Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб

• Название: Толстый мальчишка Глеб
• Автор: Юрий Третьяков
• Жанр: Детская проза

---

— А как же! — подхватил Мишаня. — Надо сперва обдумать, а уж потом начинать… А то все испортишь… Напишем вот письма… Аида скорей к Братцу Кролику. Может, он тетки Федотьевны книжку вынесет… Оттуда всё сдерем!..

Мишаня с Глебом выбрались из своего убежища и скрылись так поспешно, что девочки их заметить не успели.

Братца Кролика они застали за обедом.

Он важно сидел у дощатого стола под яблоней и ел со сковородки собственноручно наловленных пескарей.

При этом он напоминал Робинзона Крузо на картинке, где тот изображен обедающим в окружении своих домашних животных, если представить знаменитого путешественника значительно помолодевшим, стриженным наголо и в одних трусах. Домашняя живность Братца Кролика точно так же столпилась кругом, жадно ожидая какого-нибудь кусочка. Знаменитый огненный петух Петухан Курлыканыч стоял напротив в высокомерной позе и, когда Братец Кролик кидал ему хлебные крошки, гордо их склевывал, ничуть не роняя собственного достоинства.

Личные Братца Кролика воробьи вертелись поблизости, напоминая о себе громким чириканьем.

Штук пять разноцветных кошек, хищно сгорбившись, сидели поодаль в разных местах. Им Братец Кролик швырял пескариные головки с разбором:

— Вот эта — Петровной… Это кошка хорошая, вежливая, нельзя ей не дать… Ту, полосатую, плохо кормят, всегда голодная, даю ей самую большую!.. У, как схватила! У Психеи скоро котята, молочка ей дам после. А этот, драный, — большой нахал, ему шиша!..

Братец Кролик охотно согласился вынести книгу, но потребовал резинку для рогатки, чтобы вознаградить себя за труды, а также за неприятности, если тетка Федотьевна поймает его на месте преступления.

— Трудно доставать! У нее не то что у аспиранта: у того все раскидано! А обратно положить — так еще труднее! А если она заметит, что не так положено? Достанется мне. Даже аспирант уже ругался: «Ты брал мой микроскоп? Там стронуто!» — «Что вы, я в вашу комнату сроду и не захожу даже и, какой такой микроскоп, не знаю… Очевидно, само стронулось…»

За аспиранта Братец Кролик говорил хриплым зверским голосом, а за себя — кротко и вежливо.

— Тетка Федотьевна тоже: «И когда я отсюдова перееду, жду я, не дождусь: и усе-то он найдеть, и усе-то он разроеть, и усякую похоронку унюхаеть, и усе-то он перетаскал нязнамо куды!» Такой народ…

Кошки увидели, что Братец Кролик доел последнего пескаря, и сразу убежали, кроме важной Психеи, которая чего-то дожидалась.

Братец Кролик отнес сковородку в дом и вышел с кружкой молока, сопровождаемый чьим-то напутствием:

— Ты куда, поганец, потащил молоко?

— Сам выпью!

— То-то: «выпью»! Все чужим кошкам перетаскал!..

— Уже пью!

Он подмигнул друзьям и быстро пошел в какой-то укромный угол. Психея, поставив хвост вверх, шествовала впереди. Видно, где-то существовала особая посудина, так как Братец Кролик тотчас вернулся, допивая из кружки остатки.

— Тетка Федотьевна уходит на базар… — сообщил он. — Ждите…

Чтобы развлечь гостей и скоротать время до ухода тетки Федотьевны, он показал им нескольких знакомых пауков, проживающих по темных углам, которых он также снабжал ежедневным пайком в виде мух, и один собственный муравейник, потом предложил:

— Может, хотите свинью посмотреть?..

— Ну ее! Чего ее смотреть… — замахал руками Глеб.

Тут как раз и тетка Федотьевна с кошелкой прошла через двор.

Братец Кролик немедленно, прошмыгнул в дом, через некоторое время форточка в одном окне открылась, оттуда выпала книга, а из двери выскочил Братец Кролик…

Пообещав как можно скорее возвратить книгу вместе с резиной, Мишаня и Глеб отправились сочинять письмо.

Девочки, наверное, пождали, пождали да и пошли несолоно хлебавши, что и требовалось…

Поэтому Мишаня с Глебом чувствовали себя под крыльцом свободно.

Первым делом рассмотрели в книжке картинки, оказавшиеся неинтересными: кудрявые кавалеры в чулках разговаривали и обнимались с разными расфуфыренными дамочками; шпага была только у одного, и он никого этой шпагой не колол и даже в руки не брал, а носил, видно, так — для форса…

— Давай! — распорядился Мишаня, приготовляясь записывать подходящие слова и выражения. — С середки давай, а то они, может, тоже эту книжку у тетки Федотьевны брали, запомнили начало. Я всегда начало запоминаю…

— «Запаситесь терпением, сударыня! — начал читать Глеб. — Я докучаю вам в последний раз. Когда мое чувство к вам еще зарождалось, я не подозревал, какие уготовил себе терзания. Вначале меня мучила только безнадежная любовь, но рассудок мой мог одолеть ее со временем…»

— Не годится, — забраковал это место Мишаня. — Заменим так: «Здравствуйте, Роза, с приветом к вам Мишаня».

