Кипхардт Хайнар - Герой дня

• Название: Герой дня
• Автор: Кипхардт Хайнар
• Жанр: О войне

Аннотация издательства: Хайнар Кипхардт ( Heinar Kipphardt, род, в 1922 г.) - немецкий драматург, писатель (ФРГ), доктор психологии. Автор более десяти драматических произведений, наиболее известны из них пьесы «Собака генерала» («Der Hund des Generals», 1962), «Дело Роберта Оппенгеймера» («In Sachen.J. Robert Oppenheimer», 1964). Первый роман X. Кипхардта «Мерц» («Marz»), вышедший в 1976 г., был удостоен премии г. Бремена. За телефильм по этому роману писатель отмечен «Призом Италии». Предлагаемая вниманию читателя повесть «Герой дня» взята из одноименного сборника, вышедшего в 1977 г. (Heinar Kipphardt. «Der М ann des Tages und andere Erzahlungen», Munchen, Autoren Edition/c. Bertelsman Verlag, 1977).

---

– Значит, так, Муле: принесите мне обычный маскхалат, поношенный, потом теплые сапоги и обычную фуражку.

«Должно быть, их тысячи - ведь каждую неделю только в районе Сум взлетает на воздух больше двадцати транспортов. А они еще занимают деревни, взрывают склады боеприпасов и устраивают в лесу аэродромы! Что ж это за люди? Для чего им это? Кто их заставляет? Массовая муштра. Массовые рефлексы и бездумно затверженные пропагандистские клише. Выделяют жертвенное мужество, как собаки желудочный сок - по звонку. Ну и, конечно, атавизмы - жажда смерти, жажда убийства, страсть к разрушению и так далее».

– Мои личные вещи, Муле, в любом случае отправьте в дивизионный медпункт.

– Все?

– Конечно, все! - гаркнул Вилле.

Он подумал, не присовокупить ли к вещам и рукопись, но не мог с нею расстаться. Тонкие голубые странички, плоть от плоти его… Вилле торопливо перелистал манускрипт. В глубине души его всегда охватывало волнение при мысли, что он, Бодо Вилле, - автор.

В таком вот смятении чувств и застал раздосадованного Вилле унтер-офицер Цимер, явившись с докладом.

Он вызубрил свой рапорт наизусть, но так и не сумел его изложить. Едва услышав имена Рудата и Пёттера, Вилле страшно разорался. Он сыпал невразумительными проклятиями, обрушивался на кадровых унтер-офицеров с нападками, какие Цимеру и во сне не снились. Цимер до того оробел, что не осмеливался даже стереть [65] капельки слюны, которые Вилле вместе с бранью изрыгал ему в физиономию. Стоял как бронзовая статуя или как молочная корова в родной Вестфалии.

Поведение Вилле Цимеру разъяснил Муле, намекнув непристойным жестом на вполне допустимые педерастические наклонности обер-лейтенанта. В воображении Цимера заговор принял вовсе чудовищные размеры. Секунду он серьезно взвешивал, не нажаловаться ли ему на командира роты. Но здравый смысл и тактические соображения все же победили. «Надо уметь страдать за свои убеждения и выжидать».

Как ни омрачилось настроение Цимера при виде того сброда, что вопреки всем уставам был обряжен кто во что горазд - вылезшие из блиндажей солдаты походили на пехотный взвод не больше, чем обезьянья задница на человеческое лицо, - он не поддался на провокацию. Мало того, даже подольстился к Рудату:

– Я взял свой рапорт назад, Рудат. Забудем о нем. Не стоит отравлять друг другу жизнь. - Он и руку протянул, но Рудат ее с не заметил.

– Не иначе Красавчик Бодо ненароком наступил нашему болвану на любимую мозоль, - сказал Пёттер. - Какого черта?! Лучше уж отсидеться в теплой кутузке, чем ловить по холоду партизан.

– Я им больше не цепная собака, - повторил Рудат, рассовывая по карманам лимонки.

– Вот что, милый друг, либо ты будешь делать то же, что и я, либо вообще ничего, - решительно заявил Пёттер.

* * *

Из своего расположения взвод прошлепал на батальонный КП. Откуда - на полковой. Из полкового - на КП вновь образованной ударной группы, развернутый в бывшем совхозном дворе.

Там солдат распределили по самоходкам, бронетранспортерам и машинам. Батальон Вилле вместе с мадьярами, власовскими казаками и литовскими эсэсовцами. Выдали водку и по две плитки шоко-колы. Национал-социалистский политофицер произнес речь, поминутно цитируя то германских философов Фридриха Ницше и Эрнста Юнгера, то непритязательные вирши какой-то медсестры.

Из его речи только с грехом пополам можно было понять, что населенные пункты партизанского края разрешено безнаказанно грабить. Большинство солдат уже изрядно подвыпили. Власовцы, выделывая головоломные трюки, гонялись на лошадях за свиньей. Визг, галдеж, улюлюканье. В обозе бабы. Вся эта низкопробность до глубины души возмущала Вилле. Черт знает что, так испоганить германскую идею! Ему было до тошноты противно, противно чисто физически. Получая приказ, он этого не скрывал и спросил:

– Почему водку не раздали позже и небольшими порциями?

– Потому что она нужна людям для работы, - отчеканил эсэсовский офицер, молодой хлыщ по фамилии Фюльманш. - Позднее вы поймете.

