Тимофей Прокопов - Все написанное мною лишь Россией и дышит... Борис Зайцев: Судьба и творчество

• Название: Все написанное мною лишь Россией и дышит... Борис Зайцев: Судьба и творчество
• Автор: Тимофей Прокопов
• Жанр: Публицистика

---

В 1921 году происходит важное в его жизни событие: московские литераторы избирают его председателем Союза писателей (вице-председателями стали Николай Бердяев и Михаил Осоргин). В этом же году он активно работает в Книжной лавке писателей, торгуя старыми и новыми книгами вместе с А. Белым, Н. Бердяевым, Б. Грифцовым, М. Осоргиным и другими. 21 июля Зайцев, Осоргин, Муратов, Дживелегов и другие деятели культуры вступают во Всероссийский комитет помощи голодающим (Помгол), а через месяц их арестовывают и отвозят на Лубянку. Однако ввиду несуразности обвинений Зайцева и Муратова уже через несколько дней освобождают. Вконец расстроенный и обескураженный арестом, Борис Константинович уезжает в свое спасительное Притыкино, понимая, что за первым арестом в эти времена неминуем и второй, который, кто знает, может стать последним: ведь только что безвинно арестован и расстрелян поэт Николай Гумилев и с ним еще шестьдесят один человек.

В Москву Зайцев возвращается лишь весной 1922 года и здесь тяжело заболевает сыпным тифом. Двенадцать изнурительных дней и ночей проходят для него между жизнью и смертью. Наконец наступает перелом в болезни и выздоровление. Обессиленный и изнемогший Борис Константинович решает хотя бы на короткий срок для поправки здоровья выехать с семьей за границу - подальше от голода и житейской неустроенности. Необходимую для этого визу он получает благодаря вмешательству А. В. Луначарского, Л. Б. Каменева и содействию Ю. К. Балтрушайтиса. Но фактически это была виза на добровольную высылку из России. В 1922 году такую же визу - "для поправки здоровья" - получили многие сотни: высылка интеллигенции приобрела массовый характер, и это оказалось спасением: большинство оставшихся вскоре попали под сталинскую гильотину. Зайцев впоследствии об этом вспоминал: "Осенью 1922 г. почти все правление нашего Союза (московского Союза писателей.- Т. П.) выслали за границу, вместе с группой профессоров и писателей из Петрограда. Высылка эта была делом рук Троцкого. За нее высланные должны быть ему благодарны: это дало им возможность дожить свои жизни в условиях свободы и культуры. Бердяеву же открыло дорогу к мировой известности"[30].

Будучи исконно русским человеком, любившим Россию, Зайцев не без боли покинул ее. Но не осталось уже ни физических, ни духовных сил бороться за хотя бы простейшие условия для жизни, для работы. Он был в числе тех, кто не понял революцию, кого устрашил ее размах, драматизм событий, нахлынувших и на него.

Первое лето на чужбине Зайцев проводит в Берлине и в курортной местности близ Штеттина, поправляя здоровье, приходя в себя после тифа и житейских треволнений. Здесь он встречается с А. Н. Толстым, начинает писать свой второй лирический роман "Золотой узор", который частями сразу же публикуется в парижском ежемесячном журнале "Современные записки". Вскоре ему дают понять, что его возвращение в Россию и невозможно, и нежелательно. Так пришло и его пожизненное изгнанничество. Однако "годы оторванности от России оказались годами особенно тесной с ней связи в писании. За ничтожными исключениями,вспоминает много лет спустя Борис Константинович в одной из автобиографий,- все написанное здесь мною выросло из России, лишь Россией и дышит"[31].

Осенью 1922 года покинуть страну - вслед за Б. Зайцевым, но теперь уже не добровольно, а принудительно - предлагается Ю. Айхенвальду, Н. Бердяеву, Б. Вышеславцеву, М. Осоргину, Ф. Степуну… Все они приезжают в Берлин, ставший первым пристанищем для русской эмиграции, "неким русско-интеллигентским центром"[32]. Здесь же по разным причинам и обстоятельствам оказываются А. Белый, Н. Берберова, П. Муратов, Б. Пастернак, А. Ремизов, А. Толстой, В. Ходасевич, М. Цветаева, В. Шкловский, И. Шмелев, сотни других деятелей культуры и науки. Одним рано или поздно удастся вернуться на родину, другие так и окончат свои дни на чужбине, преданные полному забвению в России. Лишь теперь некоторые из них приходят к нам из небытия своими книгами, музыкой, живописными полотнами, научными трудами.

Русская колония в Берлине живет хотя и трудно, бедно, но дружно. Встречаются почти ежедневно на литературных собраниях в кафе Ландграф, называвшемся Русским клубом или Домом Искусств, одним из организаторов которого стал Зайцев. Борис Константинович некоторое время сотрудничает, зарабатывая на жизнь, в ежедневной газете А. Ф. Керенского "Дни" и в журналах "Жар-птица" и "Воля России". Кстати, в "Днях" Зайцев публикует первые очерки своего писательского дневника под названием "Странник" (переименованного впоследствии в "Дни").