— Почему на «вы», они что — взрослые? — внес свою поправку Глеб.

— Ну, «Здравствуй, с приветом к тебе»… Дальше валяй…

— «Я молчал долго; ваша холодность в конце концов заставила меня заговорить. Можно преодолеть себя во имя добродетели, но презрение того, кого любишь — непереносимо…»

— Чепухово пишет! Давай с другого места!..

Глеб перелистнул несколько страничек:

— «О ангел мой! Моя заступница! Какую ужасную обязанность я возлагаю на тебя! Сжалься! Пусть мое сердце говорит твоими устами…»

— Это и вовсе никуда не годно! Они и так об себе чересчур много понимают, а тут совсем завоображают!.. Нечего унижаться!.. А твоя Николаш… Ниночка то есть, недавно как чесанула Огурца палкой по горбу, аж он скрутился весь не хуже того волоса! Репьями он в нее кидался… Ангел!

— «О, умрем, моя нежная подруга, умрем, любовь моего сердца! Для чего нам отныне наша постылая молодость — ведь мы изведали все ее утехи…»

— Вот еще! Чего это нам помирать!.. Я и не подумаю! Нас тогда на Гусиновке засмеют, проходу не дадут! И зачитывать не стоит… Переворачивай…

— Вот заканчивает он: «Я хочу жить ради вас, а вы, лишая меня жизни…» Это тоже никуда не годно… «И ты, мой нежный друг, и ты, моя единственная надежда, ты тоже терзаешь мое сердце, а ведь оно и без того изнывает от тоски…»

— Чепуха! Так только в старину выражались: терзает… изнывает… Сейчас надо — «Жму руку».

— Товарищески жму руку, — уточнил Глеб.

— Ну, «товарищески»… А дальше стишок: «Как соловей лета…» и порядок!..

— Нет в этой книжке никакого толку, — критиковал Мишаня, сам пересмотрев несколько писем. — Ишь, какие длиннющие: наверно, помещики были, только и дела им — дурацкие письма выдумывать…

— Я тоже так считаю, — согласился Глеб. — Эта книжка допотопная. Пускай оттуда тетка Федотьевна списывает, а мы давай лучше напишем по-таежному!..

Такая мысль понравилась Мишане: по-таёжному выйдет гораздо интереснее, сразу будет видно, что писали мужественные суровые люди, а не какой-нибудь слюнтяй кавалер Сен-Пре, у которого и шпага-то болтается без дела, чтоб перед своей Юлией хвалиться!..

Знаток таежной жизни Глеб, хоть и пришлось ему потрудиться, но уж сочинил так сочинил!

Конечно, и Мишаня много помогал.

В окончательном виде письмо получилось такое:

«Лети, письмо, завивайся, никому в руки не давайся, дайся только тому, кто мил сердцу моему. Здравствуй, Роза, с приветом к тебе Миша. Твоя мне шибко нравится, давай будем мало-мало дружить. Худой люди не слушай. Наша вместе тайга туда-сюда ходи, соболя, белку гоняй, в чуме живи. Тебе понимай есть? Жду ответа, как соловей лета. Товарищески жму руку.

Мишаня».

Оба сочинителя до того уморились, что другого письма решили не сочинять, а обойтись одним, подставив, разумеется, разные имена; да так хорошо больше и не получится…

— А бывает, чтоб одинаковое письмо сразу двум слать? — засомневался было честный Глеб, но Мишаня его успокоил.

— Да ведь каждая отдельно себе получит! Если бы накатали одно на двоих — другое дело! А так — какая разница? Подумаешь, барыни, отдельные письма им еще составляй!..

И почтальон нашелся — Колюнька. Соскучившись играть у Маринки, он перелез в Мишанин двор, услыхал голоса под крыльцом, начал заглядывать и клянчить:

— Мишань, а Мишань… А мне можно? Мишань, а Мишань… А мне нельзя?

Глеб красивым почерком переписал оба письма, потом их запечатали в конверты, налепили марки, Глеб вывел адреса, и письма были вручены Колюньке с наказом передать в собственные руки, да не перепутать.

Впрочем, об этом не стоило беспокоиться, потому что Колюнька, несмотря на малолетство, до того поднаторел самоучкой в грамоте, что мог с ходу узнать в самом длинном слове буквы О, П, Р, Т и С, которые любил изображать мелом на всех видных местах.

Гордый поручением, Колюнька запрятал письма под майку и отправился разыскивать Розу и Николашку, изредка останавливаясь и доставая письма, чтобы полюбоваться марками и двумя своими любимыми буквами — Р, похожей на топорик, и Т, похожей на молоток.