– Позвольте заметить, что мой батальон только координирует свои действия с вашим подразделением, однако не подчиняется вам, - холодно процедил Вилле.

– Несомненно. Поэтому вам и обеспечены все преимущества отдельного передового отряда. Равно как и эскадрону казаков, которые мечтают об автономии и тоже нам не подчиняются.

Вилле проглотил пилюлю. При обсуждении деталей карательной экспедиции ему пришлось еще не то проглотить. Он получил комплект боевых наград, в том числе несколько Железных крестов 1 класса и один Германский крест в золоте: батальон был отмечен особо, ибо иностранным подразделениям наград не полагалось.

Тем временем Рудат с Пёттером старательно набивали большой ящик из-под боеприпасов голландскими сигарами и австрийскими [66] сигаретами. Из запасов эсэсовского интенданта, который при скромных средствах обставил себе по-настоящему очаровательное гнездышко. Пёттер вскрыл его ломиком. Сейчас Пёттер сидел на стульчике в стиле рококо и пил шампанское, закусывая сырным печеньем. Рудат лежал на изящной дамской кушетке и глазел в потолок, разукрашенный охотничьими сценами в старонемецком духе: истекающий кровью благородный олень (четырнадцатилеток), преследуемый сворой собак, пересекал серебряную реку. Снаружи доносились свистки, выстрелы, грохот разогреваемых дизелей, разноязыкие команды.

– Грязная, истребительная акция, да еще с участием эсэсовских бандюг, - сказал Рудат.

– Точно, - отозвался Пёттер, обрезая голландскую сигару. - И я искренне заинтересован в том, чтобы ни ты, ни я не снабдили их первыми кандидатами на расстрел. Хороший солдат держится особняком, ибо только тогда он к концу войны останется в живых. Я всегда питал слабость к венгерской нации и венгерской кухне. А посему с помощью австрийских сигарет предоставил боевую силу нашего отделения в распоряжение венгерского продобоза, во обеспечение смычки с исконно германскими боевыми частями. По причине неблагонадежности мадьяры пойдут в середине колонны. Их шеф походатайствует перед Красавчиком Бодо, чтобы нас откомандировали. Пей.

Он налил Рудату шампанского. Тот выпил. Через окошко в уборной они выбрались из апартаментов интенданта и перед самым выступлением расположились на брезенте в кузове венгерского продприцепа, спрятав под плащ-палатками цветастые пуховики. Оба курили, глядя в бледно-голубое небо раннего лета. Облачка, тоненькие, как сигаретный дым. Зелень буков, будто свежелакированная. Моторы ровно гудели, прицеп покачивался, и Рудата клонило в сон. Он думал о Тане. Наверно, она все-таки спаслась… Рудат уснул. Пёттер вынул у него изо рта сигарету и швырнул ее на дорогу.

Колонна миновала хутор Плеское, сожженный дотла вместе со всеми хозяйственными постройками, жильем и молочной фермой. Пепелище еще дымилось. Тут явно поработали огнеметами два отделения саперов. Человек двадцать солдат завтракали, сидя под огромными вишнями. Опаленные кроны деревьев были пепельно-серые, вишенки съежились до размеров перчинки и почернели.

На опушке леса - трупы четырех жандармов, из-под брезента торчат только босые ноги. Среди убитых и тот фельдфебель, что поучал унтер-офицера Цимера.

* * *

Колонна длинной змеей медленно ползла вперед. Изредка вдоль дороги встречались деревеньки, все как одна безлюдные. Никто не знал, куда девалось население: то ли вывезено в Германию, то ли сбежало в лес. В одном из домов лежал в печке подгоревший, еще теплый хлеб. Не дождались, пока испечется. Власовцы шныряли по мазанкам, таща все, что под руку попадется, потом поджигали дома. Добыча убогая. Какой-то казачий офицер порол пожилого, хворого с виду киргиза за то, что тот высыпал из мешка овес и набил его русскими бумажными деньгами, которые нашел под полом разрушенной мельницы. Киргиз пихал деньги в мешок, а по лицу его бежала кровь.

Под вечер голова колонны беспрепятственно вышла к южной опушке Требловского леса.

Разбили лагерь, выдали продовольствие и спиртное.

Офицеров собрали на совещание. Шеф карательной экспедиция Фюльманш изложил обстановку:

– Все очень просто: четыре тысячи мерзавцев засели в лесу в районе Т., максимальная глубина - четырнадцать километров. Окопались по всем правилам, вооружены легким пехотным оружием и противотанковыми пушками. Все вокруг, естественно, заминировано. [67] Выступаем тремя группами. В течение ночи надо оцепить лесной массив. На рассвете начнем сжимать кольцо, постоянно поддерживая друг с другом связь. Задача дня: окружить партизан в квадратах С и Д 3 - 5 у деревень К. и Т. На следующий день при поддержке штурмовой авиации устроим мясорубку и, как водится, фейерверк.

Не дожидаясь вопросов, Фюльманш ушел. Адъютант назвал командирам батальонов конечные пункты марша. Батальону Вилле вместе с мадьярскими подразделениями надлежит в ноль часов выйти в квадрат 4 (западная опушка) к населенному ункту Гульевка и установить связь с продвигающейся с запада группой Хоэнзее.