Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

• Название: Избранное в двух томах. Том первый
• Автор: Тахави Ахтанов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Тахави Ахтанов — представитель среднего поколения казахских писателей. Участник Великой Отечественной войны. Его стихи и очерки печатались еще во фронтовых газетах. Первый роман «Грозные дни» вышел в 1956 году. Через два года был напечатан в журнале «Дружба народов». В дальнейшем, на русском языке выдержал пять изданий. Переведен также на немецкий язык и некоторые языки народов СССР.

Второй роман писателя — «Буран», за который автор удостоен Государственной премии Казахской ССР имени Абая. Роман опубликован я журнале «Новый мир» (1965) Переведен на немецкий, персидский языки, а также на языки народов СССР.

В первый том его избранных произведений вошли роман «Грозные дни» и драматическая поэма «Клятва». Второй том составили роман «Буран», «Индийская повесть», рассказы, эссе и размышления писателя

Тахави Ахтанов является также одним из ведущих казахских драматургов. Им написаны десять драматических произведений. Наибольшей популярностью среди зрителей пользуются драмы «Сауле», «Печаль любви», «Отец и сын», «Клятва». Писатель занимается литературоведением и переводами.

---

С у л т а н  С а у р а н:

Поверь, моя Бопай, моя орлица,

Не самый слабый, мог бы я решиться

И взять себе под руку край степей,

Но жажды власти нет в душе моей

И не о ней я думаю в гордыне.

К тому ж любая власть — весы, и ныне

Моей другая чаша тяжелей.

Мне мысль иная в голову пришла.

Есть человек один достойней прочих

Из рода Усеке...

Б а т и м а:

На ханство прочишь

Ты не Абулхаира?

С у л т а н  С а у р а н:

Иншалла!

Б а т и м а:

Но ты бы Жадиге спросил вначале.

Они уступят власть свою едва ли.

Что объяснишь ты всем им пятерым?

С у л т а н  С а у р а н:

Хоть и не просто все, но достижимо.

Есть сила за избранником моим:

Я и родитель твой, а вместе с ним

Могущественных шесть родов Алима.

Останется смириться остальным.

Б а т и м а:

В Абулхаире бы не обмануться!

Прозреешь да исправишь ли потом?

С у л т а н  С а у р а н:

Я в нем уверен, как ни в ком ином.

И роды все вокруг него сомкнутся.

Он мудр и трезв, он истинный джигит.

Все силы только он объединит.

Чтоб стал казахский род непобедимым,

Абулхаир назначен нам судьбой!

Б а т и м а:

Его я как-то видела с тобой.

Он показался злым и нелюдимым..

С у л т а н  С а у р а н:

Да нет, Бопай, он вовсе не такой.

А, впрочем, с этим делом решено.

Б а т и м а:

Но, милый мой...

С у л т а н  С а у р а н:

Другого не дано.

Я в твой аул поеду самолично.

Б а т и м а:

Но разве ехать самому прилично,

Опередивши сватов, мой султан?

С у л т а н  С а у р а н:

Что делать, ныне на свое несчастье

Я сватом и отправлюсь, Бопайжан,

Когда на это ты мне дашь согласье.

Б а т и м а:

Но я дала согласье и давно...

С у л т а н  С а у р а н:

Бопай, нам вместе быть не суждено.

Б а т и м а:

Но мне, поверь, никто другой не нужен.

С у л т а н  С а у р а н:

Абулхаир достойным будет мужем.

Б а т и м а:

Слаба моя девичья голова.

Не понимаю, как это возможно?

Ужели обещанья и слова,

Все, чем мы дорожили, было ложно?

С у л т а н  С а у р а н:

Нет, Бопайжан, правдиво наше слово,

Что было, это не обман, не сон.

И сам я неизбежностью сражен,

И все же благо племени родного

Дороже счастья нашего былого

И будущего; нет пути иного,

Чтоб сел Абулхаир на ханский трон.

Б а т и м а:

О, Сауран, мне слышать это странно.

Как ни глупа, я вижу путь иной.

Я брошусь в ноги, и родитель мой

Посадит на престол любого хана

Во имя счастья дочери родной.

С у л т а н  С а у р а н:

Бопай, я знаю: это все слова,

И отказаться мы должны от счастья.

Без брачных уз, без кровного родства,

Кто наделит Абулхаира властью?

Б а т и м а:

Ужель случилось все это со мной?

И тот, кто был звездою лучезарной,

Торгует мною, как купец базарный,

Для собственной корысти иль чужой!

С у л т а н  С а у р а н:

Отец твой волю дочери любимой

Дал не затем по доброте своей,

Чтоб безрассудно пользоваться ей,

А чтоб скрепить все шесть родов Алима.

Сама ты знаешь: тридцать сыновей

Для власти тридцать золотых гвоздей,

Забитых, чтоб была неколебима.

Дочь любящая, будь отцу под стать.

Будь золотой веревкой, чтоб связать

Все узы ханской власти в час желанный.

И вряд ли выше будущего хана

Для твоего отца найдется зять.

Б а т и м а:

Куда ж теперь мне: в петлю или в воду?

Твои объятья жгли меня, джигит,

Но ты — торгаш, чье слово леденит.

