Юрий Фельштинский - Крушение мировой революции. Брестский мир

• Название: Крушение мировой революции. Брестский мир
• Автор: Юрий Фельштинский
• Жанр: История
• ISBN: ISBN 5-85255-111-2

Настоящий очерк посвящен истории Брест-Литовского мирного договора, подписанного 3 марта 1918 года советским правительством со странами Четверного союза. В советской внешней политике, вероятно, не было соглашения более хрупкого, чем это — просуществовав чуть больше девяти месяцев, Брестский договор был разорван германским и советским правительствами, а позже, при капитуляции Германии в первой мировой войне, отменен еще и 116-й статьей Версальского договора. С легкой руки В.И. Ленина названный «передышкой» договор вызвал критику и сопротивление подавляющей части революционеров, с одной стороны, и патриотов России, с другой. Первые утверждали, что Брестский договор — это удар в спину германской революции. Вторые — что это предательство России и ее союзников. И те и другие, каждый по-своему, были правы. Однако на Брестском мире по не понятным никому причинам настаивал Ленин, добившийся в конце концов его подписания.

---

— Что это у вас какой-то отряд левых эсеров, вы ему доверяете? Да, этот отряд хорош [...]

[...] На всякий случай следите 3 ним зорко.

И Муралов понял, что, возможно, «дело дойдет до вооруженного столкновения» с ПЛСР и «на всякий случай решил часто проверять» отряд «и постепенно заменять комсостав»[53].

С середины июня подготовка к разгрому ПЛСР под предлогом опасений контрреволюционного выступления велась фактически открыто. «Латышские полки были приведены в боевую готовность»; Вацетис 18 июня приказал «командиру 2-го полка держать полк в боевой готовности, а один батальон с пулеметами выделить в распоряжение военного комиссариата Москвы»[54]. Несколько позже в Москву с юга страны был переброшен 3-й полк латышской дивизии. «Знал ли кто-нибудь, что в Москве готовится восстание, и имелись ли об этом конкретные сведения?» — спрашивает в мемуарах Вацетис и отвечает: «Могу ответить совершенно утвердительно», что «о готовящемся восстании знали и имели об этом конкретные указания». Вацетис самолично доносил о том, «что в Москве готовится что-то неладное» комиссару латышской стрелковой дивизии К. А. Петерсону. Тот отнесся к сообщению Вацетиса «с некоторым недоверием, но через два дня (числа 3 или 4 июля)» сказал ему, что «ВЧК напала на след готовящегося восстания», но подробностей Вацетису не сообщил[55].

Об ожидаемом столкновении с левыми эсерами открыто говорил Зиновьев. Перед самым убийством Мирбаха на областном съезде большевиков и левых эсеров он предложил ввести левых эсеров в Совнарком и, в частности, назначить левого эсера Лапиера комиссаром путей сообщения. Когда в перерыве кто-то из большевиков подошел к Зиновьеву и с удивлением спросил, действительно ли тот намерен вводить в Совнарком левых эсеров, «хитро улыбаясь, Зиновьев увел спрашивающих в свой кабинет, сообщив под величайшим секретом, что у него имеются все сведения о готовящемся восстании левых эсеров, но что меры им уже приняты и он хочет только своим предложением усыпить бдительность левых эсеров»[56].

Даже до Блюмкина 4 июля дошли слухи о чем-то «неладном». В разговоре с «одним членом ЦК» он спросил, не готовит ли ЦК ПЛСР «акта партийной оппозиции», так как, по его словам, «вокруг подготовки убийства создалась непроницаемая обстановка», усугублявшаяся столкновениями между большевиками и эсерами на Пятом съезде Советов. Блюмкин, видимо, имел в виду резкую речь Троцкого, повергшую левых эсеров в панику. По воспоминаниям Саблина, во время перерыва, устроенного после внеочередного заявления Троцкого, Камков сообщил ему «о возможности ареста ЦК ПЛСР и даже фракции в связи с возможным обострением отношений с большевиками на этом вечернем заседании»[57]. Таким образом, уже 5 июля ЦК левых эсеров начал сознавать, что большевики расправятся с активом их партии во время Съезда.

О накале отношений между двумя партиями много пишет Свердлова, утверждая, однако, что о предстоящем «восстании» большевики не догадывались и «не имели достоверных фактов о преступных замыслах левых эсеров, ничего не знали о готовящейся авантюре». Но чем ближе к Пятому съезду, продолжает Свердлова, «тем больше усиливалась у Ленина, Свердлова, Дзержинского и других большевиков настороженность в отношении левых эсеров, тем пристальней они наблюдали за их подозрительными действиями». Правда, Свердлова приводит лишь один пример таких «подозрительных» действий. Оказывается, ПЛСР «пыталась выставить в Большом театре на время съезда свою охрану», и та настойчивость, с которой они этого требовали, насторожила Свердлова, «руководившего практической подготовкой съезда». Свердлов «согласился предоставить им возможность участвовать в охране Большого театра, но одновременно дал указание» большевистской охране съезда «принять необходимые меры предосторожности»[58].

