Игорь Зудов - Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей

• Название: Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей
• Автор: Игорь Зудов
• Жанр: Публицистика

Немногим удается вырваться из когтей смерти, причем не в фигуральном, а в буквальном смысле. За время недолгой болезни автору дважды предрекали летальный исход.

О врачах, ради спасения жизни пациентов рискующих даже своим здоровьем, и о тех, кто превращает медицину в чисто коммерческую отрасль, эта книга. Впечатления многих людей - как больных, так и медиков - собраны в ней. И все же субъективная оценка человека, прошедшего через горнило российской медицины, превалирует в освещении пережитого.

Автор ратует за хирургический подход к решению проблем отечественного здравоохранения. И это право выстрадано им и на операционном столе, и в отделениях реанимации, где как в капле воды отражены процессы становления нового общественного строя.

Всем неравнодушным к судьбе Родины адресована эта книга.

---

И самое страшное, что, по свидетельству директора Института социально-экономических проблем народонаселения А. Шевякова «парадокс современной ситуации в России состоит в том, что в наших условиях экономический рост только углубляет (!) неравенство и бедность. Прибавка к зарплате за последние годы» распределилась следующим образом: «...больше трети этих денег досталось 10 % наиболее высокооплачиваемым работникам. В тоже время 10 % самых низкооплачиваемых получили от этой прибавки менее 1,5 %». Вот такая у нас социальная справедливость, в результате которой «разрыв между доходами самых высокооплачиваемых и самых низкооплачиваемых россиян доходит до 28 раз». В развитых странах такого разрыва нет. Обратите внимание, речь идет о тех же 10 %, упоминаемых Г. Явлинским.

Получается, что остальные 90 % ходят у государства в пасынках. Особенно «ненужные» пенсионеры. Видимо, поэтому в бюджетном Послании президента говорилось, что довести пенсии до прожиточного минимума (!) необходимо в «среднесрочной перспективе». И это говорится в то время, когда мы только и слышим, как «новые русские» бесятся от сумасшедших доходов, обеспеченных трудом тех, кому «в среднесрочной перспективе» предстоит вымирать, не дождавшись, когда их пенсии достигнут прожиточного минимума.

В нашей стране, начиная с 1990 года, резко подскочила смертность населения, значительно превышающая показатель рождаемости. В результате уже с 1991 года началось сокращение населения, так называемая депопуляция.

Продолжительность жизни в России – одна из самых низких в мире. Более того, она снижается и дальше. Между тем для большинства развитых стран характерна противоположная тенденция. Продолжительность жизни народонаселения в них неуклонно возрастает. Разница стала особенно заметной во второй половине ХХ столетия.

Эти данные намного красноречивее, чем риторика наших политиков, свидетельствуют о том, что нам принесла перестройка и что мы потеряли.

Ну а власти, вместо того, чтобы бить в набат, ограничиваются приглашением этнических русских из стран СНГ, открывают шлюзы незаконной миграции, принимают долгосрочные национальные проекты. При этом слишком мало делается для того, чтобы переломить ситуацию кардинально и в кратчайшие сроки. Парадокс известный. Легче предсказать погоду на десятилетие, чем на завтрашний день. Кто проверит такой прогноз?

К сожалению, циничное отношение к человеческой жизни усвоила и часть медицинского персонала. Как ни кощунственно это звучит, одним человеком больше, одним меньше – какая разница? А клятва Гиппократа – это для идеалистов. Вот если бы был материальный стимул...

Однажды на даче пришлось стать свидетелем невероятной сцены. К соседу вызвали «скорую помощь». Увидев бившегося в конвульсиях человека, врач не спешил помочь ему, монотонно повторяя обезумевшей от горя жене «девятьсот, девятьсот...» И только после того, как соседи вручили требуемую сумму, помощь была оказана.

Стоит ли удивляться тому, что в московских больницах нередко больного с переломом конечностей держат до операции три – пять и более дней только из-за того, что врачу нужно «навязать» ему дорогой импортный имплантат. Бизнес – главное, и платежеспособный пациент имеет право на выздоровление. Там, где господствует деляческий подход, рассуждать о долге и совести не приходится.

Самое страшное, что для любого деяния найдутся медицинские обоснования. Ведь медицина – удел посвященных, и при желании напуганного человека можно убедить в чем угодно. Но зачастую даже это не делается – медикам не хочется тратить драгоценное «бизнес-время» на пустяки.

Не хочу чернить огромную армию самоотверженно и бескорыстно работающих врачей. Но, к сожалению, немало среди них и тех, кто слишком прямолинейно внедряет рыночные методы в медицинскую практику.

Утвердившееся в обществе суждение, что государство крупно всех «кинуло» и сильно задолжало каждому из нас, долгое время не находит другого выхода, кроме протестного. Но протест, как часто бывает в России, принимает уродливые формы.