Все отдала я, но тебе в угоду

Я все же не отдам свою свободу.

С у л т а н  С а у р а н:

Бопай, кто о свободе говорит?

Едва родились мы, и в колыбели

На шею нам уже хомут надели.

За все мы платим дорогой ценой.

Когда-то племени земли родной

Случилось на три жуза разделиться,

А завтра мы разделимся на тридцать.

А стать нам надо силою одной.

Казахи, мы должны объединиться

И каждый должен чем-то поступиться

Во имя цели этой — не иной.

Б а т и м а:

И порешил ты поступиться мною!

Свободен ты, как хочешь поступай.

И если не твоей мне быть женою,

То все едино...

(Плачет.)

С у л т а н  С а у р а н:

Замолчи, Бопай!

Я думал, что из ценного металла

Та создана, кого я так люблю.

А ты не отличаешься нимало

От тех, кому лишь слезы лить пристало.

Не плачь, молчи! Терпи, как я терплю.

Б а т и м а вытирает слезы, суровеет. Гаснет свет и сразу высветляется одна Б а т и м а. Она в траурных одеждах, как в первой картине.

Б а т и м а - х а н у м:

Терпи, и я, послушная, терпела,

Хоть знали и за тридевять земель,

Могла я быть такой, какой хотела.

Ужели это я всю жизнь терпела,

Я, до кого дотронуться не смела

И в холод зимний лютая метель?

Сказали мне «терпи», и я терпела,

Укладываясь — хоть и не хотела —

Как в муравейник, в брачную постель.

Того я не спасла, кого жалела,

Кого любила, с тем я быть не смела...

А время шло, вия свою кудель...

Снова затемнение. На этот раз высветляется с у л т а н  С а у р а н. Он закован, как в первой картине.

С у л т а н  С а у р а н:

«Терпи»,— сказал я женщине любимой,

Сказал, вонзил ей в сердце нож незримый.

Я думал: все оправдывает цель.

Той целью ослепленный и влекомый,

Кого любил, я отдал сам другому.

И все-таки от цели был далек.

Всем, что любил, пожертвовал. И что же?

На раненого волка стал похожим,

Что лапу перебитую отсек.

Как волк, в безлюдье я блуждал, бывало,

И рану, что болеть не преставала,

Зализывал, и зализать не мог!..

СМЕРТЬ ЖАНАРЫСА

Ханская ставка. Х а н  А б у л х а и р и Б а т и м а - х а н у м.

Х а н  А б у л х а и р:

Скажи мне слово, Батима-ханум!

Б а т и м а - х а н у м:

Я слушаю тебя, опора власти!

Х а н  А б у л х а и р:

Нуждается сейчас мой слабый ум

В твоем совете и в твоем участье.

Б а т и м а - х а н у м:

Мой повелитель, с самых первых дней

Меня, делящую с тобою ложе,

Ты сделал тенью мудрости своей

И оттого я стала мудрой тоже.

Я не запомнила такого дня,

Когда б ты спрашивал о невозможном,

А при пустом ответе или ложном

Ты вразумлял и наставлял меня.

Х а н  А б у л х а и р:

Да, если вьются ровно и согласно

От очага супругов два дымка, —

Лишь это из того, что здесь прекрасно,

Прекраснее всего наверняка.

Б а т и м а - х а н у м:

Сама я так же думала сначала,

Себя твоей советчицей считала,

И лишь совсем недавно поняла,

Что только слово мужа повторяла,

Не более чем эхом я была.

Все годы...

Х а н  А б у л х а и р:

Мне казалось — ты смирилась.

Я думал, все, что было, позабылось.

Ужели до сих пор тебя гнетет

Твоя обида, боль былой печали?

Не спорю я — вначале был расчет.

Но разве мы с тобою прогадали?

Б а т и м а - х а н у м:

Я выросла на воле без забот,

Резвясь, как жеребенок годовалый,

Но все случилось к лучшему, пожалуй.

О чем жалеть, кто прошлое вернет?

Я стала не женою, богом данной,

И для того соединились мы,

Чтоб мой могучий род держал всем кланом

Один из четырех углов кошмы,

Где смертного провозглашают ханом.

Х а н  А б у л х а и р:

Твой род — одной из четырех опор

Был мне всегда — и это каждый знает.

Но вот теперь — о том и разговор —

Твой род, что был опорой до сих пор,

Другие три опоры выбивает.

Б а т и м а - х а н у м:

Ах, сердце чуяло — грядет беда.

Ты говоришь о Жанарысе?

Х а н  А б у л х а и р:

Да!

Б а т и м а - х а н у м:

Мой повелитель, братьями гордиться

Могу я всеми, у меня их тридцать,

Но Жанарыс — мой самый младший брат.

Он молод, всякое могло случиться.

Прости его, хоть он и виноват!

Х а н  А б у л х а и р:

Молчи, ханум, не говори, не мучай.

Я сам легко простил бы, но навряд

Все байулинцы — этот род могучий,

Ответной крови не пролив, простят

Кровь воина, считавшегося лучшим.

Б а т и м а - х а н у м:

Мой повелитель, обыщи пути,

Уговори их, выкуп заплати.

Я знаю: ничего не пожалеет

За сына своего и наш отец.