Виктор Дудко - Тревожное лето

• Название: Тревожное лето
• Автор: Виктор Дудко
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1983

Книга посвящена работе первых дальневосточных чекистов.

---

— Слухай, ты кто?

— А тебе к-какое дело? — ответил на вопрос вопросом Ленька.

— Мне, допустим, есть дело. А вот чего ты тут ходишь и все вынюхиваешь?.. Ты чо, подослан к нам, да? — Он быстрыми затяжками, как будто куда-то торопился, докуривал пожелтевший от огня бычок, все так. же сощурив недобро глаза. — Ты вот что, проваливай отседова, да побыстрее, понял?

— Нет, н-не понял, — признался Ленька, сворачивая папироску.

— А если не понял, то поймешь, когда будет поздно.

— Так я тебя и и-напугался. Гля, колени т-трясутся.

Парень длинно сплюнул.

— Ну, гляди. Мое дело предупредить. Не уйдешь подобру-поздорову, плохо будет, понял?

— А что ты мне сделаешь, поймаешь да поколотишь, или как? — раззадоривал его Ленька. Он почему-то совсем не боялся этого парня с рыжими косицами на засаленном воротнике старого унтер-офицерского мундира.

Парень поднялся, лениво потянулся, расставив длинные и сильные руки.

— Зачем бить? И другое умеем. Чик — и нету.

— П-понятно. Значит, ты бандит. Так?

— Потом узнаешь, кто я. — Он вразвалочку удалился, засунув руки в карманы отвисших галифе.

Подошла Варька, села рядом.

— Кто э-тот?

— Это Гошка Терехин. Такой дурачок. Его все боятся. Он конюхом в монастыре.

Гошка повернул за угол хамчуковского дома не оглянувшись.

 

Левон вернулся с поля изможденный, злой. Повесил косу на забор, сел на чурбан, потянулся за кисетом.

— Сагитировал монашек? — спросил он у Теткина,

— Их сагитируешь. — Ленька рассказал, как было дело, и объявил, что собрался назад, в Черемшаны.

Голяков возражал:

— Чего ты на ночь глядя? Переночуешь — и утречком в путь-дорогу. Не, парень, не отпущу тебя, не дай господь чего случится, скажут: Голяков виновен, не уговорил парня. Так что уж не обижайся, не пущу.

 

Когда перевалило за полночь, Ленька поднялся, взял приготовленный Варварой с вечера узелок с едой и вывел Хроську.

Деревня спала. И Леньке хотелось спать, но не терпелось доложить Шершавову о том, что видел.

Он вывел Хроську к околице.

Хроська стала, навострив уши, и тихо призывно заржала. Ленька потянул ее за повод, но кобыла, отказываясь повиноваться, присела на задние ноги.

— Ты что, ты что?.. — Теткин накрутил сыромятный ремешок на руку, не давая Хроське воли. Но она не подчинялась, упрямилась, выказывая норов. Она снова подала было голос, но Ленька вовремя зажал ей храп, Хроська зафыркала, мотая головой.

— Тиха, Хроська... Тиха... — уговаривал ее Ленька. — Тиха, д-дура.

У монастырской станы под громадным вязом он увидел причину Хроськиного беспокойства: жеребца с овсяной торбой на морде. Кое-как затянув кобылу в кусты, Теткин долго стоял, прислушиваясь к чему-то. Жутко кричала где-то на болоте выпь, сонно перебрехивались собаки, гудели комары. И опять монастырь, мрачный и таинственный, в предрассветном сумраке высился перед ним. В низинах зарождался жиденький туман. «Бандитский конь никак», — подумал Ленька. Хоронясь, он подобрался к вязу. Почуяв чужого, жеребец всхрапнул и подставил гладкий круп, готовясь к обороне. Из орешника послышалось жалобное ржание Хроськи. Жеребец вскинул маленькую сухую голову, беспокойно запрядал ушами. «Вот зараза», — подумал Ленька о неугомонной кобыле. Ему хотелось уйти от этого зловещего места, но просто так уйти он уже не мог. «Чекист должон все видеть, все знать» — так говорил Шершавов. А Ленька считал себя в душе настоящим чекистом. Поразмыслив, он полез на дерево, спрятался в листве. Он сидел не шевелясь, страдая от гнуса и неудобного положения.

Незаметно для себя Ленька задремал и, вероятно, свалился бы, если бы не разбудил его какой-то металлический звук, словно кто-то точил железо. Сжавшись в комок и напрягая зрение, он вдруг увидел, как замшелые камни стены, увитые плющом, задвигались, отошли, и из темного лаза показался человек. Следом за ним — еще одна фигура.

— Ох, господин Лялин, доведете вы нас до греха... Разузнают в Черемшанах — быть беде.

— Ничего, волков бояться — в лес не ходить. А у нас тут тайга. Тут мы хозяева. Пусть они боятся. — Помолчал, распутывая повод. — Хватит об этом. Ты не забудь, про что я говорил. Очень жду представителя из Владивостока. Опознавательный знак — часы на правой руке. Точь-в-точь как у меня...

В этот момент подала голос Хроська. Лялин занес носок сапога в стремя и застыл, прислушиваясь.

