Анатоль Костенко - ЛЕСЯ УКРАИНКА

• Название: ЛЕСЯ УКРАИНКА
• Автор: Анатоль Костенко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Во многих ее стихах часто повторяются два слова: «крылья» и «песня». Может быть, оттого, что самой сильной мечтой ее всегда было взлететь, преодолевая оковы слабого тела, а строки ее стихов, наполнены мягкими и печальными напевами родной земли, где бы она не находилась: под жарким солнцем Египта, серым и дождливым небом Германии или у берегов Средиземного моря в Греции…

Документально-художественная книга Анатолия Костенко «Леся Украинка», предлагаемая ныне читателю, на основании большого мемуарного, эпистолярного и архивного материала раскрывает обаятельный образ гениальной украинской поэтессы.

---

Лысенко был в приподнятом настроении и встретил Лесю радостно, приветливо:

— Очень хорошо, что вы пришли. Словно догадались, что именно в эту минуту я вас жду…

— И что-то новенькое напевали…

— Вот об этом-то и речь! Я «нарисовал» нечто вроде детской оперы, но что с нею делать дальше, помилуйте, не имею понятия.

— Как же она называется?

— «Коза-дереза». Сочинить сумел, а вот как поставить ее?

— Детских театров у нас нет. А действующих лиц много?

— Нет, четыре-пять человек, можно до трех сократить.

— Коли так — поставим дома своими силами. Вон у нас мелкоты сколько…

— Видите, как здорово вы сразу нашли выход! Берите это дело в свои руки, а мы с Ольгой будем вам помогать. Привлекайте наших малышей в артисты, занимайте под театральный зал гостиную и начинайте репетиции…

Уже через несколько дней работа над постановкой домашнего спектакля была в разгаре. По утрам Николай Витальевич играл на фортепиано и низким, хрипловатым баритоном напевал арии Козы-дерезы и Лисички. «Премьера» состоялась на рождество, успех был грандиозный… Пришлось повторить спектакль — и раз и два. После «Козы-дерезы» Леся готовила с детьми оперу «Зима и Весна». Эта вещь была много сложнее, хотя «артистические силы» остались прежними. Одним словом, хлопот хватало: Леся и режиссер, и костюмер, и декоратор. и даже суфлер. Самой пришлось придумывать и одежду для Осени, Зимы, Снеговика, Весны; по собственным эскизам Леся шила костюмы.

Окружающие поражались тому, откуда у нее столько неиссякаемой энергии, а главное, терпения. Дети быстро охладели к репетициям — теперь они проходили ежедневно — и разбегались кто куда. Но неумолимый режиссер находил, извлекал их из укромных закоулков, и репетиция возобновлялась…

В этот период тесного общения с семьей Лысенко Леся близко сошлась с женою Лысенко — Ольгой Антоновной Липской. Видимо, какая-то из задушевных, интимных бесед послужила основой для известного стихотворения Леси «Забытая тень».

А было это так. Разговорились как-то они с Ольгой Антоновной о женской доле. Поэтесса приводила примеры из литературы, цитировала выдающихся поэтов, ссылалась на Данте и Беатриче, как символ глубоких чувств любви и дружбы, вспоминала Шевченкову Катерину. Ольга Антоновна слушала рассеянно, с каким-то едва уловимым чувством неудовлетворенности. А потом, немного поколебавшись, заговорила о том, что все поэты почему-то мало писали о незавидной судьбе женщины — жены великого или просто одаренного человека. В голосе Ольги Антоновны все явственнее звучали нотки сожаления и обиды на судьбу женщины, добровольно отрекшейся от своего имени и независимости, пренебрегшей собственным талантом. Затерявшаяся, забытая тень, Липская говорила о себе. У нее удачно складывалась музыкальная карьера, но она сама поставила на ней крест, полностью отдалась семье, заботам о муже. К тому же их брак не был официальным, так как светская и духовная власть не дала Лысенко развод с первой женой.

Ольга Антоновна говорила о том, как оскорбительно порой слышать: «Кто эта пани?» — «А, это жена Лысенко…»

— Я ощущаю в таком ответе одно: речь идет не о человеке, а о какой-то вещи. А между тем… кто знает, может, успех Лысенко и не был бы таким блестящим без этой «вещи»? Может быть, и сама «вещь» могла бы излучать собственный свет… Леся, голубушка, гордость наша, вы многое умеете… Скажите свое слово в защиту гордой женской души, скажите, что она не тень…

Леся возвращалась домой сосредоточенная, углубленная в свои мысли. Она всегда относилась к Ольге Антоновне с уважением и симпатией, но сейчас к этим чувствам прибавилось и другое: благодарность за то, что молодая, красивая, талантливая женщина пожертвовала многим, чтобы создать наилучшие условия другому человеку для его труда.

