Владимир Леви - Куда жить

• Название: Куда жить
• Автор: Владимир Леви
• Издательство: ООО "Торобан"
• Жанр: Психология
• Год: 2004
• ISBN: 5-901226-03-8

Путешественник по человеческим мирам, врач и психолог, всемирно известный автор многих бестселлеров написал книгу, серьезную и веселую.

О страстях и свободе.

О том, как делать погоду своей жизни, как состояться.

О жизненном пути: куда и как идти.

Энциклопедия отвычек и полезных привычек.

Научное исследование и поэма, роман и жизненное руководство.

Книга-спасатель и книга-друг.

---

— Что делать человеку, если он уже начал принимать наркотики, уже «подсел», но еще надеется соскочить и не усвоил наркоманскую идеологию?

— Скорее завязывай — вот и весь сказ. Как можно скорей — навсегда!.. Соскакивай — и живи!.. Сам не можешь — как можно быстрей беги за помощью к психотерапевту-наркологу. Прими помощь — и сам не плошай…

Очень важно самому как можно полней изучить психологию жизненных зависимостей — и не только химической, и не только своей. Это даст возможность принимать реалистические решения и выполнять их.

А самое главное: знать и верить, что жить без наркотика — хорошо! БУДЕТ ХОРОШО!!!

Освобождение от зависимости откроет новые радости и наслаждения, новые желания, новые смыслы жизни, новые миры, нового Самого Себя… Освобождайся! И если у тебя еще нет ответа, зачем ты освобождаешься,

знай и верь: ответ зреет, ответ придет —
ради жизни, ради конкретного счастья!

ПРОПИТУУМ МОБИЛЕ

…Мы уходим — а здесь остаются Желания,
да, Желания наши без нас остаются,
как актеры голодные — жаждут вживания,
как в театры, в тела незнакомые бьются…
А тела уже заняты. Пьесы поставлены:
в каждом драма кипит или трагикомедия,
и глаза оглушительно хлопают ставнями,
и тоска тяжелеет, как энциклопедия…
Мир бездомных желаний, сгущаясь, взрывается —
город, небо ночное, кровавое крошево…
Ангел смерти, как кот, по утрам умывается
и родителю-Богу желает хорошего…

О себе нелюбимом

исповедь непьющего алкоголика, некурящего курильщика, несостоявшегося наркомана

Мои задатки обозначились еще в годовалом возрасте.

Малыш я был шустрый, хватал что попадя и в экспериментальных целях немедленно употреблял.

Однажды напился чернил (мама это запомнила), отсюда-то и пошла, возможно, неизлечимая графомания; в другой раз закусил градусником…

Превосходный, всегда наличествующий экземляр для изучения всевозможных зависимостей.

Отсутствие самодостаточности обозначилось очень рано. С первыми проблесками самосознания я обнаружил себя целиком повязанным отношениями — не только с родителями, родными, друзьями, преподавателями и т. д., но и с людьми совсем мало знакомыми и даже совсем не знакомыми.

Боялся малейшего неодобрения, малейшего недовольства мною с чьей бы то ни было стороны — и не потому, что ожидал за этим какого-то наказания, а потому что считал себя обязанным быть хорошим для всех, всем приносить радость и уж, во всяком случае, не причинять никаких неприятностей.

Все время, сколько помню себя, мучим был чувством вины за свою жизнь и должен был доказывать миру и себе, что достоин ее.

Если меня не одобряли и не хвалили ни разу в течение недели — заболевал.

Все, кто мне хоть чуточку нравился, почти моментально возводились в степень кумиров и становились предметами страстного обожания: влюблялся я дико, сходил с ума от восторга, искал встреч, тосковал, жаждал общения снова и снова…

Болезненно привязывался и к животным, и к местам пребывания и прожитым временам, и к прочитанным книгам и просмотренным фильмам, и ко всевозможным вещам, с которыми входил в житейское соприкосновение, и ко всякому ненужному, нелепому хламу… Совсем не умел лишаться, терять, не умел расставаться.

Долго по-детски не понимал, а точнее, не принимал железную закономерность того, что все неизбежно заканчивается, что жизнь складывается столько же из обретений и встреч, сколь из потерь и разлук, и общий счет подытоживает прощанье с собой…

Первый транс

Когда мне было тринадцать лет, я еще не знал, что я врожденный полинаркоман; не ведал, что прадед по материнской линии, человек одаренный, яркий, повеса и весельчак, к сорока годам спился, потерял все и завершил дни под забором, в одиноком бродяжничестве…

Отец мой, литейщик, доктор технических наук, был уравновешенным любителем умеренно выпить, и дома у нас, в незапираемой горке среди тарелочек, чашечек и хрустальных рюмок, из звучания которых можно было собрать прозрачную гамму, обычно стояла в уюте и почете слегка початая поллитровка хорошего портвейна или приличной водочки…

«Бутылку эту не трогай, в ней бес», — пошутил папа однажды, заметив мой заинтересованный взгляд. — «Какой бес?» — спросил я с преувеличенной наивностью. — «Ну такой… Невидимый. Тела нет, но очень коварный…»

Однажды в одиночестве, дома, я ощутил, что меня к этому бесу тянет. Я ведь не был уже алкогольным девственником, как благодушно полагал папа.

