ШАНЬ СА - ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ

• Название: ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ
• Автор: ШАНЬ СА
• Издательство: ТЕКСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0852-1

Издательство «Текст» продолжает знакомить читателя с творчеством молодой французской писательницы китайского происхождения Шань Са. В четырёх новеллах о любви и смерти, объединённых образом плакучей ивы, считающейся в Китае символом смерти и возрождения, писательница рисует яркие картины жизни своей родины в разные исторические периоды.

Фантазия писательницы наделяет это дерево женской душой, обречённой, умирая и возрождаясь, вечно скитаться в поисках любви.

Четыре новеллы о человеческих страстях, четыре зарисовки Китая в разные эпохи, четыре восточные миниатюры дивной красоты.

Четыре жизни ивы…

---

Грузовик тронулся, и городской гул начал затихать. Когда мы снова остановились, меня высадили и повели к стоявшему на краю леса зданию, окружённому по периметру высокой стеной с пущенной поверху колючей проволокой. Я снял запачканную кровью и гноем крестьянскую одежду и надел чистую арестантскую робу.

Я слышал, что в тюремном сообществе принято избивать новичков до тех пор, пока горечь, злоба и высокомерие не отлетят от них, как пыль от одежды во время чистки. В моём блоке находились политические преступники — университетские преподаватели, севшие по ложному навету, — и пытки здесь почти не применялись. Сменив имя на номер, мм превращались в вещь, в тень.

Но голод — пытка пострашнее кулаков и ремней. Чашка воды и полпиалы рисовых очисток в день поддерживали в нас жизнь — если такое существование можно было назвать жизнью.

Во сне я видел только еду — дивно прекрасную, ароматную лапшу, мясо и овощи, но стоило мне открыть глаза, и вся эта умопомрачительная роскошь исчезала. Случалось, от голода у меня сводило кишки, мысли путались, и я как зачарованный следил за прячущимися по щелям огромными тараканами. Меня обуревало животное желание попробовать их хрустящую плоть.

Я был разбит и подавлен и целыми днями лежал на своей койке, постепенно утрачивая ощущение времени. Мой мозг и тело усыхали. Я превратился в кусок деревяшки. Иногда смутными образами возвращались воспоминания о Пекине и горе. Мысль о еде стала единственным наваждением, она сводила меня с ума, напоминала, как я уязвим.

Однажды, ближе к вечеру, охранник объявил, что ко мне пришли, и отвёл меня в комнату для свиданий. Это было унылое, мрачное место. Шёпот мешался здесь с полузадушенными рыданиями. Каждый заключённый сидел за отдельным столом напротив своих родственников. Я никого не ждал. Сразу же после ареста меня лишили связи с внешним миром. Возможно, один из товарищей, с которым мы вместе уезжали из Пекина, написал моим родителям и они отыскали меня в этой темнице. Я безразлично искал глазами знакомее лицо и вдруг заметил Иву.

— Как ты меня нашла? Как сумела вырваться из деревни? Что ты здесь делаешь? — хрипло, с упрёком спрашивал я.

Она побледнела и ничего не ответила.

Я огляделся. В четырёх углах комнаты, застыв, как истуканы, стояли охранники, но на нас никто не обращал внимания.

Внезапно я схватил её руки и сжал что было силы.

— Ива… — Мой голос сорвался.

Она улыбнулась.

Мы сидели, рука в руке, и не могли произнести ни слова. Я чувствовал тепло её ладони и был невероятно, невыразимо счастлив.

Охранники начали выдворять посетителей и разгонять заключённых по камерам. Я очнулся и крикнул:

— Я хочу есть, Ива!

У неё на глазах выступили слёзы.

— Меня обыскали на входе, — ответила она. — Они отняли всё, что я тебе принесла.

— Слушай внимательно: если пойдёшь вдоль ограды, увидишь место, где на верху стены выросла трава. Охранники почти никогда там не патрулируют. Я смогу незаметно подойти туда, когда нас выведут на прогулку. Прошу тебя, Ива, в первый и последний раз в жизни прошу: перекинь через стену хлебец, или рисовый пирожок, или немного лапши в газетной бумаге.

Она кивала, не переставая плакать.

— Не приходи сюда больше. Возвращайся в деревню. Забудь меня!

К нам направлялся охранник. Ива быстро поднялась и взглянула на меня так, словно хотела вырвать из этой тёмной норы и забрать с собой на свет божий, а потом ушла, так и не сказав ни слова.

Весь остаток дня я был так удручён и подавлен, что несколько раз думал о самоубийстве.

На следующее утро я пожалел, что потребовал от Ивы невозможного. Теперь её жизни угрожала опасность из-за моего эгоистичного каприза. Время, отсутствовавшее как таковое в моей арестантской жизни, снова стало данностью и потекло медленно и мучительно. Я вспоминал Иву, её одежду и лицо, слышал нежный голос, сливающийся с шорохом бамбуковой рощи. Каждая мысль о ней была источником наслаждения и печали. В конце дня я заметил на самом дальнем конце двора лежавший на земле свёрток. Воспользовавшись тем, что охранники смотрели в другую сторону, я отошёл от остальных и незаметно подобрал его.

