Сергей Агафонов - Кодограмма сна

• Название: Кодограмма сна
• Автор: Сергей Агафонов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Взял, помниться, скромно – 700 грамм водки, пива две кружки, краба на майонезе и солененьких баранок связочку. Присел осторожненько в уголке. Рыбьи головы и пустую посуду рукавом на пол смахнул и помаленьку отдыхаю – досугу радуюсь.

Вдруг, с раздачи, ко мне два молодца подваливают. Так мол и так вашест-во, разрешите приземлиться на вашу закусочную точку, если вам, конечно, наше соседство нисколько не противно. Я человек деликатный – не отказал, хоть и странными мне они показались. Один, молодой вроде, а лицом на пельмень переваренный смахивает, в белом плаще был до пят и в такой же шляпе с высокой тульей. Другой старый уже, весь какой-то засушенный, в грязноватой серой паре был вылитый снеток. В его жидких желтых волосах мне запомнились застрявшие перья. От подушки, наверное.

На подносах у них было то же, что и у меня.

В молчании мы опрокинули по "соточке", посыпали крупной солью края кружек и стали сосредоточенно втягивать в себя пиво. Вскоре алкоголь сделал свое дело и в воздухе стала носиться жирной упитанной мухой простая как обливание холодной водой и всем понятная мысль, что самое дорогое – это человеческое общение.

Снеток вынул из кармана газету, туго ее свернул, и изловчившись как даст мухе прикурить. Муха всмятку. А я спрашиваю:

– Милль пардон, глаукомоуважатый сер, позвольте полюбопытствовать название газеты, что выступила ныне в качестве оружия возмездия по отношению к мухе, которая, как известно из научно-популярной литературы, является источником заразы.

– Эк вы церемонны, мой юный друг, – оскалившись, отвечал снеток, – газета носит название "МОСКОВСКИЙ ОБСКУРАНТ".

– Я в ней имею честь служить, – не преминул заявить я гордо.

– В каком же качестве? – вступил в разговор пельмень.

– Золотое перо редакции! – не стал скрывать я правды.

– Постойте, постойте! – вскричали они вдруг оба – Вы – Софронов?

– Точно так…

Пельмень достал из кармана разноцветные шарики и начал жонглировать, а снеток кувыркаться и взрывать шутихи. В знак благодарности за оказанные мне почести я велел принести таз теплой воды, и два затейника с видимым удовольствием вымыли мне ноги. Я милостиво разрешил им набрать воды с моих ног с собой. Затейники утверждали, что эта штука будет посильнее касторки. Сие сказано было так громко, что многие в полпивной стали оглядываться на нас. Полагаю, касторка действительно многих перестала устраивать как универсальное лечебное средство. К нам потянулись люди.

Самый смелый из людей – по внешности похожий на чертежника – вынул из уха циркуль, а из-за щеки ластик и предложил меняться на семидесятиграммовый пузырек воды с моих ног. Остальные гомоном высказали подобные же намерения. Пельмень и снеток в мановение ока развернули торговлю и меновую и денежную. У них даже кассовый аппарат с собой по случайности оказался. Покупатели были довольны. И бочкообразный моряк с колючими жабрами, и каплевидный летчик с пупырчатыми крылышками на прозрачном черепе, и пюреподобный профессор с торчащими во все стороны волосами – все они легко отдавали в обмен на семидесятиграммовые бутылочки живительной влаги с моих нижних конечностей самое дорогое, что у них кстати оказалось с собою в полпивной. Даже кабацкая теребень в рваном кафтанчишке рассталась со своим вечным сушеным кальмаром на серебряной цепочке и обязалась впредь занюхивать алкогольные дозы рукавом. Я почувствовал себя от всего этого необыкновенно. Я уже видел себя в виде собрания сочинений в двенадцати томах в каждой школьной библиотеке с изрядным количеством выдранных страниц, так как был бы не только почитаем, но и читаем, вдруг явились налоговые полицейские и свели нас в участок за незаконную предпринимательскую деятельность. Это были знаменитые братья Иисусовы, поклявшиеся во время оно на Воробьевых горах гнать торгашей из храмов в три шеи.

– Разве полпивная храм? – задал я им резонный вопрос, когда меня вели за шиворот к голубому вертолету.

– Для тебя, щелкопер, может и нет, а для него полпивная храм – и указали мне на вооруженного очками, портфелем, шляпой и цыплячьим пухом над верхней губой мальчика вырубленного из целого полена. Он сидел по-турецки около выхода из полпивной и скрипучим голосом напевал:

– …и в подарок пятьсот эскимо.