Еще три лета тому назад мой дядя, бывший морской разведчик с двумя невынутыми осколками, мастер на все руки, страстный охотник и рыболов, тонкий знаток природы, обожатель собак и детей, обладатель прекрасного тенора с абсолютным слухом, художественая душа, любимый мой дядя Миша (храню его кортик), убежденный алкаш дядя Миша втайне посвятил меня в культ великого Бахуса — преподнес первую — и не где-либо, а в лесу, ночью, возле костра…

Поперхнулся, ожегся, чуть не вывернуло, но стерпел — дядя Миша тут же занюхать черняшкой дал, как и полагается, а потом так тепло… Ночь высидели, а наутро под его руководством поймал я первого в жизни серебристого окунька…

Это лето мы провели вместе — у него отпуск, а у меня каникулы. Без прозрачненькой дядя Миша никогда за обед не садился, и мне, десятилетке, не ведая что творит, нет-нет да и наливал, пока тетушка не присматривала, по махонькой пропустить…

Про те шалости я, казалось, совсем забыл, вроде бы не зацепили. А теперь, после нескольких неудачных попыток выразить на пианино и записать в нотной тетради свои чувства к девочке, в которую я был безумно влюблен, вдруг потянуло…

…Я только посозерцаю… Грозный сосуд, ничего не скажешь. Л вы, мама и папа, наивны, вы думаете, я еще маленький… Вот так, осторожненько, только понюхать, пускай чуть-чуть в меня испарится… Л ну-ка, теперь глоточек маленький… Ф-фу, дрянь какая, какая симпатичная дрянь… Отпитое возместим водичкой, комар носа не подточит, папа не заметит…

…Ну-с, бестелесный бес?.. Знаешь ли, старичок, я что-то ничего не познаю в этих платонических ях, да и воняешь ты, прямо скажем… Плесну-ка я тебя в организм по полной, чего там… Ого, парень, вот это да…

Мысль валится от хохота! Привет, бесенята, да вас, оказывается, вон сколько много, и все развеселые хоть куда!.. Смотрите, это фортепиано моего собственного изобретения — вращающаяся круговая клавиатура… Аккорд!.. Пассаж!.. Смотрите, смотрите же, это полыхает мой мозг, сияет душа! И вот что, господа хвостатые, убирайтесь, вас слишком много!

Я могу сочинить, что угодно!!! Я могу Все!!!

Видите эту пляску восклицательных знаков на нотных проволоках? Это Музыка! Это скерцо моего сердца! Господи! Свидетельствуй! Сын Земли шлет свои звуки Вселенной! Какая гениальная мощь! Педаль!.. Я исторгаюсь!

О гибель в экстазе, приди! Господи, я люблю тебя!..

Так в первом своем одиноком хмельном упоении я впервые ворвался в волну музыкальной свободы — начал импровизировать и сочинять, вскоре стал душой общества — без моей игры не обходилось ни одно сборище однокашников, и все трудней становилось отвязать одно опьянение от другого…

Первый укол, который мог стать не последним Третий курс института. Резко заболеваю гнойным аппендицитом. Срочная операция. Делают под местной анестезией, и вдруг обнаруживается непереносимость к новокаину, шоковое состояние — прямо на операционном столе чуть было не переправился на тот свет…

Ввели быстренько промедол — болеутоляющее, наркотик средней руки… Доделали благополучно. Послеоперационный период — боль, некоторый дискомфорт, все как положено. Терпеть можно, сознание ясное, настроение наилучшее. Но…

Что-то во мне сразу запомнило тот спасительный симпатичный укол. И попросило еще… Первые два дня кололи на ночь по показаниям. А потом — хватит вроде бы, ведь болеть уже не должно. А у меня… Нет, не болело.

Но что-то где-то… Тянуло, нехорошо напрягалось…

Хотелось, хотелось еще этого промедола… Или чего-нибудь… Чтобы чуть-чуть легче стало там где-то… ну и в животе заодно… Просил — не давали, и слава Богу.

Кожа у них потоньше…

Четырем колют или суют в рот что-то раз десять и более — и ничего. Не привыкают, не прилипают. Перестают принимать — и порядок, как ни в чем не бывало.

А пятый уже с первого или второго захода подсаживается… Бывает некое совпадение свойств человека и вещества, что-то вроде взаимной любви с первого взгляда — или сравнение поземней — такое же химсовпадение, от которого данный таракан дохнет, нюхнув данную порцию борной кислоты, а другому вкусно.