Андрей Буровский - Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства

• Название: Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства
• Автор: Андрей Буровский
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-33899-3

Один из главных исторических мифов Российской империи и СССР — миф о допетровской Руси. Якобы до «пришествия Петра» наша земля прозябала в кромешном мраке, дикости и невежестве: варварские обычаи, звериная жестокость, отсталость решительно во всем. Дескать, не было в Московии XVII века ни нормального управления, ни боеспособной армии, ни флота, ни просвещения, ни светской литературы, ни даже зеркал…

Не верьте! Эта черная легенда вымышлена, чтобы доказать «необходимость» жесточайших петровских «реформ», разоривших и обескровивших нашу страну. На самом деле все, что приписывается Петру, было заведено на Руси задолго до этого бесноватого садиста!

В своей сенсационной книге популярный историк доказывает, что XVII столетие было подлинным «золотым веком» Русского государства — гораздо более развитым, богатым, свободным, гораздо ближе к Европе, чем после проклятых петровских «реформ». Если бы не Петр-антихрист, если бы Новомосковское царство не было уничтожено кровавым извергом, мы жили бы теперь в гораздо более счастливом и справедливом мире.

---

Но даже если и не было никакой «записи», если попросту врут или некомпетентны источники, все равно самим фактом избрания царя «землей» «земщина» была поставлена выше, чем сам монархический принцип. «Земля» избирала себе царя и устанавливала династию.

Причем династия правила сама по себе, только пока ни у кого не возникало сомнений, кто должен прийти на смену кому. Но «земля» выбирала царя не только в том случае, если пресекалась династия, как это было в 1598-м. Но и когда возникала сложная династическая ситуация — например, после смерти Федора Алексеевича, когда страну разорвала склока Милославских и Нарышкиных.

В частности, и потому Петр — не законный, в лучшем случае полузаконный царь, что его никогда не избирал Земский собор. А принцип, согласно которому в спорных случаях царя избирает Земский собор, уже успел утвердиться.

Вот УЧРЕДИТЕЛЬНОГО ПАРЛАМЕНТА действительно никто никогда не видел ни в Британии, ни во Франции, и в этом смысле Земский собор — даже более солидный, более фундаментальный институт народного представительства. Британский парламент однажды распорядился престолом, но это было с его стороны не осуществлением законных полномочий, а закулисной сделкой, к которой основное число избирателей не имело никакого отношения (а уж тем более не имели отношения 98 % британцев, которые не избирали парламент).

А ведь все это свидетельствует об очень демократическом политическом строе Московии: высшим, учреждающим всякую власть органом оказывается Земский собор, представляющий самые широкие круги населения!

СОЦИАЛЬНАЯ ПОДВИЖНОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ

Служилые люди Московии, ее армия намного больше уважаемы в народе. Но и служилых людей мало: около 300 тысяч на всю страну. Из них помещиков — порядка 30 тысяч, и еще столько же служилых без земли, но с такими же правами. Во Франции дворян порядка 1 миллиона, то есть 5 % всего населения. В Московии — 60 тысяч, то есть 0,5 %.

Верхушка аристократии — бояре, имевшие не поместья, даваемые на время, за службу, а вотчины, переходившие по наследству. Боярских родов было от 30 до 40, потому что людей постоянно возводили в бояре за службу. Знатнейших родов из них — 16. Общее число взрослых мужчин во всех этих родах в середине XVII века не превышает и 250–300.

Во Франции того же времени мы видим до 1000 семей титулованного дворянства, с числом активного мужского населения до 12 тысяч человек — в 10–20 раз меньше «на душу населения» страны.

И к тому же во Франции вообще не возводили в дворяне, дворянами только рождались. В Британии дворянином считался всякий, у кого доход был больше 40 фунтов стерлингов в год. Но и в Британии лордами рождались и почти никогда не становились.

А в России это было возможно!

Аристократия заседала в совещательном органе при царе — в Боярской думе. И была Боярская дума очень демократична по составу.

При Алексее Михайловиче из 60 членов Думы было 5 бояр, не принадлежащих к знатным феодальным родам, 5 думных дворян и 4 думных дьяка. Итого — из 60 человек 14 имели вовсе не аристократическое, а самое «демократическое» происхождение.

При сыне Алексея Михайловича, Федоре Алексеевиче, в 1688 году, уже 35 из 57 членов Думы были выдвиженцами, которые сами сделали себе карьеру.

ПОДВЕДЕМ ИТОГИ

Нет смысла делать из истории идиллию и представлять себе Московию как замечательную во всем страну, в которой нет нужды преодолевать Свое провинциальное положение в мире, отсталость и дикость. Чего-чего, а проблем Московии хватало.

Но точно так же не надо представлять ее, как «Московию зла», вместилище жестокости и дикости. Всего этого, что называется, навалом, но намного ли больше, чем в любой другой стране того времени, западной или восточной? Обычная деспотия, даже приличнее очень многих.

