Тимофей Прокопов - Все написанное мною лишь Россией и дышит... Борис Зайцев: Судьба и творчество

• Название: Все написанное мною лишь Россией и дышит... Борис Зайцев: Судьба и творчество
• Автор: Тимофей Прокопов
• Жанр: Публицистика

---

8 апреля 1912 года Зайцев принял участие в благотворительном спектакле "Ревизор", поставленном членами литературно-художественного кружка (сбор в пользу пострадавших от неурожая). Почти все роли исполняли журналисты и литераторы, в их числе: Брюсов (Коробкин), Телешов (Держиморда), Зайцев (купец). В журнале "Рампа и жизнь" затем в трех номерах появились рецензия на этот спектакль, фотоснимки, рисунки, шаржи.

В этом же году, наконец, официально оформляется его брак с Верой Алексеевной: ей удалось добиться развода со своим первым мужем, от которого у нее был сын Алексей. А 16 августа рождается дочь Наташа. На фоне этих событий личной жизни Зайцев завершает напряженную работу над первым своим романом "Дальний край" - итог многолетних раздумий над судьбами романтически-восторженных молодых людей, загоревшихся идеей революционного переустройства жизни России.

К этому времени относится вспыхнувшее в нем под влиянием многочисленных поездок в Италию увлечение "Божественной комедией" Данте, - увлечение, захватившее его на всю жизнь. Он начинает переводить "Ад". В дальнейшем Зайцев напишет о великом флорентийце и его поэме книгу, которая выйдет в 1922 году в московском издательстве "Вега" и в 1929 году в парижском журнале "Современные записки". В парижской газете "Возрождение" в 1928 году будут опубликованы его переводы третьей и пятой песен "Ада", а в парижском сборнике "Числа" (1931) - песнь восьмая. В 1961 году Зайцев издаст свой перевод "Ада" и статью - размышление о гениальной поэме Данте отдельной книгой.

К 1913 году относится одна из серьезных размолвок Зайцева с Буниным, в которой каждый был по-своему прав, поскольку исходил из принятых для себя эстетических канонов. Едва ли не самый крупный художник начала века, названного в русской литературе "серебряным", Бунин до конца своих дней оставался убежденным приверженцем того пути, который был утвержден достижениями наших классиков "золотого" XIX столетия: ему чуждо было то, что создавали, например, его великие современники Блок и Андрей Белый, не говоря уж о Леониде Андрееве, Бальмонте, Брюсове, Сологубе и других ярких представителях литературы поиска и эксперимента. Скандал разразился 6 октября 1913 года, когда Бунин на юбилее "Русских ведомостей" выступил не с традиционной юбилейно-елейной речью, каких немало успели произнести тут до него, а заявил, что за последние двадцать лет "не создано никаких новых ценностей, напротив, произошло невероятное обнищание, оглупение и омертвение русской литературы", "дошли до самого плоского хулиганства, называемого нелепым словом "футуризм". Это ли не Вальпургиева ночь!"[25]

"Прав ли Бунин?" - под таким заголовком газета "Голос Москвы" провела среди писателей анкетный опрос. Вот ответ - возражение Бориса Зайцева, опубликованное 13 октября: "При всем моем глубоком уважении к И. А. Бунину, решительно не могу согласиться с его оценкой литературы (и культуры) нашего времени… Для того, кто осведомлен и не предубежден, ясно, что настоящая твердыня современной русской литературы - именно ее лирическая поэзия, давшая в лице Бальмонта, Бунина, Блока, Сологуба, Андрея Белого и некоторых других образцы искусства, очень далекие от улицы и хулиганства"[26]. Эта же газета опубликовала решительные несогласия с Буниным Бальмонта, Балтрушайтиса, Брюсова, Арцыбашева.

В. Брюсов заявил, что речи не слышал, так как в этот момент выходил из зала, но в изложении газет "речь была просто вздорной, потому что обнаруживала полное незнакомство с задачами литературы вообще и с развитием русской литературы за последнее время. По этому изложению выходит, будто И. Бунин смешал в одно все то, что составляет гордость нашей литературы за последнее десятилетие, чем обусловлен, например, давно небывалый у нас (с эпохи Пушкина) расцвет лирики, с явлениями действительно уродливыми и случайными. Но, зная И. А. Бунина как человека умного и следящего за литературой, я не могу допустить, чтобы его речь была передана правильно".

Однако оправдательные ссылки на неточности газетного изложения никому не помогли: Бунин в следующем же номере "Голоса Москвы" категорично отвел критику в свой адрес каждого из высказавшихся о его речи. Спор о ценностях истинных и мнимых в литературе того времени, вспыхнувший по конкретному поводу, не погас. Ему суждено было продолжаться еще долго. Более того, волны его докатились и до наших дней, разделяя так же решительно сторонников и противников того нового, что рождалось в искусстве начала века.