Спустя несколько лет об этом эпизоде рассказывала Галина Лысенко: «В 1900 году во время родов умерла наша мама. Когда немного утихла первая горечь утраты, я решилась пересмотреть мамин архив: книги, йоты, альбомы и пр. Среди писем обнаружила книжку Леси «Думы и мечты», изданную в 1899 году во Львове. Раскрыла. Между страницами, где начиналось стихотворение «Забытая тень», лежал листок бумаги — то был автограф упомянутого стиха. Сборник я видела и читала, Леся подарила его, как только он был напечатан. Однако особого внимания на «Забытую тень» не обратила, понравилось стихотворение, и все тут… Теперь вновь читаю, повторяю строки:

………Кто она?
Жена поэта. Имени другого
Не сохранило время нам, как будто
Ей собственного имени не дали…

Меня вдруг осенило: — ведь это же мамины слова, сказанные ею Лесе два года назад:

— Кто она?

— Жена Лысенко…

И дальше — продолжение того памятного разговора:

………И не раз
Его рука, ища себе опоры,
Ей на плечо с надеждой опускалась.
Ей дорога была поэта слава,
Но рук она не протянула к ней,
Чтоб взять себе хотя бы луч единый.

Потом, уже не в силах сдержать рыдания, я читала такие знакомые и такие горькие слова:

Тень верная! А где ж ее судьба,
Где собственное счастье, радость, горе?
История молчит. И вижу в грусти я
Всю горечь дней далеких, одиноких,
В тревожном проведенных ожиданье,
Ночей бессонных, темных, как забота,
И долгих, как нужда, я вижу слезы…
По тем слезам, как по росе жемчужной,
Прошла в отчизну славы Беатриче.

Меня потрясло то, как искренне восприняла Леся мамины чувства, как глубоко прониклась ее настроением и так мастерски, даже гениально, отразила их в сюжете, казалось, таком далеком, в легенде, встающей «из сумрака времен средневековых».

Николай Витальевич в полной мере импонировал Лесе Украинке своими радикальными взглядами в сфере общественно-политической, а также своим деятельным, решительным характером. Близкие знали, что за мирной профессией музыканта скрывается настоящий бунтарь, что под дирижерским фраком бьется пламенное сердце шевченковской закалки. Лесе импонировало в Лысенко и то, что он, находясь в плену мелодий и звуков, откладывал, если надо, волшебную палочку и брался за перо, чтобы беспощадно отхлестать тех, кто этого заслужил. Вот, например, какую отповедь дал он землякам-полтавчанам, которые жаловались правительству на притеснения после революции 1905 года:

«Что худо живется вам — в этом ничего удивительного нет, — писал им Лысенко, — ибо кого теперь правительство не притесняет, кроме черной сотни и всякой прочей рвани-сволочи. Но так вам, полтавчанам, и надо, ежели вы дожились до того, что у вас, у громады, коллектива общественного, нет сознательной жизни. Вы все — филистеры — замкнулись в своих домах, забрались на украинскую крепость — печку — и хоть трава не расти во всем мире, — лишь бы мне тепло и спокойно было… Рабы, подонки, грязь… Когда-то кормили ляхов своим мясом, а теперь «единое неделимое» кривословие лелеют… Ни отпора, ни протеста, ни солидарности между собой. Может, резко говорю, но желчь кипит при виде лицемерия земляков, которые все забросили, отреклись от всего святого и потопали вслед за разбойничьим режимом и кривословием, приспособившись к пирогу государственному и общественному».

Много дорогих сердцу Леси воспоминаний тесно переплетено с семьей Старицких. Развитие украинской культуры на протяжении последних трех десятилетий XIX века нельзя представить без Михаила Старицкого. Его дом являл собой театральный и литературный клуб, как, впрочем, и дом Лысенко. С композитором Старицкий сдружился и побратался еще в юности. Вместе учились в Киевском университете, тогда же, в 60-х годах, собирали и записывали народные песни, делились своими замыслами и нередко помогали друг другу в их осуществлении. Почти все оперы Миколы Лысенко («Черноморцы», «Рождественская ночь», «Утопленница», «Тарас Бульба») написаны на либретто Старицкого. Многие драматические произведения Старицкого насыщены музыкой Лысенко.

Еще в юношеские годы, после одной из студенческих сходок, друзья встречали рассвет на крутых днепровских склонах, на Владимирской горке.

— Мы дали клятву, — вспоминал Михаил Петрович, — жить для многострадального народа, собирать его песни, изучать его слово, помогать ему и знаниями своими, и любовью. Не однажды житейское море швыряло нас в бездну, но клятвы той мы никогда не нарушили…

В апреле 1894 года, когда украинская общественность отмечала 30-летие деятельности Старицкого, поэтесса сердечно поздравляла его такими словами:

— Мне суждено было жить и работать в тяжкую пору — и, кто знает, дождусь ли я лучшей! Я знаю, до чего тернист и тяжел путь украинского литератора, и поэтому я могу хорошо понять и оценить Вашу работу и Ваши заслуги. Я понимаю и признаю и то, что моя собственная работа оказалась бы для меня трижды тяжелей, если бы пришлось трудиться не на поднятой целине, а на невспаханном поле… И если наше слово вырастет и окрепнет, если наша литература займет почетное место бок о бок с литературами других народов, — я верю, что так и будет, — тогда, вспоминая первых работников, которые трудились на невозделанной, дикой почве, украинцы наверняка помянут добрым словом Ваше имя…