Неравенство в Московии, конечно же, есть, и его даже очень много. Но неравенство существовало во всем мире и тогда, существует и сегодня, причем абсолютно везде. Вопрос только в том, какие формы принимает неравенство и насколько велико это неравенство.

Но вот рабства в Московии очень мало, практически нет. Или, чтобы быть совершенно точным, его больше, чем в европейских странах, но заметно меньше, чем во всех азиатских.

И как бы ни была деспотична власть в Московии, она — власть с ограниченным диапазоном действия. Что ограничивает власть? Традиция. Главным образом — традиция, но в эту традицию входит и положение вещей, по которому «земля» — народ главнее монархии и учреждает монархию в трудных случаях жизни.

И еще одно — в Московии нет противостояния по оси общество — власть. Общество создает и поддерживает свое государство и помогает ему функционировать. Без этой помощи государство вряд ли вообще смогло бы просуществовать.

Московия XVII века не относится к числу стран, где рождается цивилизация Нового времени, но ее нельзя представлять и как страну чисто восточную, совершенно не относящуюся к Европе. Скорее это периферия Европы, как и все православные страны.

В Московии существует не только общинная, но и частная собственность, в том числе у крестьян. Там, где государство ослабляет свой пресс ограничений и запретов, тут же появляется и частная собственность, и люди, свободные от прямых отношений с государством, и прочие явления, в которых угадывается Европа.

Даже в странах совсем маленьких не может быть совсем однородного населения, не может быть истории простой и однозначной, движущейся всегда в одном направлении. Тем более в огромной стране с очень различными районами, с многообразными традициями всегда смешиваются разные тенденции. Есть традиция государственной жестокости, но ее уравновешивает христианская гуманистическая традиция. Есть тенденция к усилению государства, но есть и тенденция развития самоуправления. И это не громадная традиция авторитаризма, рядом с которой еле заметна тенденция общинной демократии. В ряде отношений народное представительство в Московии даже прочнее и охватывает больше людей, чем в Британии, так сказать, самой передовой стране XVII столетия.

В Московии с самого начала XVII века, не успела закончиться Смута, происходит очень многое, облыжно приписанное только петровской эпохе. Нет спора, главная проблема этой периферийной страны — преодолеть отставание, сделать рывок и догнать передовые страны. Но, во-первых, этот рывок уже делается; по существу, весь трудный XVII век — это и есть рывок, растянутый на жизнь нескольких поколений.

Московиты с их любовью к стабильности, определенности, нелюбовью к движению и к переменам не очень-то любили XVII век и называли его «бунташным», «дурным» веком и другими нелицеприятными именами. На этот век, начавшийся со страшной Смуты, и правда пришлось очень многое: и несколько внешних войн, и несколько казацких мятежей, самым страшным из которых был мятеж Степана Разина, и религиозный раскол, и династическая война, охватившая страну после смерти Федора Алексеевича в 1682 году.

Историкам часто кажется, что они лучше знают содержание произошедших когда-то событий, завершившихся эпох. Особенно крепка такая уверенность у историков, которые вообразили, что у них в руках — единственно верная идеология, позволяющая непревзойденно легко объяснять, что же именно произошло в далеком прошлом. Так было со Смутным временем. Современники событий и их недавние потомки несколько обалдевали от свалившихся на страну многообразных несчастий и сами не могли сказать ничего определенного об их происхождении. Тут и династия пресеклась, и голод, и восставший из гроба наследник, и куча явных самозванцев, и несколько иностранных нашествий, и восстания, и гражданские войны, и экономическая разруха… все сразу, за какие-то несколько лет. Что это?! Что это за клубок несчастий?! Современники, не пытаясь дать исчерпывающее объяснение, пожимали плечами: Смутное время, что поделаешь!

Вот советские историки, осененные марксизмом, знали точно — нет никакого Смутного времени, все это феодальные и буржуазные штучки, а было «восстание Хлопка» и была «крестьянская война под руководством Ивана Болотникова» — к этому-то все и сводилось.

А вот теперь, оценив совсем иначе «самое передовое в мире учение», да и попросту поумнев, историки склонны вернуться к прежнему, исторически сложившемуся названию для этих нескольких страшных лет, с 1605 по 1613 годы, — Смутное время.

Возникает вопрос: может быть, и для всего XVII века есть резон вернуться к прежнему определению — «бунташный»? Похоже, именно это слово наиболее уместно.

«Бунташность» XVII веку, помимо войн и потрясений, придавало еще одно явление: этот век стал веком культурного перелома, веком переоценки ценностей. «С воцарением новой династии у нас предприняты были политические и экономические нововведения, предметом которых было устройство народной обороны и государственного хозяйства. Почувствовав потребность в новых, заимствованных технических средствах, государство во множестве призывало иноземцев… для обучения солдат, литья пушек, устройства заводов… Совесть русского человека в раздумье стала между родной стариной и Немецкой слободой».