Первый год пребывания на чужбине завершается выходом трех томов его нового семитомного собрания сочинений (последние три тома выйдут в следующем году). Это издание - поистине царский подарок его давнего друга и соратника еще по "Шиповнику" 3. И. Гржебина, который по инициативе Горького здесь, в Берлине, печатает и высылает в Россию книги лучших русских и советских писателей. Кроме того, берлинским издательством "Слово" переиздается его роман "Дальний край" (в гржебинском Собрании сочинений - четвертым томом - он так и не вышел).

В марте 1923 года Зайцева избирают вице-председателем берлинского Союза русских писателей и журналистов (возглавлял Союз И. В. Гессен). В то же время начинается его многолетнее сотрудничество в парижском общественно-политическом и литературном журнале "Современные записки", что было, как утверждает Н. Берберова, "своего рода знаком эмигрантского отличия". "Это издание,- вспоминает она,- несмотря на его редакторов, которые ничего в литературе не понимали, и, может быть, благодаря давлению на редакцию самих сотрудников стало значительным именно в своей литературной части"[33]. Здесь за семнадцать лет (в 1940 году, в дни оккупации Парижа фашистами, журнал перестал выходить) напечатано несколько десятков произведений Зайцева, в том числе романы "Золотой узор" и "Дом в Пасси", повесть "Анна", новеллы "Рафаэль", "Улица св. Николая", "Странное путешествие", первые главы тетралогии "с автобиографическим оттенком" (по характеристике автора) "Путешествие Глеба" и первая из его литературных биографий "Жизнь Тургенева". Кроме того, здесь мы впервые встречаем его воспоминания о Блоке, Бальмонте, Юшкевиче, статьи "Жизнь с Гоголем", "Данте и его поэмы", рецензии на книги и новые произведения И. Бунина ("Солнечный удар"), П. Муратова ("Образы Италии", трехтомный труд, посвященный Зайцеву), Н. Тэффи ("Городок"), Мих. Осоргина ("Сивцев Вражек").

В канун Нового, 1924 года Зайцев приезжает в Париж, встречается здесь с И. Буниным, Д. Мережковским, 3. Гиппиус, А. Куприным, И. Шмелевым, А. Ремизовым, К. Бальмонтом, Тэффи, М. Алдановым. А через две недели Борис Константинович с женой Верой Алексеевной и дочерью Натальей поселяется в столице эмигрантского зарубежья теперь уже надолго - без малого на полвека. 13 августа Зайцевых навещают Иван Алексеевич и Вера Николаевна Бунины, приглашают к себе на виллу Бельведер в Грассе. С этого времени возобновляются, укрепляются, становятся более искренними и доверительными их дружеские встречи и переписка. Зайцев внимательно следит за всем, что пишет и публикует его великий друг. В свою очередь и Бунин заинтересованно расспрашивает Зайцева, как тот воспринял ту или иную его вещь, советуется с ним.

"Напиши: был ли ты когда-нибудь на "Капустнике" Художественного театра и не наврал ли я чего про этот "Капустник" в "Чистом понедельнике"? - сомневается Иван Алексеевич. - Я на этих "Капустниках" никогда не был…"[34]

Вот Зайцев прочитал бунинский рассказ "Поздний час" и сразу же отправляет письмо на виллу Бельведер: "Сколько раз все писали лунные ночи, а тут все свежо, богато, сильно - и общий дух превосходен - и смерть, и вечность, и спиритуальность: одним словом (…) высокая поэзия"[35].

"Друг, - снова пишет Зайцев Бунину,- "Мистраль" - великолепно! Принадлежит к лучшим партиям гроссмейстера (так пишут о шахматах). Нет, серьезно, словно бы извиняется Борис Константинович за возможную неумеренность своих похвал, - это даже выше "Холодной осени". Какая-то совершенно особенная, твоя линия, необыкновенно тебе удающаяся (в ней считаю: "Воды многие", "Цикады", "Поздней ночью"[36] ("Поздний час".- Т. П.).

"Дорогой, милый Борис, - отвечает Бунин на письмо Зайцева о романе "Жизнь Арсеньева", - прости, что поздно благодарю тебя и за услугу и за добрые слова насчет моего писания. Я сейчас отношусь к себе так болезненно, так унижаю себя, что это была большая радость - услыхать да еще от тебя - одобрение"[37].

А вот Иван Алексеевич делится с Зайцевым посетившими его сомнениями в прежних оценках творчества их давнего общего друга - Леонида Андреева: "Дорогой братишка, целую тебя и Веру, сообщаю, что вчера начал перечитывать Андреева, прочел пока три четверти "Моих записок" и вот: не знаю, что дальше будет, но сейчас думаю, что напрасно мы так уж его развенчали: редко талантливый человек…"[38]