомпанементом. Какой-то всеобщий балдеж.

Звонил помощник Александра Ивановича Лебедя. Поговорили о служебных институтских делах. Все-таки он наш выпускник, а потом он пожаловался на необъективность прессы по отношению к Александру Ивановичу. Конфликты у него все на той же почве: собираемость налогов в крае увеличилась в три раза. Вот тебе и конфликт с Быковым.

14 мая, пятница. Утром был аспирантский экзамен по литературе. Я слушал современную часть, т. е. сидел за столом с Ковским, Смирновым, Корнеенко и Чудаковой. Литературный институт, к сожалению, есть литературный институт, все расплывчато и аморфно… Расстроили не столько низкие знания, но отсутствие продвижения вперед и нежелание особенно рыться в истории литературы. Все нацелены только на диссертацию. Алеша Иванов, с трудом вспомнив «Разгром» Фадеева, с заносчивостью назвал его средней литературой и, как бы подыгрывая неким заинтересованным лицам, сказал, что больше его никогда не будет читать. Ну, так я никогда не стану больше читать его, Алешу. В его повести «Зеленый лимон» хорошо было только начало, а так литература ниже среднего. Это, кажется, его застукала Надежда Васильевна после защиты диплома с… Ладно, даже в дневнике не стану порочить чужую репутацию. Бесспорно продвинулся только Валера Оссинский, я бы даже сказал, что продвинулся крепко. А я-то его всегда на семинаре упрекал в невежестве. После экзамена я сказал Валере: «Ты хотел мне доказать? Ты мне доказал». В деле приема экзаменов мы с Чудаковой на одной линии: не болтовня, а знание — как минимум, текстов. Чувствуется определенная литературная расплывчатость знаний наших студентов.

Для «Труда»:

«Ну, что мне Гекуба? Ну, что мне импичмент? Ну, что мне даже Степашин, который или станет премьер-министром огромной страны, или не станет? Меня взволновали на прошлой неделе совершенно другие события. Например, немыслимая инициатива знаменитого тaнцopa, а ныне художественного директора Большого театра Владимира Васильева. Пусть все театры мира сделают отчисления от одного своего спектакля за год в пользу Большого. А Большой на эти деньги произведет необходимую реконструкцию. Надо-то всего 200 миллионов долларов. Ну нет этих миллионов в государстве российском! На реконструкцию Красного крыльца есть, на постройку собора Казанской Божьей матери нашли, на реконструкцию кремлевских апартаментов и строительство многочисленных резиденций отыскали, а вот на другую всенародную святыню, на Большой театр, нет. А теперь представим себе, что на возведение Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге Петр I просит финансирование у Карла XII, Екатерина Великая ищет деньги на покупку библиотеки Вольтера у Людовика XVI, строительство храма Христа Спасителя финансирует не правительство Александра I, а Ватикан, а на московское метро и Университет на Ленгорах Сталин ищет валюту у Мишеля Камдессю. Мысль ясна? Самое интересное, что это смелое предложение прозвучало перед нашей взволнованной интеллигенцией и руководителем ЮНЕСКО Федерико Майором. Я запомнил во время этой церемонии благостное лицо бывшего министра культуры России Евгения Сидорова и оторопевшее Владимира Егорова — министра нынешнего.