Однако изложенные Свердловой факты не столько говорят о заговоре левых эсеров, сколько о наличии у большевиков плана с ними разделаться. Понятно, что ПЛСР, как правящая советская партия, имела право на собственные партийные караулы, выставляемые во время работы съезда. Это само по себе Свердлова насторожить не могло; тем более, такое требование не должно было считаться признаком готовившегося левоэсеровского «восстания» против большевистской партии. Если левые эсеры Закс и Александрович были заместителями Дзержинского по ВЧК, а левый эсер Попов стоял во главе чекистского отряда, не было ничего противоестественного и в желании левых эсеров участвовать в охране Большого театра во время работы съезда.

Похоже, что в день открытия Пятого съезда Советов большевиками были проведены последние подготовительные мероприятия для возможного ареста фракции ПЛСР. По приказу Свердлова «на все наиболее важные посты внутри театра были выставлены латышские стрелки из охраны Кремля», поддерживающие большевиков. 4 июля, т. е. в день, когда Блюмкину сообщили о планируемом убийстве Мирбаха, Свердлов предупредил коменданта Кремля Малькова, что «надо быть начеку. От левых эсеров можно ожидать всяких пакостей». Тогда же по указанию Свердлова «были усилены караулы и внутренние посты в Большом театре»[59]. Невдалеке от каждого из левоэсеровских часовых, «не спуская с них глаз, стояло по два-три человека». Это были «специально выделенные боевые группы из числа охранявших Кремль латышских стрелков и других особо надежных частей». Никто из левых эсеров «и пальцем не мог пошевелить, не обратив на себя внимание. Одновременно надежная охрана была выставлена и вокруг театра в близлежащих улицах и переулках»[60].

Оставалось только арестовать фракцию ПЛСР на съезде. Именно это произошло 6 июля. Можно только дивиться находчивости и решимости Ленина: услышав об убийстве германского посла, обвинить левых эсеров в восстании против советской власти, в восстании, которого не было.

Глава пятнадцатая. Разгром партии левых эсеров

В первые пятнадцать минут пекле убийства в посольстве царила неразбериха. Полковник В. Шуберт, глава комиссии по репатриации военнопленных, взял на себя организацию защиты здания, которое довольно скоро превратили в небольшую крепость (немцы не исключали, что покушение на Мирбаха — начало намеченного революционерами разгрома посольства). Попытки сообщить представителям советской власти о случившемся остались безрезультатными: телефон посольства не работал (и это вряд ли показалось случайностью). Затем, в начале четвертого, сотрудник посольства Карл фон Ботмер и переводчик Мюллер на посольской машине поехали в наркомат иностранных дел, в гостиницу «Метрополь», к Карахану.

При виде германских дипломатов Карахан вскочил со своего кресла и выбежал в комнату секретаря[1]1. Предупрежденный немцами о возможном покушении на германского посла Карахан по возбужденному виду вошедших понял, что что-то случилось. Вскоре он вернулся в свой кабинет, выслушал пришедших и заверил их, что представители советского правительства немедленно прибудут в германское посольство. Карахан позвонил Чичерину, тот — управляющему делами СНК В. Д. Бонч-Бруевичу. Последний спросил, известны ли подробности. Чичерин ответил, что нет[2]. Бонч-Бруевич телефонировал о случившемся Ленину и получил приказ поехать с отрядом латышей в германское посольство и обо всем, что узнает, сообщить по телефону. Тем временем Ленин позвонил Дзержинскому и сообщил ему о начавшемся «мятеже»[3].

Затем Ленин вызвал к себе Свердлова; позвонил Троцкому в военный комиссариат и уже по телефону сказал ему, что «левые эсеры бросили бомбу в Мирбаха»[4]. Откуда же Ленин узнал, что к террористическому акты причастны левые эсеры? О постановлении ЦК ПЛСР от 24 июня большевики могли не знать, так как о нем не знали даже такие активисты (не члены ЦК), как Саблин[5]. О партийной принадлежности и именах террористов мог знать только Дзержинский (и лишь в том случае, если он был соучастником покушения и самолично подписывал мандат Блюмкина и Андреева). Можно предположить, что и в этом случае Дзержинский вряд ли раскрыл бы имя Блюмкина и тем выдал собственное участие в заговоре Ленину. Из подробностей покушения Ленину могло быть известно единственно то, что Мирбах ранен смертельно.

Через несколько минут к Ленину приехали Троцкий и Свердлов[6]. А еще через какое-то время пришло сообщение, что Мирбах умер. Важно было «повлиять на характер немецкого донесения в Берлин»[7], поэтому Ленин, Свердлов и Чичерин (все трое — сторонники «передышки») отправились в германское посольство для выражения соболезнования по поводу убийства посла. Ленин при этом пошутил: «Я уж с Радеком об этом сговаривался. Хотел сказать «Mitleid», а надо сказать «Beileid»[8]. И «чуть-чуть засмеялся, вполтона», потом оделся и твердо сказал Свердлову: «Идем». Лицо Ленина «изменилось, стало каменно-серым», вспоминал Троцкий. В смысле «внутренних переживаний» поездка в посольство с выражением соболезнования по поводу смерти германского посла была для Ленина одним из «самых тяжелых моментов»[9]. Троцкий в посольство ехать наотрез отказался (формула «ни мира, ни войны» этого не требовала).