— Ну, мать Анастасия, покедова. Живы будем — не помрем.

Жеребец, почувствовав властную руку седока, крутнулся и с места взял в галоп. Анастасия постояла, скрестив на груди руки, и медленно направилась к лазу. Снова послышался железный скрежет, и камни стали на свое место.

Ленька перевел дух. Тело занемело, и он чуть не кубарем скатился с вяза, а потом еще долго не мог прийти в себя. И тут до его сознания дошло, что видел он самого главаря банды Лялина. От обиды и злости на свою несообразительность он даже застонал сквозь стиснутые зубы. Упустить, когда бандит, можно сказать, в руках у него был.

На развилке дорог, где одна, прямая, шла на Черемшаны, а другая, поуже, на крестьянские угодья, Леньке почудилось, будто кусты у подножия кедра шевельнулись. Он остановился, но разглядеть ничего не смог и когда сообразил, что за кустами, прижавшись боком к стволу дерева, стоит человек, было поздно. Жахнул выстрел. Он был громким до боли в ушах. Такой звук получается, когда стреляют из обреза. Свинцовый заряд просвистел у самого уха, обдав теплом. Ленька пригнулся, Хроська, не дожидаясь команды, с места взяла в галоп. Она так резво бежала, что любой скакун мог бы ей позавидовать.

С трудом высвободив из-под ремня брюк браунинг, Ленька обернулся и навскидку послал в темную шевельнувшуюся тень пулю.

Черемшаны, Август 1927 г.

Утром, задами приусадебных огородов, так, чтоб никто не видел, пришла Матрена к бумагинскому дому. Шершавов встретил ее удивленным взглядом. Матрена стянула с головы косынку и села на табурет.

— Вот и пришла я... — судорожно перевела дыхание. — Давно надо было, да все боялась. — Посмотрела прямо в глаза ничего не понимавшему Шершавову.

— Ты чего это, девка? — Он захлопнул папку с бумагами, бросил ее в стол. Поднялся. — Захворала, что ль?

Матрена прижала к глазам косынку и зарыдала. Шершавов совсем растерялся. Сбегал за водой, но Матрена отвела его руку.

— Говори, что случилось? Да утрись. Вот так.

— Случилось. — Она вытирала глаза, все еще всхлипывая. — Как теперь жить, не знаю. Вот и пришла к тебе.

Шершавов выслушал Матренину исповедь не проронив ни слова, боясь, что испугает ее и она передумает и уйдет. И после того как она замолчала, долго не решался нарушить наступившую тишину. Волей судьбы он стал свидетелем горя женщины, узнал самое потаенное, что даже матери родной не всегда говорят. «Ах дура-баба, — думал Шершавов, — как запуталась... Что бы ей стоило пораньше исповедаться...»

— Значит, сказал, мол, если проболтаешься, то и Захара уничтожит, и сына твоего заберет?

Матрена кивнула. Шершавов смотрел на ее руки в синих венах, теребившие мокрую косынку.

— Ну что ж... спасибо, что доверилась, — произнес он негромко. — Прямо скажу, завязала ты узелок... Захар ничего не знает?

Матрена помотала головой.

— Может, и догадывается, да молчит все.

— Когда у тебя с ним встреча?

— Через два дня, сказал. Там же...

— Ты вот что... Никому больше не говори. Даже Захару. А я тем временем что-нибудь придумаю.

 

От Черемшан жидкой кисеей крался туман, растекаясь по переулкам и задворкам, накапливаясь и густея в ложбинках. Кричали осипшими голосами петухи. С реки слышался звон цепей, это одноногий дед Галота готовил паром. С той стороны Черемшанки доносился одинокий голос: «Эй во по-о-о-ле казаки йдуть... Эй во по-о-о-ле...»

Ленька перевел Хроську на шаг, подтянул вожжи, сдвинул на затылок кепку и радостно засмеялся. Огляделся. У него было такое чувство, будто он целый год не был в Черемшанах. Навстречу попался Исай Семижен. Ленька обрадовался живой душе.

— Здорово, дядька Исай! — крикнул он. Семижен только на мгновение поднял кудлатую голову, поклонился и, когда Теткин удалился, посмотрел ему вслед.

Сдерживая волнение, Ленька направил коня к бумагинскому дому.

Кешка сидел на своем любимом месте — на завалинке. Из ворот подгоняемая хворостиной бодро выскочила Колобихина корова и прямиком направилась к злополучному подсолнуху с обглоданным стеблем. Кешка, прячась за плетнем, побежал ей навстречу. Корова уже тянула морду к подсолнуху, трещал и сыпался плетень, когда Кешка торжественно выпрямился с занесенным над головой сучком. В этот момент Теткин произнес голосом Шершавова:

— Отставить!

 

— Часы, говоришь? Так-так. — Губанов задумался. — А ну-ка постарайся детально вспомнить, что он говорил про часы.

Ленька напряг память, чтоб вернуть картину прощания Лялина с Анастасией.

— Ну, з-значит, так... он говорит: «А про то не з-забудь. Очень я его жду. Да гляди, если часов на руке не будет... — Н-нет-нет... Я не так. — Если, говорит, часов на правой руке не будет, значит, не наш человек».