Кипхардт Хайнар - Герой дня

• Название: Герой дня
• Автор: Кипхардт Хайнар
• Жанр: О войне

Аннотация издательства: Хайнар Кипхардт ( Heinar Kipphardt, род, в 1922 г.) - немецкий драматург, писатель (ФРГ), доктор психологии. Автор более десяти драматических произведений, наиболее известны из них пьесы «Собака генерала» («Der Hund des Generals», 1962), «Дело Роберта Оппенгеймера» («In Sachen.J. Robert Oppenheimer», 1964). Первый роман X. Кипхардта «Мерц» («Marz»), вышедший в 1976 г., был удостоен премии г. Бремена. За телефильм по этому роману писатель отмечен «Призом Италии». Предлагаемая вниманию читателя повесть «Герой дня» взята из одноименного сборника, вышедшего в 1977 г. (Heinar Kipphardt. «Der М ann des Tages und andere Erzahlungen», Munchen, Autoren Edition/c. Bertelsman Verlag, 1977).

---

– Пёттер, мы идем прямиком в препаршивую ловушку. Чует мое сердце, - повторил он.

– Да забудь ты эту дурацкую историю с бабами, и все дела.

Русский ночной разведчик допотопного образца медленно летел над Гульевкой, тарахтя, как старая швейная машинка, и словно ничего не замечал. Когда самолет скрылся за лесом, Вилле выслал вперед власовцев, в отместку за строптивость атамана, но, разумеется, не мог воспрепятствовать тому, что сам атаман предпочел с частью эскадрона остаться в арьергарде. Из-за мин - партизанские минеры были люди с фантазией и горазды на выдумки - казаки пустили перед собой упряжку с бороной. Для тяжести возница стоял прямо на бороне, обрекая себя на верную смерть. Бледный, мокрый от пота, он погонял лошадей, что-то бормоча себе под нос. Казалось, он молился, но на самом деле он отчаянно материл свое начальство. Это был чахоточный киргиз, тот самый, что на мельнице набил бумажными кредитками мешок из-под овса.

Одна из лошадей упала, споткнувшись о глубокую колею, он хлестнул ее кнутом по глазам и опять выматерился, на сей раз громко. Лошадь вскочила, а возница не удержался и полетел прямо под борону, которая разворотила ему шею и спину. Пришлось назначать нового кучера.

Лесная дорога на Хабровку вроде и впрямь была не заминирована, не то что лес вдоль обочин, который, как донесли патрули, был нашпигован взрывчаткой. Загадочная глупость, по мнению Вилле, и Фюльманш, этот бесчувственный пес, похоже, о ней пронюхал. Все шло как по маслу, и Вилле мало-помалу начал находить в марше удовольствие.

Углубившись в лес километра на три, они услышали на севере шум боя: гром противотанковых пушек и минометов, дикий треск автоматных очередей. По-видимому, партизаны пытались вырваться из окружения. Вилле так и думал. Ох и идиотский у них будет вид, если он, Вилле, уже сейчас замкнет котел. Обер-лейтенант представлял себе операции против партизан не столь примитивными, более хитрыми и изощренными. Он приказал бросить борону и ускорить продвижение к Хабровке.

«Занятие леса возбуждает более глубокие и реальные ощущения, нежели обладание им. Воин (архетип охотника), решаясь на рискованное предприятие, замахивается на оседлое общество собственников. В средоточии опасности гнездится бодрость духа», - мысленно [73] записывал он для своих эссе. Ему пришло в голову и название главы: «Риск как всемирно-историческая категория». В горле першило от пыли. Вилле, сидя в самоходке, вдохнул первобытный аромат леса и продолжал философствовать. Непонятно, как он вообще мог когда-то быть страховым чиновником. Ему захотелось почитать свои сочинения Рудату. До чего же его тянет к этому парню! Непостижимо загадочное лицо…

Солдаты спали, точно брошенное как попало грязное белье - кто на животе, кто на спине, кто свернувшись калачиком, - в кузовах автомашин, на лафетах, на бронетранспортерах. Пёттер немного пободрствовал ради Рудата, но теперь и он заснул, широкое лицо покрылось каплями пота. Рудату не хотелось будить его. Он жевал губку за щекой и с минуты на минуту ждал сигнала, по которому их передавят, как клопов. Смотрел на узкую полоску неба меж вершин деревьев, молочно-белую от облаков, и ждал, что вот сейчас оттуда выплывет луна, как вчера над рекой, и что с ними разделаются. Вскоре после двух колонна вступила в Хабровку, а луна так и не появилась. Пошел дождь.

Хабровка, как и все прочие деревни, была безлюдна. Бревенчатые избенки, покосившиеся бараки лесорубов, построенная перед самой войной лесопилка с разбитым вдребезги оборудованием. Вилле приказал выставить охранение и послал конные патрули на север и на юг, в разведку. Солдаты чертыхались: им никак не удавалось отдохнуть. Шум боя стих.

Вилле приказал радистам сообщить координаты и выйти на связь с Хоэнзее и Фюльманшем. Радисты старались изо всех сил: полчаса кряду передавали шифровкой координаты, потом перешли на прием. В эфире мертвая тишина. Вилле торчал возле рации и добился, чтобы они проделали всю эту чепуху еще раз. Ни один из патрулей не смог проникнуть в лес дальше, чем на четыреста шагов - сплошные мины. Вилле заподозрил неладное. И правда, около трех они перехватили депешу Хоэнзее в Гульевку, откуда Вилле только что вывел свой батальон. Хознзее безостановочно вызывал Вилле, повторяя приказ прорываться к Гульевке.