Пока мы с братьями Иисусовыми отвлекались на этого изощренного гражданина, пельмень и снеток умудрились самоуничтожиться, прочитав хором короткое стихотворение:

Писуй на тракторе проел
Седьмый отел и баш.
Котак инда аззазаэл
Расстаял. Киев наш!

Только кассовый аппарат остался валяться и две кучки серого пепла. Я понял! Кто-то устраивает и подсчитывает мои неприятности. Подлец…

Братья Иисусовы, брызгаясь жемчужным потом, старательно крутили педали и винт, медленно вращаясь, нес нас среди золотых куполов московских церквей и темных зеркальных поверхностей небоскребов в приют скорби и позора, самое чрево карательных органов государства, в рядовой московский участок для проведения предварительного дознания моей объективной сущности творческой единицы заплутавшей среди нулей в поисках запятой. Самое ужасное, что, если даже я ее найду, то нет никаких гарантий, что выйду я к ней с той стороны, с какой нужно.

10

В участке, я – бедный человек, посаженный в обезьянник к отбросам общества, немедленно начал взывать к милосердию, человеколюбию и правовой грамотности обслуживающего персонала. Мои вопли были тем более душераздирающими, что я оказался единственным похожим на жертву ошибки применения правовой нормы. Разве можно представить себе таковым краснолицего блондина, опутанного разноцветными проводами, увешанного взрывчаткой различной фасовки и тикающего проглоченным реле времени. А таковой был в обезьяннике. Эта гора сырого мяса, вольготно развалясь на скамейке, бесстыже пожирала булку белого хлеба и запивала ее горячим компотом. Перед ним кривляясь, поухивая, поахивая и взвизгивая, коллаборировали две истории в ярких взрывоподобных париках и блестящих экстремально коротких одеждах. Их спичечные ножки, обутые в боты в виде триумфальной арки, ловко выделывали замысловатые фигуры порнографического танца. Под грязным потолком у затянутой в металлическую сетку лампочки извивался некто прозрачный с вытаращенными глазами и свешивающимся почти до пола языком. На его голом черепе на глазах разрастались кущи каких-то растений с ярко-зелеными треугольными листьями, которые тут же осыпались. И это повторялось и повторялось. По каменному полу шныряли юркие старушки в байковых халатах и калошах на шерстяной носок. Эти сморщенные создания собирали осыпающиеся листья в полиэтиленовые пакеты и тут же впаривали их за конфеты и блестящие пуговицы карликовым гиппопотамам, утыканным гвоздями и пронизанным стальными обручами. Гиппопотамы, довольно похрюкивая, пожирали листья целыми пакетами и тут же какали разновеликими комьями волосатой глины…

Дежурный офицер милиции на эту, с таким тщанием, потом и кровью нарисованную мною картину, даже остроконечным ухом не повел, а только почесал клешнею бородавчатые жабры. Таким образом, мой одинокий голос человека оказался не услышанным и в наступившую вскоре секунду отчаянья я воскликнул:

– Любите ли вы театр, так как люблю его я!

Прозрачный до сих пор клюв дежурного офицера от этих слов загорелся фиолетовым огнем и раскрылся. В клюве сидела в жирных пятнах и продрисях плюшевая ящерица в стальном шлеме с шишаком и с прилепленной в уголке пасти папиросой. Сквозь остренькие зубки ящерица пропищала:

– Коррумпировать должностное лицо при исполнении им своих священных обязанностей рвать и драть, рвать и драть желаете, барин?

– Я желаю справедливости! – изрекли фибры моей души.

– А кто организовал в общественном месте незаконную торговлю несертифицированным лекарственным препаратом? – вдруг начал пытать меня строгий рептар и его продриси превратились в шипы.

– А с кем имею честь разговаривать? – мгновенно сработал мой жестокий хладный мозг.

– Сам дурак! – воскликнула ящерица и скрылась в утробе дежурного. Его клюв снова стал прозрачным и начал выстукивать по столешнице заляпанного чернилами стола с разбитым телефонным аппаратом некое послание. Через минуту на зов явились два гоблина с сучковатыми дубинами. Видно не всех еще истребили шизоидные подростки, гоняясь за ними в виртуальных лабиринтах подсознания постиндустриальной цивилизации. Гоблины выволокли меня из обезьянника, надели на голову серебряное ведерко, наподобие тех, в которых в общепите подают шампанское и поволокли ничтоже сумняшеся в преисподнюю, где заставили писать кипятком над каждой шуткой дознавателя в маминой кофте. Но я требовал адвоката, козырял альбомом своих вырезок, дохлой крысой на веревочке и другими сокровищами манекенов. Менты туго соображали, прелагали мне поехать с ними на "дело" или рассказать кто меня подучил продавать потное. Я согласился.