В бумагу были завёрнуты два хлебца. Вечером я разделил их с тремя сокамерниками-профессорами. Свою долю я разрезал на мелкие кусочки и всю ночь жевал их, продлевая удовольствие до последней крошки.

На следующий день к мукам голода добавилось глухое отчаяние: я страдал от отсутствия свободы, мне казалось, что весь мир обо мне забыл.

Но потом, в самом начале вечерней прогулки, я нашёл у стены новый свёрток, на сей раз — с пирожками.

Ива превратила мою жизнь в ад.

Где же она? Я воображал, что днём она бродит по городу Мэйлиню, а ночью спит под каким-нибудь мостом. Денег у неё нет, значит, она попрошайничает в ресторанах. И ворует.

Как ей удалось сбежать из деревни? Неужели она прошла сотни километров пешком? Может ли так быть, что наши товарищи заметили исчезновение Ивы и разыскивают её? Вдруг какие-нибудь негодяи преследуют её, а злые дети насмехаются над ней? Не мёрзнет ли она? И сколько раз в день плачет?

Никогда ещё я так не страдал. В конце дня, стоило мне увидеть очередной свёрток Ивы, боль скручивала внутренности. Ближе к ночи безмолвная радость наполняла мою душу. Я делился едой с товарищами по камере, которых, как и меня, всё время мучил голод. Ночь напролёт я пережёвывал свой скудный кусок, облизывался и был счастлив и горд, что меня кормит такая красивая и бесстрашная, такая необыкновенная девушка. Иногда я позволял себе помечтать и видел нас с Ивой мужем и женой. Она готовила для меня пельмени, и её руки, снова ставшие белыми и нежными, ловко управлялись с тестом, приправляя его любовью. Я представлял себе, как мы заводим детей и вместе старимся. От мысли о том, что мы оба умрём, меня бросало в дрожь. Сто лет! Как же коротка жизнь тех, кому не под силу расстаться!

Наутро мной овладевал страх, и я молил Небо, чтобы Ива больше не приходила и забыла меня. Осень близилась к концу, зима готовилась вступить в свои права. День серым пологом опускался на землю, усиливая мою тревогу. Мне казалось, что внешний мир населён чудовищами: как выживает в нём Ива? Часто я по многу дней ничего от неё не получал и, обезумев от беспокойства, готов был совершить побег, чтобы проверить, всё ли в порядке. Но потом у стены появлялся очередной свёрток, и я понимал, что Ива ещё жива.

Она получила ещё одно свидание со мной. Её одежда воняла, глаза на исхудавшем лице казались огромными. Я взял её руки в свои и стал умолять вернуться в Пекин, к родителям.

Она покачала головой.

— Жди меня в Пекине! — воскликнул я и осёкся, ужаснувшись собственному признанию.

Ива рассмеялась.

Всё это время она выживала в одиночку, ожесточилась и выглядела куда более сильной, чем прежде. Её глаза сверкали весело и насмешливо.

Прощаясь, она вложила мне в ладонь цветок хризантемы, которую пронесла в тюрьму, приколов её к волосам.

Назавтра, на вечерней прогулке, я ходил по двору, опустив глаза, и вспоминал эту сцену, как вдруг раздался окрик охранника:

— Стой, кто идёт? Не двигаться!

Я резко обернулся и увидел летящий через стену свёрток. Раздались выстрелы.

Охранник попытался меня задержать, но я оттолкнул его и кинулся к стене. Другие заключённые последовали за мной. В общем шуме я сумел разобрать слова:

— Забери тело. Она мертва.

Кем была Ива? Она летучей звездой осветила сумрак моей жизни. Куда она ушла? Где мне искать её?

Я упал на землю. Сокамерник-профессор показал мне содержимое свёртка.

— Цыплёнок… — сказал он и заплакал.

Часть четвёртая

В квартире зазвонил телефон. Трубку никто не снял, но звонивший не сдавался.

— Да, матушка, — запыхавшимся голосом ответила Ацзин. — Нет, матушка, я не могу сейчас разговаривать. Я уезжаю. Лечу в Гонконг, на Международный косметический салон, буду представлять там мои новые духи… Я позвоню вам завтра утром.

Прижав трубку щекой к плечу, Ацзин вернулась в гостиную и закончила собирать вещи.

Матушка была глуховата и часто звонила в самый неподходящий момент.

— Мне правда некогда, матушка. Поговорим завтра утром! Вовсе нет, я всегда звоню, как только выдаётся свободная минутка. Нет, матушка, я ему не звонила. Прошу вас, перестаньте понапрасну беспокоиться. Не нужно меня ни с кем знакомить! Мне нравится быть одной, и я не имею ни малейшего желания выходить замуж…

От возмущения матушка ненадолго лишилась дара речи, Ацзин воспользовалась этим, попрощалась и повесила трубку.

Она отнесла чемодан к входной двери и вернулась в комнату, чтобы поставить телефон на базу. Из окна её квартиры на двадцатом этаже Пекин напоминал гигантскую, сверкающую разноцветными огнями мозаику с парящими в туманной дымке небоскрёбами и густым переплетением широких проспектов.