– Он просто с ума сошел, не иначе! - сказал Вилле и велел радировать, что вышел на заданный рубеж и ждет того же от Хоэнзее. - Какая наглость! - воскликнул он и приказал радистам установить связь со штабом Фюльманша.

Хоэнзее, судя по всему, их не слышал. Он беспрестанно посылал в эфир свои координаты и повторял, что ищет батальон Вилле, а под конец сообщил, что вошел в соприкосновение с противником, что его атаковали превосходящие силы партизан. Вот и все.

Действительно, в тылу со стороны Гульевки доносился шум ожесточенного боя и залпы орудий. Было ясно, что батальон Хоэнзее, вооруженный почти исключительно пехотным оружием, попал в скверный переплет.

«Невероятное дилетантство, - думал Вилле. - Либо Фюльманш прохлопал, либо Хоэнзее. Наверняка Фюльманш, подавай ему успех, да побыстрее! Ох уж эти эсэсовские хлыщи, эти сопливые питомцы гитлерюгенда с их вечной ангиной. Бред какой-то!»

– Кажется, я поймал Фюльманша, - сказал радист.

– В таком случае радируйте наши координаты и сообщите, что Хоэнзее атакован под Гульевкой. Спросите, что нам делать… Пусть-ка великий полководец попотеет.

Фюльманш радировал, что отдаст Вилле под суд, если тот немедленно не прорвется к Гульевке.

– Передайте: или я вас. У меня все.

Вилле кипел от злости, но, разумеется, отдал приказ выступать на выручку Хоэнзее. Погнал в роты офицеров связи. Дождь усилился. [74] Мадьяры по собственному почину начали располагаться на постой и схватились с власовцами из-за лесопилки. Пока суд да дело, какой-то идиот, не долго думая, поджег лесопилку. Зарево освещало всю деревню. Никто не мог взять в толк, зачем надо возвращаться. Вилле пытался перебросить самоходки в голову застрявшей колонны и двинуть их в Гульевку, но безрезультатно. Тогда он вне себя от ярости сковырнул своей самоходкой груженую телегу, оставив от нее кучу обломков. Внезапно над опушкой леса появились самолеты русской штурмовой авиации. Три звена, по четыре Ил-2 в каждом, поливали огнем бортовых пушек ярко освещенную, рассыпавшуюся в панике колонну. Самолеты пронеслись вдоль колонны, взмыли вверх и опять бреющим полетом прошли над дорогой, пока не отстреляли весь боекомплект и не сбросили все осколочные бомбы. Считанные секунды - и кругом только безумное месиво сцепившихся друг с другом машин, лошадей, орудий, тележных дышел и искореженного железа, в котором с криками метались солдаты. Спустя восемь минут (столько продолжался налет) неподвижная колонна превратилась в ярко полыхающий погребальный костер.

Батальон численностью более шестисот человек потерял около ста двадцати человек убитыми и более двухсот тяжелоранеными, не говоря уже о лошадях и транспорте. Получить точные данные было пока невозможно, прежде надо проникнуть туда, где еще восемь минут назад находился центр колонны, а теперь громоздилась беспорядочная груда искромсанного взрывами металла. Оттуда неслись крики о помощи, поэтому пришлось растаскивать завал самоходками. Некоторые из них уцелели, потому что в начале налета ухитрились скрыться в лесу. Мощные моторы помогли им вырваться из этого ада, а гусеницы сметали все на своем пути. Вот каким образом обер-лейтенант Вилле, Рудат и Пёттер остались в живых. Унтер-офицер Цимер заработал ожог бедра и несколько мелких осколков в мягкое место. Спустив штаны, он допытывался у Муле, хватит ли этого, чтобы получить нашивку за ранение. Он давно мечтал о такой нашивке.

* * *

Под одним из лафетов лежала запутавшаяся в постромках, раненная в живот лошадь, головой она попала в вывалившиеся кишки какого-то солдата. Когда самоходка оттащила лафет в сторону, лошадь, увлекая за собой солдата, вскочила на ноги и бросилась в горящий барак. Раненый дико закричал. Рудат узнал в нем Малера, того, что вечно уминал по две порции жратвы.

– Берись! - сказал Пёттер. - Делать надо вот что: нагрузим таратайку ранеными - и ходу. Или ты намерен ждать следующего налета?

– Нет, - сказал Рудат. - А тот, с кишками, был Малер.

* * *

У околицы самоходку с ранеными задержал Цимер. Размахивая пистолетом, он стоял на разбитом вездеходе и орал, что батальон занимает круговую оборону, что из деревни никто не выйдет и что он застрелит всякого, кто попытается оказать сопротивление. Рядом с ним стоял автоматчик.

– Езжай прямо на них! - сказал Пёттер Рудату. - Дави их к чертовой матери! - Он положил палец на гашетку пулемета и приготовился скосить обоих.

– Ты с ума сошел. - Рудат заглушил мотор и вылез из кабины.

Пёттер выпрыгнул следом.