Под десятками произведений Зайцева стоит пометка: "Притыкино". Начиная с 1905 года, если не ранее, до 1922 года в этом живописном приокском краю - в Каширском уезде Тульской губернии, в отцовском доме, Зайцев подолгу живет и работает. Здесь застала его весть о начавшейся первой мировой войне, здесь через два года, летом 1916-го, получает повестку о мобилизации. Тридцатипятилетний писатель, с первых своих рассказов выступивший против жестокости и насилия, гуманист, боровшийся за торжество светлого и разумного в человеке, по прихоти судьбы надевает вместе с безусыми юнцами погоны курсанта Александровского военного училища в Москве, а в апреле 1917-го он офицер запаса 192-го пехотного полка Московского гарнизона.

Революционный 1917 год Зайцев, наряду, впрочем, с многими и многими сотнями литераторов, людей искусства, воспринял как "конец всего того и зыбкого и промежуточно-изящно-романтического, что и был наш склад душевный". Это фраза из очерка Зайцева "Побежденный" о встречах с Александром Блоком. Нет, не Блок, а Зайцев, хотя и не выступавший против революции, оказался ею побежденным, ею поверженным. Он по инерции продолжает заниматься литературной работой, пристально, но отстраненно вглядывается в события, перестраивающие привычный для него мир, пытается найти в нем место для себя. Дается ему все это с трудом, многое в свершающемся его возмущает, оказывается неприемлемым.

"Годы же трагедий, - напишет Зайцев четверть века спустя, - все перевернули, удивительно "перетрясли". Писание (в ближайшем времени) направилось по двум линиям, довольно разным: лирический отзыв на современность, проникнутый мистицизмом и острой напряженностью ("Улица св. Николая") и полный отход от современности: новеллы "Рафаэль", "Карл V", "Дон Жуан", "Души чистилища". Ни в них, ни в одновременно писавшейся "Италии" нет ни деревенской России, ни помещичьей жизни, ни русских довоенных людей, внуков тургеневских и детей чеховских. Да и вообще русского почти нет. В самый разгар террора, крови автор уходит, отходит от окружающего - сознательно это не делалось, это просто некоторая evasion[27], вызванная таким "реализмом" вокруг, от которого надо было куда-то спастись"[28].

С июня по декабрь Зайцев сотрудничает в еженедельнике "Народоправство", редактировавшемся его давним другом и соратником по другим изданиям Г. И. Чулковым. Вместе с Н. А. Бердяевым, Б. П. Вышеславцевым и Г. И. Чулковым участвует в работе Московской просветительской комиссии, которая издавала серию популярных брошюр (в их числе вышла и "Беседа о войне" Зайцева). В однодневной газете "Слову-свобода" Клуба московских писателей 10 декабря 1917 года он печатает политический очерк "Гнет душит свободное слово. Старая, старая история…".

1918 год для Зайцева начинается радостным событием: "Книгоиздательство писателей в Москве" пятым изданием выпускает его книгу "Тихие зори", которая становится первым томом его нового собрания сочинений. В этом же году выходят второй том ("Полковник Розов") и третий том ("Сны"). Вместе с Б. Грифцовым, А. Дживелеговым, П. Муратовым, И. Новиковым, М. Осоргиным участвует в Studio Jtaliano ("Итальянском обществе") - кружке, занимавшемся изучением и популяризацией великого наследия в литературе и искусстве, "нечто вроде самодельной академии гуманитарных знаний"[29].

"Один из самых ужасных годов моей жизни" - так о 1919 годе скажет через много лет Зайцев. 19 января умирает в Притыкино его отец. 1 октября арестован Алексей Смирнов, сын Веры Алексеевны Зайцевой от первого мужа, который обвинен в участии в заговоре и расстрелян. Рушится мир, в котором Зайцев полнокровно и деятельно жил и к которому он привык. Борис Константинович, похоронив отца, остается в Притыкино, пишет здесь очеркивоспоминания о своих поездках еще в довоенную пору в полюбившуюся ему Италию.

"Книгоиздательство писателей в Москве" в этом году выпускает его седьмую книгу рассказов "Путники", в которую вошло лучшее из написанного им в последнее двухлетие. Здесь его превосходные новеллы "Осенний свет" и "Путники", эссе о деревенских дурачках, юродивых и блаженных "Люди Божие", пьеса "Ариадна", стихотворение в прозе - раздумье о человеческой судьбе "Призраки" и, наконец, повесть "Голубая звезда", которую он считал "самой полной и выразительной" из первой половины своего пути, "это завершение целой полосы, в некотором смысле и прощание с прежним. Эту вещь могла породить лишь Москва, мирная и покойная, послечеховская, артистическая и отчасти богемная, Москва друзей Италии и поэзии.." ("О себе").