Поскольку выступить против существующих порядков смелости не хватает, молодые родители нередко вымещают свое негативное настроение на маленьких детях, а повзрослевшие дети, в свою очередь, – на состарившихся родителях. «По данным оперативных органов, ежегодно в России около 2 млн детей избиваются родителями. Для 10 % избиение заканчивается смертью. Более 50 тысяч детей бегут из домов, спасаясь от пап и мам».

Так, может, нужно не столько стимулировать рождаемость, сколько направить усилия на сохранение 200 тысяч маленьких жизней, которые в муках и отчаянии принимают смерть от изуверов-родителей?

Могут возразить, что речь идет о неблагополучных семьях. Отвечаю – только те, кто развалил страну, кто проводил шоковую терапию, кто, пользуясь близостью к власти, отхватил самые лакомые куски, только они виноваты в неблагополучии сотен тысяч российских семей. И когда нас уверяют, что крах Советского Союза произошел без жертв, ох как лукавят новоявленные «летописцы»!

Главные социальные «завоевания» современной России – низкая рождаемость, высокая смертность, постоянно растущая армия беспризорных, нищие пенсионеры. Этот список можно продолжать. Да только что пользы? От возмущения хочется выть волком, только не на Луну, а на тех, кто все это сотворил и кто их оправдывает.

С другой стороны, затаенный протест тех, кому мало досталось, выливается в стремление любыми путями урвать свою долю, чтобы хоть как-то компенсировать грабеж на государственном уровне.

Министры и олигархи обогащаются на макроуровне, все другие слои общества, в том числе и медики, выжимают себе в карман все, до чего могут «дотянуться». Директор – из института, главврач – из больницы, все вместе – из больного, молодого врача, аспиранта, да хоть из последней утки из-под пациента, было бы что!

Звучит цинично, неблагородно, прямо скажем, по скотски. Но чем медицинские работники хуже других, растаскивающих прямо на глазах достояние страны? Не хотят они быть «быдлом», работающим только за корм, не хотят выглядеть «несовременными». И мало кто задумывается о том, что этот губительный для общества процесс ведет в никуда.

Вот и меня готовили к «демонстрации» родственникам в таком состоянии, когда цифрой «900» уже не отделаешься. Никогда бы я не осмелился высказать подобные подозрения публично, если бы их не подтвердил один из врачей больницы, когда мы с ним случайно встретились после моего выздоровления. В ответ на мучавшие меня сомнения в том, не намеренно ли меня доводили до полного истощения, он подтвердил: да, такие случаи бывают, и он знает, как, кем и зачем это делается.

Сейчас трудно предполагать, сколько бы длилась моя агония, удалось бы врачам вывести меня из того состояния, в котором я оказался на шестой день после операции. Но для неотвратимого «переезда» в морг я уже почти созрел. Если бы не...

Распорядилась... судьба

...Если бы не моя семья. Пока я безуспешно старался справиться с последствиями операции, моя жена и сыновья не сидели сложа руки. Они подняли на ноги всех друзей и моих бывших коллег по работе. Им удалось добиться, чтобы дальнейшее лечение проводилось под контролем специалистов вышестоящей инстанции. Приехавшая по их поручению комиссия оценила мое положение как критическое. Шансов выжить оставалось ничтожно мало.

За несколько часов до прибытия комиссии меня перевели в третью по счету реанимацию. Здесь тоже занимались наиболее тяжелыми случаями, но в отличие от предыдущей палаты не пускали все на самотек. Если имелась хоть малейшая надежда на выживание, врачи старались поставить пациента на ноги. Отделение служило как бы парадным фасадом больницы. Им гордились. Даже чисто внешне все выглядело вполне благопристойно.

Как только моя кровать оказалась около аппарата искусственного дыхания, к которому меня «приковали» на долгие и страшные 12 дней, мною стали немедленно заниматься. Наконец-то пригодилась трубка для искусственного питания, и мне начали давать какие-то жидкие смеси, обеспечивавшие прилив энергии в организме. Но все же истощение оказалось настолько сильным, что я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни повернуться самостоятельно со спины на бок.

Персонал, готовившийся к приезду комиссии, переворачивал меня как бревно, меняя белье, матрас и другие больничные аксессуары. Их раздражало, что я не могу сохранять равновесие, когда меня переворачивали на бок, не способен удержать поднятую руку или ногу. Ни сострадания, ни жалости – лишь раздражение из-за необходимости повторять одно и то же действие многократно.

Как мне потом рассказывали медсестры, с которыми удалось установить нормальные человеческие отношения, раздражение возникало из-за бессмысленности той работы, которую их обязали делать для безнадежного, с их точки зрения, больного. Опыт и повседневная практика убеждали, что не стоит таких трудов пациент, дни, а скорее часы которого сочтены.